7 узбеков учинили самострелы конечностей. Все они расстреляны.
Примерно с 22-го сентября оборонительные бои с пехотой, танками противника.
Сержант Хачатуров разминировал под огнем противника 142 мины.
Прорыв немцев к Волге 1-го октября. Ночной бой. Отбиты.
Техника — мелкие группы, перекрестки улиц. Значение ракет. Лейтенант Орленок, бил из пулемета, схватил ПТР, подбил танк.
Переправа
Начальник переправы подполковник Пузыревский, около 2-х недель, до этого был капитан Езиев — чеченец, убит на барже бомбой.
Перминов — военком, с начала организации переправы 57-й день.
Замкомбат — Ильин, тяжело ранен, увезен на самолете.
Гамкрелидзе — командир 2-й роты.
Убито и ранено из комсостава: Езиев, Смеречинский — убит до Езиева, комбат — основал переправу — убит минным осколком. Шолом Аксельрод, командир технического взвода, погиб на барже при наведении переправы от разрыва мины.
Политрук — Самоторкин и лейтенант Петров — ранены минами.
Политруку Ишкину оторвало ногу снарядом дальнобойной.
Лейтенант Ливир — ранен в ногу при бомбежке.
Командир 1 роты Абрамов был ранен во время бомбежки.
Хоронили вблизи Волги. Речи, салют. Памятник ставили — на нем когда погиб и при каких обстоятельствах
Похороны ночью, ни одного не проводили без салюта.
Рядового состава выбыло 100 человек — из них убито 28, раненых 71 человек, оставшихся в батальоне.
Весь батальон — ярославцы, в пределах 42–48 лет.
Представлено к награде 55 человек.
Было 305 человек.
Переправа работала 57 дней.
Мессеры один раз лишь обстреляли из пулеметов.
Немцы бьют с севера из-за «Баррикад» и с высоты 102.
Сброшено за все время:
Бомб — 550, мин — 8000, снарядов — 5000.
Бывают горячие дни: вот, например, 550 бомб за пять дней.
«Скрипуны» или «музыканты» пикируют с воем, ни черта не сбросят, а только ревут.
Сержант Власов — 48 лет, старичок, ярославец. Барку пробило снарядом. Один его держит за ноги: шинелью заткнул дыру и забил. На барже было 400 тонн боеприпасов.
Работал в колхозе председателем. 2 сына на фронте, дома 3 детей и жена.
Смирнов Дмитрий Александрович, лет 38. Сержант, держал за ноги Власова, когда тот чинил. Власов потушил пожар.
Загорелись снаряды от «катюш», один грузовик, а кругом десятки машин, мы их оттащили.
Расчет лейтенанта Минычева — красноармейцы Пушкаренко, Золотов, Мозжухин, Денисенко.
Потопили много барж, ночью не было ни одного случая, чтоб тонули груженые.
Потоплены: пароходы «Перекат», «Пожарский», «Капитан Иванищев».
Катера: «Ленинец», «Сокол» — всего 4 катера.
Вчера погиб тральщик — c 75 ранеными пошел ко дну.
Попавшие в воду мины и бомбы не дают осколков, только опасно прямое попадание.
Есть мнение, что на берегу и в домах сидят корректировщики.
Поставили в расположение роты вошебойку, так он по ней 10 бомб запустил.
У нас Волга — 1300 метров ширины.
Ночью только минометный обстрел, беспрерывный обстрел, ни на минуту не прекращающийся. Мины рвутся и на реке и на берегу.
Немецкое расписание:
До 12 ночи огонь. С 12 до 2-х тихо. С 2-х до 5 начинает.
С 5 до 12 дня тихо. С 9 утра авиация точно как по расписанию до 5 вечера.
В один день 1800 заходов. Авиация бьет по берегу, по реке не бьет.
Артиллерия мало действует.
«Маскируем — заводим под берег и лесом, пароход „Донбасс“ заходит внутрь разбитой баржи, прячется за разбитыми баржами».
Быт. Своя пекарня, баня, вошебойка.
Баня в земле вырыта, бойцы любят париться с веничком, не выгонишь из бани. Трубу волной с банки стащило.
Пекарня — русская печь зарыта в землю, печем подовый прекрасный пышный хлеб — мастера замечательные. В эту бомбежку пекарню всю-всю!
Кухню во второй роте — прямым попаданием.
— Разрешите доложить, вся кухня взлетела на воздух, вместе со щами! Варите второй обед.
Старшине Спиридонову разворотило заднюю часть, просит выпить.
Двое тяжело раненных, Волков и Лукьянок, приперлись из госпиталя за 30 км, убежали пешком. Посадили на машину обратно везти, оба плачут — не поедем из батальона.
Волкова ранило в шею и лопатку, лопатка рассечена.
