— Как-никак, задница эсэсовца самая надежная крышка… — Мюллер спрятал пистолеты в карманы. — Мы слишком рано их достали. Насчет них еще нет приказа. Что нам делать?
Брендель пожал плечами.
— Подождем, пока придет приказ.
— А куда мы денем этого?
— Он тоже будет ждать. Это наш первый пленный.
У Цвейлинга подогнулись колени.
Брендель подхватил его и приставил к стене.
— Стой прямо, балда!
Прильнув к окнам, заключенные наблюдали за воротами. Они заметили там какое-то движение и увидели, как шарфюреры вытаскивали из административного здания ящики и укладывали их затем на грузовик. Они видели сновавшего взад и вперед Рейнебота, который распоряжался в этой нервной спешке и суете. Из карцера вышел Мандрил и начал бросать в машину какие-то пакеты.
— Укладывают пожитки! — перешептывались взволнованные заключенные.
В груди Ферсте началась отчаянная борьба. То, что он делал, было его последней работой. Мандрил готовился к бегству. Все мысли Ферсте сосредоточились на том, чтобы найти последний шанс на спасение. Где, в чем он? Как только Мандрил на несколько секунд оставлял его одного, Ферсте, притворяясь, что бешено трудится, искал лазейку. Не может ли он забаррикадироваться в одной из камер, спрятаться где-нибудь в карцере или убежать? Тут он заметил, что с наружной стороны в дверь был вставлен ключ. Испуг, как задушенный крик, пронизал Ферсте. Что, если в этом спасение?
В комнату торопливо вошел Мандрил. С ним — два шарфюрера. Они потащили ящик к грузовику.
За несколько секунд Ферсте принял отчаянное решение. Одним прыжком он очутился у двери, выхватил ключ из скважины, юркнул в комнату и заперся. Дрожа всем телом, он прижался возле двери к стене. В висках больно стучало. В эту грозную минуту что-то произошло.
Вдруг зародился глухой — постепенно он стал звонким тревожный звук. Он быстро нарастал и, когда достиг полной силы, гремел и все сотрясал, как трубы страшного суда. Это была особая сирена, предупреждавшая эсэсовцев о приближении противника. Ее ужасный рев все заполнял собой. От этого рева у заключенных спирало дыхание в груди. Бохов и его товарищи выбежали из бараков. В районе расположения эсэсовских частей все перемешалось в дикой суете. Грозный вой выметал эсэсовцев из казарм целыми ротами. Кое-как построившись, они спешили прочь. Шарфюреры удирали стремглав. Высоко нагруженный грузовик у ворот рванулся и, слишком круто свернув, врезался в толпу на дороге. Рейнебот что-то кричал. Мандрил бросился назад в карцер и вдруг озверел, увидев, что дверь заперта. Он затряс ее, замолотил по ней сапогами.
Прибежал Рейнебот.
— Едем, едем! — закричал он и, не дожидаясь взбешенного Мандрила, снова кинулся прочь. Ударом ноги он завел мотоцикл, потом обернувшись, еще раз крикнул:
— Мандрил!
Он вскочил на сиденье, и в тот миг, когда затрещал мотор, подбежал Мандрил и сел сзади. Машина с ревом умчалась.
Ферсте в углу запертой комнаты упал на колени. Последние его силы излились безудержными слезами, и спасшийся от смерти человек сам не знал, что это сладчайшие слезы в его жизни.
Прислушиваясь, стояли Гефель и Кропинский за дверью своей камеры, готовые броситься на того, кто войдет. Они услышали шум, суету и ужасный трубный звук. Слышали призывы Рейнебота и рев Мандрила, слышали, как он дубасил по двери… Но вдруг стукотня и крики в коридоре смолкли. Кропинский стоял в углу возле двери, и его руки, как раскрытые клещи, кого-то подстерегали в непонятной тишине. Оба обреченных не смели дохнуть и тем более не смели предаться крошечной надежде, которая, как робкий усик растения, пробивалась в их сердцах.
Сирена все еще состязалась с грохотом и треском боев, а руководители групп уже мчались к семнадцатому бараку. Дороги кишели заключенными. Каждый из них, как Бохов и члены ИЛКа, которые тоже спешили к семнадцатому бараку, был полон решимости. Час настал!
Он был подобен часу полуночи, властно приводящему в колебание медный колокол.
— Третья ступень тревоги! Раздать оружие! Группам занять исходные позиции! Наступать немедленно! — приказал Бохов.
Прибула вскинул кулаки над головой. От волнения он не мог издать ни звука, хотя жаждал закричать от радости. Вместе с руководителями групп умчался и он.
