У меня уже от этих мелодрам голова пошла кругом.
— И знаешь, — разоткровенничался Андрей, — я ее имею, а сам про этого мужика думаю. И такое чувство превосходства… Нет, не могу объяснить тебе… Мне даже жалко его стало, что ли. Типа, жить будут с тобой, а вот любить и спать — с другими.
— Ну, почему ты так думаешь? — прервал я Найданова. — Вполне может быть, что она мужу верна будет.
— Кто? Олька!? — засмеялся Андрей. — Ну, если только он ее на цепь посадит. Она девочка очень красивая и видная, я же говорю. Охотников много будет, кто-нибудь да уломает. Тем более что она не особо и сопротивляться будет.
«Как же ты сам собирался жениться на ней?» — подумал я, но промолчал и на этот раз.
— А потом все. До конца последнего курса совсем немного оставалось, я уже и не стал никаких новых баб заводить. Проститутками перебивался.
— Не люблю продажную любовь, — сказал я, потягиваясь.
— Да ладно… Мы с друзьями втроем снимали трех, и нам хорошо, и девчонкам радость. Обычно их всякие козлы старые снимают, или хачики прут. А тут нормальные здоровые пацаны. Они бы и даром давали, да сутенер голову оторвет.
Мы выпили еще раз, и разговор как-то само собой прекратился. Меня лично клонило в сон. Андрей уже начал клевать носом.
«Как бы не проспать ночную смену!» — подумал я, засыпая, — «а то придет Франчковский, обо всем догадается… Вот вони-то будет»!
И уснул!
«Ничего себе!» — подумал я. — «Да тут уже настоящее лето»!
Бушлат я засунул за сиденье, а свои зеленые офицерские кальсоны с начесом просто выкинул. Я не думал, что мне придется встречать осень и зиму снова в Чечне, а потому посчитал этот предмет одежды не нужным: и место занимает, и вшей разводит. Так что открыл окошко со своей стороны, скомкал кальсоны в руках, размахнулся… И все. И пусть носит тот, кто найдет. Если, конечно, захочет…
Как всегда внезапно, поступил приказ сворачиваться, ликвидировать следы своей жизнедеятельности, грузиться в машины, и перемещаться на новое место. Стояние под Агишбатоем порядком надоело не только мне, так что грузились с удовольствием, я бы сказал без особого преувеличения, даже радостно, и вперед двинулись с веселыми криками.
Как-то довольно быстро мы оказались на равнине, внизу. И вот тут я до конца понял разницу между высотами. Там, наверху, по-прежнему мне нужен был бушлат, костер и теплая кабина. А здесь — внизу — было даже не то, чтобы тепло, а временами по-настоящему жарко. Клубилась пыль, а зелень была такая, какая у нас дома бывает, наверное, только к концу мая.
Пыль… Я отвык от пыли, и первую порцию этой гадости получил по полной из-под колес проехавшей перед нами машины.
— Вот черт! — закричал я, и начал резко закупоривать все отверстия в дверце. То же самое делал со своей стороны и Армян. Однако до конца загерметизироваться нам мешали перекинутые через стекла дверей бронежилеты. Армян хотел было снять их совсем, но я попросил не делать этого — ведь это не для красоты, а для нашей же собственной безопасности. Так что пусть лучше висят.
К вечеру мы добрались до огромного, (правда, очень большого), полевого лагеря. Здесь, видно стояло много частей, потому что, куда бы я не бросил взгляд, стояла чужая военная техника, или громоздились насыпанные для ограждения складов и палаток земляные валы.
Наша часть стала походным порядком: машины в линию по направлению движения. Я сходил к Найданову, чтобы узнать новости.
— Надолго мы тут? — спросил я его.
— Не знаю. Может, завтра дальше поедем, а может, тут неделю стоять будем. Тут недалеко где-то Шали, говорят.
— Шали — не шали! — пошутил я и пошел обратно, слоняться между машинами.
Ну а что еще делать? Точных указаний никаких. Уйдешь куда-нибудь подальше, а тут приказ на выдвижение. И что тогда? Я и своим бойцам приказал не разбредаться. Да никто никуда и не собирался. Место было незнакомое, никто нигде еще не ориентировался… Куда идти-то?