Красноармеец Миноходов, когда ранило Езиева и Ильина, вытащил их обоих с баржи, перевязал, сам был ранен в спину, бежал один километр до 2-го эшелона, сказал, что ранен комбат, и упал без чувств. Вместе их увезли в госпиталь.
Ни один человек не хочет уходить из батальона.
Труса-шофера моторного катера застрелил Власов после речи комиссара.
Шофер Ковальчук получил приказ отвезти бойцов на «Красный Октябрь». Обстрел был сильный, и он, испугавшись, отвез их на остров и сказал: «Мне моя жизнь дороже. Снимайте, расстреливайте, я все равно работать не буду, я человек пожилой».
Построили батальон и перед строем расстреляли.
У всех настроение — скорее разбить и обратно домой.
Больше всего не любят зенитчиков.
Переправа работает с 6 вечера до 4 ч. 30 мин. утра.
При луне очень трудно; красиво, но бог с ней, с этой красотой.
«Самое страшное, что я испытывал, это когда начала тонуть баржа. Человек 400 бойцов. Паника, крики: „Тонем, пропали!“
А Власов подходит: „Готово, товарищ комиссар“.
И тут пожар — боец, сукин сын, взял бутылку КС и начал пить, пожар начался, затушили плащ-палатками.
Вот-вот начнут бросаться в воду!
Там еще был у нас старикашка Муромцев, нашел Две пробоины, залепил.
Все ведь боятся, и я испугался, все подвержены, но некоторые умеют держать этот страх».
Теперь привыкли до того, что, когда затихает, говорят: «Скучновато!»
Очень нашим понравилась статья про ярославцев, сидят, гордятся, как петухи: «Про нас пишут!»
Власов Павел Иванович: (Тутаевский район Ярославской области, 43 года. Семья 6 человек, один сын гвардейский минометчик, взяли в августе 1941 года, охраняли склады.
Командиром батальона был Смеречинский.)
«Прошли на Волгу с 25 августа.
Баржа большая, тысячи четыре тонн боеприпасов, пока грузили, обстреляли, но мы не обращали внимания. Пошли. Я на носу был, там мое место. Начался обстрел. Пробило палубу, пробило борт на метр ниже воды. Вода зашумела, народ закричал.
Я у одного вырвал палатку и кинулся в трюм; палубу разбило, поэтому и светло там. Большую дыру палатками и шинелью заткнули. А мелкие дыры мы снаружи затыкали — меня за ноги держали, а я свешивался.
(О трусе-шофере)
Это было в первых числах октября. Нам дали приказ переехать на ту сторону, исправить пристань.
Он нас привез на остров, говорит: „Мне своя жизнь дороже“. Мы его матом крыть, знали бы мотор, мы б его спешили. Нас обратно не везут, говорят, вы дезертиры с фронта. Пришлось на хитрость идти, перевязали себя. Змеев, тот ногу перевязал, палку взял. Доложили комиссару. Нас выстроили, весь батальон. Комиссар зачел приговор. А он плохо себя держал — плакал, просился на позицию. Но из него уже плохой защитник, он говорил, что немцу передается. У меня чувство такое было, что если б у меня воля была — я б его растерзал без этого приговора. Потом комиссар сказал: „Кто его пристрелит?“ Я вышел из строя, он пал. Я взял у товарища винтовку и пристрелил его.
— Жалели его?
— Да какая тут жалость.
28 августа вечером прислали повестку. Я вообще мало пью, не привык.
Писать много не приходится: „пока жив“, прошу, чтобы описали, как справляется дом.
Ребятишки небалованные, не знаю, как без меня, а при мне хорошо помогали.
Работы много — приходится работать день и ночь.
Лен самая работная культура — прополка, вторичная прополка, теребят его рукой, ставят в бабки высыхать, а потом околачивают его, разостлать нужно, потом поднять его…
В общем, здесь работа полегче, хотя, когда мост делали, то трое суток не спали.
Заготовили дерева на каждый такой плот, три поперечины, порода — елки, сосны; таких плотов 65. Посредине трос цинковый, а потом планками — плот к плоту; вдоль берега строили, а потом пустили; вода его стала заносить, а когда дошел до середины, якорь спустили — в 260 килограммов, шесть человек несли этот якорь на понтон.
Мост покрыли тесом, а под него вспомогательные бревна подводили.
Зенитки плохо работают, я видел — только три самолета сбили. Похвалить нельзя зенитки.
Поустанешь как следует — и спишь. День не поспишь, другой все равно уснешь.
Меня пилотка спасла.
Вздумывается, что сон досадил нам. Вот ездил на пристань — как причал делали новый, вспоминали, что, как зайцы, бегали из-за него.
Меня дети слушаются, бывает, что строгонько с ними, без этого нельзя.
Если слабо пустить, то будет плохо — и дома и на войне.
Я в колхозе не последний был — работал я честно,
хорошо.
