В три часа утра, когда уже начало светать, Уккола застрелился из винтовки Сихвонена. Винтовка лежала на рукоятке носилок, а сами носильщики присели отдохнуть чуть в стороне. Они переговаривались между собой, поглядывая на солдат бокового охранения, как вдруг раздался выстрел.
Они охотно донесли бы тело Укколы до шоссе, но им этого не разрешили: надо было сменить других, да и Коскела поторапливал. Однако, вспомнив о просьбе Укколы прикрыть его, они быстро выкопали лопатами неглубокую могилу и, завернув тело в плащ-палатку, положили его туда, а затем засыпали землей и мохом.
Даже Хонкайоки был серьезен. Возможно, от усталости, возможно, оттого, что смерть подступила к ним так близко. Шутки стали неуместны.
Когда они работали лопатами, Рахикайнен сказал:
– Он, наверное, выжил бы. Но всякий подводит черту тогда, когда хочет.
– Похоже, Уккола был последним из людей четвертого взвода, которые шли вместе с нами с пожарища, – сказал Ванхала. – Да, я еще хорошо помню те времена, когда мы были новобранцами. Как-то из одного учебного похода Уккола притащил в вещмешке тяжеленный камень. Это ему Карилуото приказал, потому что он что-то смухлевал с весом вещмешка. Хи-хи.
– Да, тогда он еще носился со своими завиральными идеями, этот Карилуото, – сказал Сихвонен. – А вот поди ж ты, нет человека. Теперь уж, наверно, и труп его сбросили в озеро.
Они покинули могилу Укколы и поспешили вперед. Молитвы не читали, лишь Сихвонен с горечью сказал:
– Вот как умирают теперь финны. Все кончено с нашей страной.
III
Обоз тоже отступал. Ночь была такая светлая, что возчики побаивались воздушного налета. Повозки были замаскированы ветками, ветки были прикреплены и к сбруе лошадей, а один возчик даже украсил веткой фуражку.
– Больше интервалы! – крикнул Синкконен, пытаясь проехать на велосипеде мимо повозок. Был тут также и Ламмио – Карьюла поручил ему организовать отход обоза.
Ополченец Корпела, один из новичков, шагал рядом с повозкой. Он обыскал ее, пытаясь обнаружить офицерские чемоданы и другое имущество, но не нашел ничего, на чем можно было бы сорвать зло, ибо его предшественник успел уже выбросить эти вещи.
Синкконен напомнил ему, чтобы он не забывал наблюдать за воздухом. Корпела презрительно взглянул на фельдфебеля и огрызнулся:
– Ты еще будешь приказывать мне таращиться в воздух! Дрыгай дальше! Смотри лучше за своим велосипедом, чтоб было на чем удирать. Вот так-то!
На обочине стояла Райли Котилайнен, батальонная «лотта». Она не нашла себе мужа в этом походе и теперь возмещала недополученное со всеми. Адьютант, который в первые дни войны заснял ее около захваченного миномета, давно погиб. В ту пору Райли была еще цветущей девушкой, но, как и для многих других, война не прошла для нее бесследно. Она опустилась до того, что была готова удовольствоваться любым солдатом из противотанковых частей. «Sic transit gloria mundi» [Так проходит мирская слава (лат.)], – сказал о ней Сарастие.
Ее велосипед сломался. Она устала и была одинока. Солдаты относились к ней с нескрываемым презрением и ненавистью. Они отпускали в ее адрес откровенно бесстыдные шутки. Увидев Корпелу, она решила обратиться с просьбой к нему. Ей казалось, что пожилой человек проявит к ней отеческое сочувствие.
– У меня испортился велосипед, и я очень устала. И обувь ужасно натирает ноги. Можно мне сесть на вашу повозку?
«Господи боже! Фронтовая "лотта"», – подумал Корпела. Она подействовала на него, как красная тряпка на быка.
– Я и раньше не возил дерьмо по воскресеньям, черт побери! Это все знают.
Его слова услышал Ламмио. Он велел «лотте» сесть на следующую повозку, затем крикнул:
– Рядовой Корпела!
– Ну, слушаю.
– Что вы сейчас сказали?
– Что сказал, то и сказал. Бедной животинке и без того есть что тащить. Будем мы еще возить ваших потаскушек, господа Финляндии! Вот так-то.
– Послушайте, Корпела! Вы заходите слишком далеко. Попридержите язык. Еще слово – и вам придется пожалеть об этом.
– Кончай драть глотку, чертов лампасник! Лампасы- это все, что у него есть, тьфу!
Корпела так и кипел злобой. Сдавленным голосом, в который он постарался вложить как можно больше насмешки, прерывающимся от злобы и ненависти, Корпела крикнул возчикам:
– Люди, эй, люди! Что это за навозная муха прицепилась ко мне? Раньше навозные мухи садились только на лошадей, а теперь и до людей очередь дошла?
– Вы арестованы! Эй, вы там! Двух человек сюда! Отобрать у рядового Корпелы винтовку и ремень.
