Они долго сидели в гнетущем молчании и жевали бутерброды. Наконец Карилуото спросил:
– Что же с нами станет?
– С батальоном?
– Со всеми нами. Со всей Финляндией…
– То, что бывает со всеми побежденными. Кость в глотку.
У Карилуото задрожал подбородок. Его глаза увлажнились, и голосом, в котором злость мешалась со слезами, он сказал:
– Нет. Нет, черт побери. Я этого не вынесу. Я не хочу это видеть. Все, что угодно, только не это.
– Надежды больше нет. Ни малейшей.
– Тогда мы должны драться без надежды. – В голосе Карилуото звучала дикая решимость.
– Мы все время только это и делали, – ответил Коскела устало и равнодушно.
Карилуото видел, что для Коскелы мучителен весь этот разговор, и не стал настаивать на его продолжении. Они переменили тему. Коскела ввел Карилуото в курс дел. Он хотел пока остаться со своим прежним взводом, хотя знал, что его перемещение всего лишь вопрос времени. Уже начала чувствоваться нехватка офицеров, и лейтенанта с его кругозором нецелесообразно было использовать как командира взвода. На две вакантные должности командиров рот в батальоне уже поставили людей, которые были моложе его, однако это произошло в то время, когда он замещал Карилуото, и притом оба лейтенанта были кадровыми офицерами. Коскела не проявлял в этом вопросе особенного честолюбия и хотел лишь быть вместе со своими людьми, а это было возможно, только если он получит роту в том же батальоне.
Поев, они отправились осматривать позиции. Коскела рассказывал о том, как проходило отступление, и мало-помалу до Карилуото стало доходить, насколько велики масштабы катастрофы.
V
Четверо солдат, прибывших во взвод Хиетанена в качестве пополнения, рыли себе убежища от осколков. Хиетанен определил их всех в первый полувзвод, где было меньше людей, чем во втором. Собственно говоря, отделения еще с начала войны имели неполный состав, однако в позиционной войне это было не так заметно и сказывалось разве только в том, что каждому солдату приходилось чаще стоять на посту. Однако теперь, при отступлении, нехватка людей давала себя знать трудностями в транспортировке оружия и технического имущества.
Хиетанен показывал новичкам, как роют окопы. Трое из них, казалось, понимали всю серьезность положения. Они были немногословны и выполняли указания Хиетанена с боязливой покорностью, что говорило о их неуверенности в себе. Четвертый, лихой светловолосый парень, чувствовал себя на передовой как дома. Отрыв себе окоп, он сел на его край и бойко сказал:
– Ну, где же ваши руссы? Мы уже можем начать их подстреливать!
Из соседнего окопа показалась голова Рокки:
– Вы слышали, черт возьми? Не ори так громко, парень, не то и они услышат! А уж если узнают, что ты здесь, сразу перепугаются и удерут.
– Сколько вам лет? – спросил Хиетанен.
– Двадцать пятого года рождения, господин сержант, – ответил один.
– Нет, я страшно удивляюсь! Мы тоже начинали войну совсем еще мальчишками, но все же не такими детьми.
– Мать-Финляндия отрывает младенцев от груди и посылает их биться за нее, – сказал Рахикайнен.
На усталом лице Хиетанена появилось подобие улыбки:
– Меня в первый раз назвали господином сержантом. Все слышали? Теперь поняли, кто я такой?
– Тебя назвали так запуганные новобранцы, – презрительно сказал Рахикайнен. – Теперь к нам посылают стариков и детей.
– Страна родная, весь народ своих героев в бой пошлет, хи-хи…
Ванхала улегся в своем окопе, заложив руки за голову, и стал напевать про себя:
Бюрократы умирают,
И темницы в час ночной
Двери смерти растворяют
Пред несчастною страной.
Взявши в руки власть, народ
В бой своих героев шлет,
Чтоб бороться не на жизнь, а на смерть…
– Бороться, бороться, – злобно сказал Сихвонен. – Вот только о жизни мы здесь ничего не знаем. Вот уж правда, что борьба идет не на жизнь, а на смерть…
К ним подошли Коскела и Карилуото. Коскела возвращался в свой взвод, Карилуото задержался поговорить с людьми.
– Ну, что тут слышно?
– Ничего особенного. Сдаем территорию полным ходом.
Поблизости на костре варил себе кофе Уккола, солдат из бывшего взвода Карилуото, и Карилуото подошел поздороваться с ним. Уккола сидел на корточках, в фуражке, перевернутой козырьком на затылок, с автоматными дисками на поясном ремне. Вещмешка у него не было, был только хлебный мешок, к нему пеньковой веревкой привязана скатка. Котелок для варки кофе он держал над огнем на дуле своего автомата.