И хотя к вечеру явно посвежело, по-прежнему было довольно тепло. В конце — концов я просто наслаждался уходящими солнечными лучами, теплым ветром, простором. Почти похоже на нашу степь. Только наши меловые горы на горизонте, конечно, много ниже, чем здесь. Здесь на них даже снежные шапки видны… Но если на горы не смотреть…
Впрочем, приятные неожиданности начались прямо в этот вечер. Армян притащил новые кассеты с музыкой, и почти весь вечер я просидел с ним в кабине, слушая и «Кино», и «Наутилус», и «Агату Кристи»… Как было здорово! И пусть потрепанная автомагнитола издавала не самый чистый звук, но все-таки это была та музыка, которая мне нравилась. А то под Агишбатоем пришлось почти две недели слушать одно и то же: чеченские песни, какой-то шансон… А от «Черного лебедя на пруду» меня откровенно тошнило. Еще и автомагнитола ее немного «тянула», так что я просто затыкал уши, или уходил куда подальше. Господи, что за текст, что за музыка?! Чувак хочет купить лотерейный билет и выиграть дом! Если шарманщик не обманщик! Ужас!!! Ужас!!!
Нет, все-таки хороший был вечер. И тепло, и музыка. И даже выдали по банке каши из сухпайка. Вот разогреть их было, увы, не на чем. Так как кругом была голая степь, то топливо для костра отсутствовало как таковое. А жечь ящики мы уже не решались. Иначе мины пришлось бы возить прямо в кузове на полу. Я, конечно, либерал, но не до такой же степени!
На следующее утро у нас был смотр. Слава Богу, не строевой, но все равно — приятного было мало. Давненько не видел я подполковника Дьякова, и, честно говоря, еще столько же не видел бы. В строю я стоял прямо за Найдановым, и надеялся, что подполковник меня просто не заметит. Чего я боялся?
Да все очень просто. Достаточно было на меня посмотреть.
Оббитые и истрепанные берцы; грязные, в пятнах штаны из-под бушлата на подтяжках; темно-зеленая теплая майка, (хэбэ у меня просто не было); и отсутствие головного убора. А что я мог сделать? Тогда, в феврале, я выезжал из Темир-Хан-Шуры в зимней шапке, и это казалось мне, да, наверное, и всем, вполне естественным. Но как бы я сейчас в ней выглядел? Как дед Мазай? Нет уж, спасибо! Лучше так — лохматый и с бородой. После того, как мне удалось избавиться от парикмахера — трансвестита, стричь у нас в батарее стало некому.
Блин! Ну не я же виноват, что ни съездить в часть, ни получить форму здесь я не мог! Наверное, если уж так подумать, это даже и не моя забота! Меня формой должно снабжать государство. Тем более — здесь! Здесь я просто не могу сам себя обеспечить, по вполне понятным причинам.
Пока я мысленно сочинял для себя оправдательную речь, Дьяков медленно прошел вдоль строя нашей батареи, скривился, увидев, Найданова, но ничего не сказал, и пошел дальше. Я перевел дух, и резко расслабился.
Дьяков, обойдя строй, вернулся в центр импровизированного плаца, где к нему подошли какие-то незнакомые мне старшие офицеры. Наш подполковник что-то начал им горячо внушать, указывая на наш строй. Я выглянул из-за спины Найданова, и своими глазами окинул строй пехоты. М-да… Если уж мы, катаясь в «шишигах», выглядели не лучшим образом, то пехотинцы вообще напоминали бомжей. Им-то приходилось то внутри БМП, то на броне… Что так грязно, что так… Хрен редьки не слаще!
День мы еще бессмысленно прослонялись по местности, а к вечеру на наш батальон, можно сказать, обрушилась манна небесная.
Во-первых, привезли подарки от гражданского населения. Безо всяких кавычек. Именно подарки, и именно от гражданского населения. То есть не то, что солдаты сами отбирали у местных чехов, а то, что собрали для действующей армии в других российских регионах. Конкретно нашей батарее досталось несколько банок закрученных слив, и ящик печенья. Банки мы раздали по расчетам, печенье тоже поделили на всех. А мы с Найдановым взяли по пачке на брата, и одну банку на двоих. Выбрали место почище, вдали от машин, сели по-турецки, открыли банку, и ложками, по очереди, всю ее и уговорили.
Да, давно я не ел ничего сладкого! Уже и забыл, когда это было последний раз. Под Курчалоем, кажется, угощался сгущенным молоком. Но как давно это уже было!
— У нас дома так закручивают, — сказал я Андрею. — Только у нас сливы немного кислее получаются. Эти совсем сладкие.
— Ага! — прочавкал мне в ответ Найданов. — Здорово! Просто здорово! Какие, оказывается, есть на свете вкусные вещи.
Я перестал разглагольствовать, а продолжил уписывать сливы за обе щеки.
Во-вторых, на следующий день, привезли сухпайки нового образца. Какие-то экспериментальные. Не знаю, сколько такого добра осело у папоротников, но нам досталось по сухпайку на каждого бойца.
Я открыл свой, и обомлел. Кофе, изюм! Какой-то брикет — со вкусом жареной картошки с луком. Сухое топливо для подогрева воды, спички! Баночка мясного паштета. И еще что-то — в красивых коробочках.
