По баракам в полной боевой готовности дежурили группы Сопротивления. Вдруг раздался гул моторов. Заключенные высыпали из бараков. Тысячами стояли они на дорогах, глядя в небо. Вот они опять, американские бомбардировщики. Два, три, четыре… Они описывают круги над лагерем и сворачивают на запад, в направлении Веймара. Тревоги и на этот раз не было. Немного позже вдали послышались разрывы. Может быть, сброшены бомбы на Веймар? Грохот усилился. Глухо и яростно били зенитки.
Кремер, Бохов и еще несколько руководителей групп находились в это время в тесной комнатке Кремера. Напряженно прислушивались они к канонаде. Неужели им только казалось, что бой где-то близко? В мертвом оцепенении, окружавшем лагерь, было что-то невыносимо зловещее. Люди не произносили ни слова. Перед их глазами тянулся пустынный апельплац. На вышках застыли часовые. На главной вышке над воротами можно было разглядеть приготовленные фаустпатроны. Стволы пулеметов на других вышках, казалось, ждали только, когда палец нажмет на гашетку. Все вокруг было тихо, мертвенно, грозно.
Бохов был бледен. Он больше не мог ждать. Резко повернувшись от окна, он забегал взад и вперед по комнате. Один из руководителей немецких групп тоже не стерпел и ударил кулаком по подоконнику.
— Черт!.. Должно же что-нибудь разразиться!
Кремер что-то проворчал.
Бохов остановился и внимательно прислушался. Четко доносились разрывы зенитных снарядов. Близко, страшно близко…
И вдруг, примерно в десятом часу утра, безжизненную тишину разорвал голос Рейнебота:
— Лагерный староста и все старосты блоков — немедленно к воротам!
Заключенные засновали во все стороны, что-то кричали друг другу. Перед канцелярией собрались старосты блоков. Их лица были бледны от волнения. Появился Кремер.
— Пошли!..
У ворот им пришлось постоять. Столпившись в проходах между бараками, заключенные не отрывали глаз от ворот. Дежурный блокфюрер отпер железную калитку. Вошел Рейнебот. Только он, и никто больше. Странная, судорожная улыбка играла в углах его рта.
Кремер вышел вперед, отрапортовал. Рейнебот не торопился. Медленно натянул он кожаные перчатки и расправил их на пальцах. Потом заложил руки за спину, с интересом посмотрел в ту сторону, откуда доносился грохот, оглядел стройные ряды старост и наконец сказал:
— Господа… — он цинично ухмыльнулся. — Нам пора уходить. К двенадцати часам в лагере должно быть пусто.
Он схватил Кремера за пуговицу куртки.
— К двенадцати часам! Вы меня поняли, ваше превосходительство? Ровно в двенадцать лагерь должен построиться. В полной готовности к походу, не то…
Рейнебот изящным движением щелкнул пальцем по пуговице и ушел назад за ворота.
Шагая с блоковыми старостами обратно в лагерь, Кремер прикидывал в уме разные возможности. Фронт был совсем близко! Несколько часов задержки могли спасти всем жизнь. Однако игривость Рейнебота сигнализировала об опасности. О гораздо большей опасности, чем все предшествовавшие… Нужно было выбрать между нею и той надеждой, которая вместе с орудийным громом катилась над лагерем.
Перед канцелярией старосту окружили заключенные. В миг новость облетела весь лагерь.
— В двенадцать часов лагерь эвакуируется!
Заключенные кричали наперебой:
— Не пойдем! Не пойдем! Не пойдем!
Бохов остался у Кремера.
— Что же теперь? Что делать? Третья ступень тревоги?
Бохов сорвал с головы шапку и провел рукой по волосам. Тяжко было принимать решение, очень тяжко!..
— Третья ступень тревоги?.. Нет, пока нет! Пока еще нет! Выждать!
* * *
Солнце поднялось выше. Синело небо, и веял ласковый теплый ветерок. Весенние лучи приукрасили все вблизи и вдали.
В лагере не видно было ни души. Он будто вымер. Мягкими лапами хищника бродила тишина вокруг бараков. Внутри сидели заключенные и молча ждали. Многие из них были уже готовы к походу. Возле отхожих мест кучками стояли люди. Сигаретка ходила вкруговую…
В семнадцатом бараке собрались руководители групп Сопротивления, тогда как члены ИЛКа находились у Кремера. Участники групп сидели в бараках, смешавшись с другими заключенными, и вместе с ними молча ждали.
В самых укромных закоулках лагеря притаились люди из лагерной охраны, готовые в любой миг выхватить из тайников оружие.
До двенадцати оставалось полчаса.
Риоман раздавал сигареты. Когда француз предложил их Кремеру, тот лишь покачал головой — он не курил.