– Добрый день… Как дела, Уккола?
– Привет! Да что дела, мы в бегах, особенного удовольствия не получаем.
Уккола глянул через плечо, и Карилуото невольно улыбнулся, до того типична была эта картина и ответ тоже.
– Не получаем – это верно. Вот до чего мы дошли.
– Карта, бывает, бьет, бывает, не бьет, это зависит от случая. Ну а тут нам приходится бегать и бегать без конца.
– И ничего нельзя поделать?
– Ну, пожалуй, мы еще можем немножко насолить, но остановить – нет. Если держится в одном месте, рвется в другом, так что все равно приходится удирать. Русские сперва проводят хорошую артиллерийскую подготовку, а потом набрасываются на нас, точно волки. Эти штурмовики – сущие черти. Когда они прилетают, с неба так и сыплются бомбы и пули. У них там, наверное, сидит пара киргизов на крыльях и палит вовсю из автоматов.
Котелок Укколы вскипел. Он достал из противогазной сумки масленку и осторожно высыпал из нее кофе- суррогат в котелок.
– Последние остатки. Снабжения у нас никакого. Порою сутками не едим. Вот так, кораблю войны даже сам господь бог не может помочь.
Уккола замолчал, весь сосредоточившись на варке кофе. Подув на него, продолжил:
– Да, если все разладилось, то потом не так легко навести порядок. Ах, да… поздравляю. Была свадьба-то?
– Была. Большое спасибо. Вот пара сухарей. Больше дать не могу – раздал все ребятам из первого взвода.
– Спасибо. Вот, пожалуйста, кофе, думаю, хоть какой-никакой вкус да будет. Некоторые ребята из первого дезертировали в Пюхяярви.
– Спасибо, у меня нет времени. Да, Раямяки меня не удивил, но вот Куусисто и особенно Раухала преподнесли мне сюрприз.
– Куусисто сдрейфил, а Раухала так расхрабрился, что бежал дальше всех.
– Но больше дезертиров у нас не будет, или как?
– Таких не будет. Но как только противник начнет плеваться железом, мы все побежим.
Карилуото пошел дальше, на сердце у него становилось все тяжелее. Каждая новая встреча со старыми знакомыми только усугубляла ощущение безысходности. Даже Уккола, принадлежавший к числу его лучших солдат, оставил всякую надежду. И везде в роте встречали так же, брюзгливо ворча в ответ на его приветствие. Только те, кто прежде служил вместе с ним, поздравляли его и радовались его возвращению, а остальные в той слабой цепи стрелков, которой он производил смотр, были мрачны.
I
Ву… уу… ууууу…
Штурмовики перелетали через линию фронта, направляясь к командным пунктам и артиллерийским позициям. Их внезапный вой нарушил однообразие последних дней и заставил солдат искать укрытия в окопах. За эти долгие спокойные дни они, принимая желаемое за действительное, поддались самообману, решив, будто бои по какой-то причине прекратились. Тишина убаюкала солдат, но внутри у них все же сохранялось тревожное напряжение – их постоянный спутник с начала отступления, – и теперь оно прорвалось наружу. После того как самолеты улетели, солдаты стали подниматься из окопов, однако тут же спрятались в них снова, потому что заслышали гул канонады со стороны противника.
Всего лишь несколько секунд тешили они себя надеждой, что огневой налет направлен не против них, пока первые разрывы не убедили их в тщетности этой надежды. Земля качалась и дрожала. В воздухе ревело и выло, и несчастные человеческие сердца в этом хаосе, казалось, должны будут вот-вот разорваться. Солдаты старались как можно теснее прижаться к земле. Их пальцы зарывались в песок на дне окопов, кто-то отбрасывал от себя землю лопатой, как ребенок, по ложке за раз.
– Лежать! – раздался откуда-то сдавленный голос и потонул в грохоте разрывов. Деревья надламывались, как соломинки, огонь и столбы дыма поднимались до их вершин. Сверху непрерывно сыпался град осколков, ветвей и комьев земли, и где-то застонал, закричал пораженный раскаленным железом человек:
– Санитары!… Санитары!… Сюда…
Хиетанен лежал в своем окопе, уткнувшись лицом в землю и закрыв глаза. Он напряженно считал раздававшиеся поблизости разрывы:
– Одни… два… три… четыре…
Это было своего рода заклинание, чтобы отогнать от себя страх. Поблизости от его окопа кто-то вдруг жалобно застонал и позвал на помощь и, поборов в себе страх, Хиетанен поднял голову и огляделся. В нескольких метрах от него тяжело полз один из новичков, взывая о помощи, с лицом, искаженным страхом и отчаянием.
