Линтварев подошел к нему и, пожимая руку, сказал:
— Спасибо вам и вашим разведчикам, товарищ Ромашкин, передайте им благодарность командования.
Эта похвала, недавно такая желанная, показалась теперь совсем никчемной. Надо было спешить. Действовать. Не до этих разговоров. Ромашкин взял у начальника штаба бумаги, досадуя, что некогда их читать. Колокольцев понял его, замахал обеими руками:
— Забирай, там прочтешь. Мы размножили. Ну, желаю удачи!..
В это время в лощину, скользя и падая на мокром косогоре, скатился Куржаков. Одна рука у него была подвешена на бинте, другой он крепко держал пожилого немецкого полковника. Тот пытался вырвать рукав шинели, но Куржаков держал крепко, шел быстро и волочил за собой едва успевающего пленного. Увидев Ромашкина, Григорий приветливо крикнул:
— О! И ты живой? Явился не запылился! Вот каких щук надо ловить, товарищ разведчик! — И, обращаясь к Караваеву: — Принимайте, товарищ полковник. Это командир 913-го полка, который стоял против нас.
— Вы почему не в санбате? Я же приказал вам передать батальон, — строго произнес Караваев. Но за этой напускной строгостью чувствовалось восхищение лихим офицером.
— Так я и не командую, товарищ полковник, — весело блестя шальными глазами, ответил Куржаков. — Перевязали меня в санчасти, ну чего, думаю, тут сидеть? Могу же ходить? Могу. Вот и пошел к своим. И вовремя. Вот этого гуся поймал. И весь его полк мы с комбатом защучили. Я с танками в тыл зашел, а Спиридонов — в лоб. Они и лапы кверху! Эти в траншеях сидели, в полевой обороне. А те, которые в дотах, там еще сидят, огрызаются.
— Кто вы? — спросил Караваев пленного.
Майор Люленков встал между командиром и пленным, начал переводить.
— Полковник Клаус Гансен, командир 913-го полка, — с достоинством ответил пленный, высоко держа седую голову.
Караваев улыбнулся.
— Действительно цифра «тринадцать» для вас несчастливая. Вашу оборону мы прорвали тринадцатого января. Номер вашего полка оканчивается цифрой «тринадцать». И вот вы в плену.
— Это случайность. Я попал в плен абсолютно случайно. Ваши танки обошли укрепления и захватили меня на командном пункте. Мой полк обороняет порученные ему позиции, и вам не удастся их прорвать! — заносчиво ответил полковник.
Караваев с сомнением поглядел на Куржакова.
— Не в курсе дела он, — сказал Григорий. — Всех, даже артиллерию и минометы, захватили. Вон там в лесу, на дороге они стоят.
Караваев усмехнулся, но его почерневшее, пересохшее на ветру и морозе лицо не оживилось.
— Ну вот что, господин полковник, у меня нет времени с вами препираться. Свой полк поведете в плен сами. Он построен в полном составе. Вы понимаете: построены те, кто остался жив.
— Этого не может быть! — воскликнул полковник. В его тоне было больше удивления, чем заносчивости.
— Идите, вам покажут ваш полк. Будете старшим колонны пленных.
Полковник отшатнулся. Он минуту молчал, потом сник, обмяк и тихо попросил Караваева:
— Вы можете дать мне один патрон? Вы тоже офицер, командир полка, должны понять…
— Об этом надо было думать раньше, — сурово сказал Караваев и приказал: — Уведите!
Спрятав полученные бумаги, Ромашкин торопливо побежал по жидкому снегу. На ходу он прикидывал, как быстрее получить боеприпасы, заправить танки и где лучше проскочить в глубину расположения врага. Пролеткин еле поспевал за ним, забегая то справа, то слева, спрашивал:
— Новая задача?
— Новая.
— Куда мы теперь?
— На линию Дейме.
Ромашкин подумал, что надо знать хотя бы в общих чертах, что представляет собой эта линия, и решил пожертвовать несколькими минутами. Он остановился, из полевой сумки достал бумаги, взятые у Колокольцева. Посвечивая фонариком, стал читать вслух, чтоб слыхал и Саша:
— «Линия Дейме проходит по западному берегу реки Дейме. Строилась сорок лет. Долговременные железобетонные сооружения вписаны в обрывистый берег реки. Доты многоэтажные, с боекомплектом, запасом воды и продовольствия, толщина стен достигает метра. Приспособлены для боя в полном окружении. Могут вызывать огонь артиллерии на себя. Глубина линии 10–15 километров. Между долговременными сооружениями оборудована полевая оборона…» Вот здесь, Пролеткин, мы и пойдем! Пусть фрицы сидят в своих дотах. В поле они нас теперь не удержат!