— У них, видно, еще есть возможность удрать, — сказал Бохов — иначе они не стали бы нас эвакуировать.
И вдруг у него возникли сомнения. Правильно ли, что они собрали руководителей всех групп в семнадцатом бараке? Что, если за отказом лагеря выступить последует облава? Разве не может тогда случиться, что руководители попадут в руки эсэсовцев? Бохов посоветовался с членами ИЛКа. Еще было время произвести рассредоточение. Бохов изменил диспозицию. Он послал одного из членов ИЛКа в семнадцатый барак. Собравшиеся там разбрелись по своим блокам. Но на случай, если эсэсовцы в ответ на отказ эвакуироваться пустят в ход оружие, новое распоряжение гласило: первый же выстрел считать сигналом к восстанию. Тогда молниеносно должно быть роздано оружие и отдельные группы столь же молниеносно должны ввязаться в бой со своих исходных позиций. Совещание было окончено, члены ИЛКа разошлись.
Бохов тоже ушел в свой барак. Кремер остался один.
Двенадцать часов!
Напряжение достигло предела.
Пять минут первого! Все еще ничего нового. У ворот тоже никакого движения.
Глубоко засунув руки в карманы, Бохов шагал по своей комнате. В бараках парила мертвая тишина.
Десять минут первого!
И вдруг — голос Рейнебота в громкоговорителе. Этого ждали, и все-таки он больно хлестнул по нервам:
— Лагерный староста! Прикажите построиться!
Кремер стоял, согнув шею, словно ожидая удара по затылку. Приказ был повторен резче, хлестче:
— Марш к воротам!
Блоки загудели.
— Спокойствие, товарищи, спокойствие! Четверть первого.
Солнце сверкало. Перистые облака, радуя взор, плыли по голубому небу.
Двадцать минут первого.
Из громкоговорителя раздался крик:
— Где весь состав лагеря? Немедленно выходить!
Кремер оставался на том же месте. Теперь он тяжело повернулся и сел за стол. Широко раскинув локти, он подпер голову кулаками.
В бараках шум стих. Заключенные стояли у окон. Перед ними был пустой апельплац.
Внезапно заключенные в передних рядах бараков пришли в движение. Вытягивая шеи, одни через плечи других, они старались рассмотреть, что происходит у ворот.
Кремер тоже вскочил и поспешил к окну.
Две легковые машины въехали на апельплац и остановились. Из первой выпрыгнули двое: Клуттиг и Камлот. Из второй вышли Швааль, Вейзанг и Виттиг.
И вот гроза надвинулась! Несколько сот эсэсовцев промаршировали через ворота. Камлот отдал какие-то распоряжения. Были установлены пулеметы и в них вложены патронные ленты. За пулеметами разместилась цепь эсэсовцев с автоматами и фаустпатронами.
Кремер чувствовал, как у него пульсирует кровь в висках.
Если откроют огонь, прежде всего пострадают передние ряды бараков. Заключенные в панике отпрянули от окон.
— Сейчас начнется! Сейчас начнется!
Они метались, заползали под столы и скамьи. Несколько наиболее храбрых все же остались у окон.
— Начальник поехал по лагерю! — закричали они.
Кремер торопливо окинул взглядом представившуюся ему картину. На главной вышке и на других началась суета. Часовые устанавливали пулеметы и наводили их на бараки.
Кремер выбежал из барака.
Машины проехали в глубь лагеря, к последним рядам бараков. Здесь они остановились. Кремер побежал к ним. Первым выпрыгнул из машины Клуттиг и бросился к ближайшему бараку. Это был барак номер тридцать восемь!
Швааль выбрался из своей машины.
— Почему заключенные не строятся? — заорал он на Кремера.
Дернув дверь, Клуттиг ворвался в барак. Его глаза за толстыми стеклами очков сверкали; он быстро огляделся. Все заключенные при его внезапном появлении встали. Рунки поспешно спрятался где-то позади. Клуттиг, выпятив нижнюю челюсть, осматривал одного за другим безмолвных людей. Вдруг его глаза расширились. Он оттолкнул двух стоявших перед ним заключенных и шагнул вперед. На столе старосты он увидел ребенка. Мальчик задрожал и испуганно ухватился за Бохова, который обнял его рукой. Клуттиг раскрыл рот, и кадык у него запрыгал. Бохов стоял не шевелясь. Заключенные оцепенели.
— Ах, вот оно что! — взвизгнул Клуттиг. В ярости он выхватил из кармана пистолет.
И тут произошло неожиданное. В одну секунду вокруг Клуттига образовалась пустота, а перед ребенком выросла стена из заключенных. Ни слова, ни возгласа. Немые фигуры, в упор смотрящие на Клуттига.