Добровольцев не нашлось. Но в них и не было необходимости. Сзади раздался крик:
– Самолеты!… Воздушный налет!… Штурмовики… В укрытие!…
Лошадей быстро завели в лес, и солдаты бросились кто куда. Один только Корпела остался на дороге. Колесо его повозки застряло в канаве, и лошадь не могла ее вытащить. Она напрягалась изо всех сил, но предательски мягкая почва еще глубже засасывала колесо. Корпела изо всех сил старался вытащить повозку, пытался приподнять ее, так что глаза вылезали из орбит, но все было безнадежно. Позади него взрывались небольшие бомбы, сброшенные штурмовиком. Воу… ууу…тррр…
Самолет с воем пронесся мимо, по дороге хлестнула пулеметная очередь. За первой последовала вторая.
– Идите сюда, пособите приподнять, черт вас дери!- ругался Корпела, но никто и не думал спешить ему на помощь. Многие возчики побросали лошадей и убежали подальше в лес.
– Бегите… бегите! Удирайте, черти! Оставляйте бедную скотину на смерть.
Воздушная карусель продолжалась. Самолеты описывали в небе петлю, непрерывно взрывались бомбы, строчили пулеметы. Все приближалось и приближалось злобное тявканье скорострельной пушки, и в воздух вдруг взлетели щепки, вырванные из повозки Корпелы. Он бросился на землю, но туг же встал и снова принялся за дело.
Отведя «лотту» в лес, Ламмио направился к Корпеле. Он шел, выпрямившись во весь рост, демонстративно не обращая внимания на самолеты. Когда Корпела увидел это, он окончательно вышел из себя: нечего тут похваляться своей храбростью. Он рявкнул в сторону Ламмио:
– Не подходи ко мне, сатана! Ты мне тут ничем не поможешь. Да и не надо мне помощи от такого. Заруби это себе на носу.
Ламмио продолжал приближаться, и Корпела вдруг бросил вожжи и стал перед ним:
– Я хочу, чтобы меня сейчас же перевели в другую часть!
– В какую еще другую? Куда?
– По мне, хоть на край света… Лишь бы отделаться от тебя. Хоть в ад, лишь бы тебя не видеть.
– Предупреждаю вас в последний раз, Корпела! В дни поражения люди вашего толка стали неуправляемыми, но не воображайте, будто армия позволит плевать себе в лицо, если даже она разбита.
– Ха-ха!… Кто кому плюет в лицо? Ты делал это годами, сатана. Да, да. И не хватайся за пистолет, не то я заброшу его в лес и тебя вслед за ним…
Корпела обернулся, ибо штурмовик приближался вновь. Потом снова ухватился за свою повозку и вне себя от ярости проговорил:
– Да-а… только теперь я по-настоящему узнал господ Финляндии. Ай-яй-яй. Бывает же на свете такое! Вот уж никогда бы не подумал, не поверил! Но теперь-то я знаю, что всякое бывает, ай-яй-яй. – Он дернул лошадь за узду и продолжал: – Черт, надо же, совсем застряла повозка. А ни в чем не повинная скотина мается, как будто она сделала что дурное. Ну, иди! Нечего тебе здесь мучиться… Прочь отсюда! Вот так-то.
Штурмовик приблизился вновь. Задрожали языки пламени, по веткам пробежал шорох. Корпела отвел лошадь в лес и, подняв кулак, крикнул самолету:
– Стреляй же, сатана! Давай стреляй, черт бы тебя побрал, раз ты только это и можешь! Стреляй, если это тебе так нравится, сатана.
Самолет круто взмыл ввысь, из его хвоста забили язычки пламени. Лошадь испугалась и бросилась в глубь леса. Корпела некоторое время тащился за ней – его рука запуталась в поводьях. Когда она выскользнула наконец из поводий, Корпела остался неподвижно лежать на спине. Подбежавший к нему Ламмио еще успел заметить, как его глаза моргнули в последний раз. Склонившись над убитым, Ламмио увидел, что тот лежит в луже крови.
IV
Когда голова батальона достигла шоссе, штурмовики уже улетели. Коскела запросил по радио автомобили для раненых, и они прибыли, едва только исчезли самолеты. Тотчас же началась погрузка. На одних носилках оказался мертвый: раненый умер, когда батальон уже выходил на шоссе, и носчики, не заметив этого, продолжали нести его.
На этом этапе военными действиями руководил подполковник Ууно Ээмили Карьюла. Это был мускулистый человек с бычьей шеей, в разговоре он обычно срывался на крик, надуваясь и подбочениваясь при этом. Его веки странно срастались с переносицей, что придавало взгляду колючесть, лицо было в шрамах, энергичное. От углов рта книзу тянулись грубые, суровые морщины. Волосы полковника были всегда подстрижены ежиком, а когда он снимал головной убор, было заметно, что голова его имеет несколько странную, яйцеобразную форму.