…Через три дня, когда взвод Ромашкина отдыхал в одном из бюргерских домов уже на линии Дейме, прискакал на мохноногом немецком битюге старшина Жмаченко. С трофейным конягой он порядком намучился.
— Не понимает наших команд, сатана! А ну, хальт, тебе говорят!
Жмаченко привез, как обычно, горячую пищу в термосах, а кроме того — удивительную новость.
— Глядите, братцы, в газете про вас напечатано! Тот самый капитан, который на задание с вами ходил.
— Живой, значит?! — обрадовался Ромашкин.
Жмаченко привез газету каждому, чтоб осталась на память. Тут уж ни почтальон, ни начальник связи полка, ведавший доставкой газет, ничего не могли поделать. Узнав, что напечатана статья о его хлопцах, старшина вцепился в пачку свежих, еще пахучих газет и решительно заявил:
— Каждому разведчику давайте по листу! Буду стоять насмерть!
Ромашкин читал статью, в ней все было правдиво, но в то же время очень возвеличено. Птицын с таким уважением писал о разведчиках, что Василию от волнения и гордости даже горло перехватывало, не верилось: «Неужели это мы?»
— И когда капитан успел все записать, запомнить? — удивился Саша Пролеткин. — Ведь он вместе с нами отбивался.
— И как быстро написал! — поразился Голубой.
— Боялся, что помрет, — сурово сказал Иван Рогатин.
Все притихли, понимая — Иван прав. Ранение у корреспондента было тяжелым, и он, наверное, спешил написать, чтобы не унести в могилу славу полюбившихся ему разведчиков.
— Вот ведь какая штуковина получается, — сказал Саша. — Я раньше думал, корреспондент — это тыловая крыса, чаек попивает, статейки пописывает. А у них, оказывается, работенка не дай бог. Со всеми вместе воюй, примечать все успевай. Даже умереть не имеет права — сначала о людях расскажи, а уж потом про свою смерть думай.
— Нелегко ему писалось, — согласился Ромашкин. — Не раз, наверное, смерть прогонял, просил: погоди, дай написать о хороших людях! Только о себе ни слова не сказал. А ведь ему труднее всех пришлось. Читают люди, и никто не знает, что с пулей в животе он пишет!
— А може, не помрет той капитан? — спросил Шовкопляс. — Колы написав, значит, вже и операция пройшла, и пулю эту дурну вынули.
— Конечно, выживет!
— И к нам еще приедет! — перебивая друг друга, желая добра капитану, зашумели разведчики.
С 13 по 28 января 1945 года войска 3-го Белорусского фронта, в составе которого был полк Караваева, пробились в глубь Восточной Пруссии на 120 километров и вышли к городу-крепости Кенигсберг.
2-й Белорусский фронт в эти же дни ударом с юго-востока протаранил фашистские войска до Балтийского моря и перерезал все дороги, соединявшие Пруссию с Центральной Германией.
В Кенигсберге остались окруженными 130 тысяч немецких солдат и офицеров.
В ходе наступления Ромашкин, как и все его однополчане, получил четыре благодарности от Верховного Главнокомандующего. Благодарности публиковались в газетах, и, кроме того, каждому выдавался напечатанный на твердой бумаге приказ, похожий на грамоту. В Москве один за другим гремели салюты.
— Во как нас чествуют! — гордо говорил, сияя глазами, Саша Пролеткин.
Почти ежедневно в газетах писали о новых победах, и тот же Саша, читая эти сообщения, комментировал:
— Раньше мы про других читали. А теперь пусть все знают, что мы тоже не в бирюльки играем! Слушайте, братцы!
«ПРИКАЗ
Верховного Главнокомандующего
Командующему войсками
3-го Белорусского фронта
генералу армии Черняховскому
начальнику штаба фронта
генерал-полковнику Покровскому
Войска 3-го Белорусского фронта, перейдя в наступление, при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации, прорвали долговременную, глубоко эшелонированную оборону немцев в Восточной Пруссии и, преодолевая упорное сопротивление противника, за пять дней наступательных боев продвинулись вперед до 45 километров, расширив прорыв до 60 километров по фронту.
В ходе наступления войска фронта штурмом овладели укрепленными городами Пилькаллен, Рагнит и сильными опорными пунктами обороны немцев Шилленен, Лазденен, Куссен, Науйенингкен, Ленгветен, Краупишкен, Бракупенен, а также с боями заняли более 600 других населенных пунктов…»
Далее перечислялись фамилии командиров. Караваева среди них не оказалось — в приказе Верховного названы были от командира бригады, дивизии и выше. Генерал Доброхотов упомянут, конечно, был.