Внезапно раздалась громкая команда:
— Всем группам построиться!
И не успели еще пораженные люди понять, что происходит, как перед бараками уже стояли построившиеся отряды. Не обращая внимания на изумленные возгласы, группы удалились беглым шагом. Они направились в определенные бараки, вниз к лазарету и туда, где имелись каналы системы отопления и коллекторы сточных вод. Во всех этих местах их уже поджидали члены лагерной охраны. Они вскрывали полы, разрушали каменную кладку, кирками и лопатами разгребали засыпанные ямы, и на свет появлялось оружие, оружие, оружие!
Прибула и его товарищи из польских групп разбили цветочные ящики на окнах лазаретных бараков и сорвали с карабинов промасленные тряпки.
Одна из групп поспешно направилась в канцелярию, таща за собой пулемет. Его установили в комнате Кремера, расположенной по прямой линии от административного здания у ворот. Бохов принял на себя командование этим постом.
Невероятное возбуждение поднялось во всем лагере.
В несколько минут оружие было роздано, и группы заняли исходные позиции. Они не медлили ни минуты, и уже на северном склоне загремели первые выстрелы, и пули засвистели над головами испуганных часовых.
Буря разразилась!
Группы на северном склоне бросились к ничейной зоне. Отряды немцев и югославов огнем по ближайшим вышкам защищали их фланги. Группы поляков с Прибулой во главе накидали доски на надолбы. В пяти-шести местах одновременно была перерезана проволока, и с дикими победными криками Прибула и его люди поползли в бреши. С более отдаленных вышек их обстреливали из пулеметов, но группы немцев и югославов не зевали и отвлекали внимание часовых, неистово швырявших во все стороны ручные гранаты. Вышки закидывали бутылками с горючей жидкостью, которые взрывались с громким треском. Взметнувшееся пламя сгоняло часовых вниз. Прибула с небольшим отрядом ворвался на одну из вышек, в короткой рукопашной стычке осилил часовых, потом мгновенно повернул пулемет и зачастил торжествующими очередями по другим сопротивлявшимся вышкам.
Одновременно с вылазкой на северном склоне начался штурм ворот.
Риоман, скрытый оконным стеклом, точно нацелив пулемет, вел настильный огонь по мосткам главной вышки. Разбитое стекло осыпало его осколками. Один из часовых был ранен. Взмахнув руками, он свалился на мостки. Остальные часовые пригнулись, напуганные внезапным шквалом.
Прошли лишь секунды, и из передних рядов бараков, подгоняемые собственными многоязычными боевыми кликами, выскочили сидевшие в засаде вооруженные люди — немцы, французы, чехи, голландцы. Все они помчались через апельплац.
Пулемет Риомана наносил свирепые удары по вышкам, расположенным с обеих сторон административного здания, и под фланговой защитой его очередей особые отряды лагерной охраны добрались до ворот. Ломами взломали они железные створки.
— Прекратить огонь! — крикнул Бохов.
Риоману, и пулемет мгновенно смолк.
Участники особых отрядов почти в тот же миг бросились к лестницам, которые вели на главную вышку, а сотни участников других групп, выбежав за распахнутые ворота, кинулись вправо и влево вдоль забора. Эсэсовцы бросали в них ручные гранаты, стреляли из пулеметов, но они, подобно роям шершней, врывались на вышки. Их боевые возгласы и грохот у забора — все это мешалось с шумом боя в окружающей местности. К небу взлетали буро-желтые грибы дыма. Самолет-наблюдатель показался снова, теперь он чертил медленные круги почти над самым лагерем. С высоты пикировали самолеты штурмовой авиации. Отчетливо слышались разрывы — самолеты обстреливали удиравшие фашистские танки.
Часовые, покинутые начальниками на произвол судьбы, растерявшись, не могли устоять перед натиском. Годами накоплявшаяся злоба заключенных таила в себе силу взрыва. Заклиненные между фронтом, теперь уже зримым, и тысячами разъяренных узников лагеря, чья боевая мощь возрастала с каждым захваченным карабином, с каждым выведенным из строя пулеметом, часовые уже не обладали решимостью, чтобы сопротивляться налетевшему на них вихрю.
Кто не успел убежать, тех брали в плен, кто не желал сдаваться, тех приканчивали. Боевые группы захватывали одну вышку за другой и тотчас ставили на них свои посты.
Внезапно исчез Кремер. Кён, занятый ранеными, закричал на сбежавшихся санитаров:
— Куда вы, идиоты, смотрели? Два огнестрельных ранения легкого. Хотите, чтобы он истек кровью? Бегом! Разыщите его! Притащите сюда!
