Все заметно упростилось: Северный полюс, солнце, земля, карта и самолет в голове переместились в разных направлениях и вошли в единую систему координат. Компас и его показания больше не беспокоили Осипова, хотя и были по-прежнему ложными. Жара в кабине существовала и не уменьшалась. Но капельки пота на лице и влажные перчатки были, видимо, не только от духоты, напряжение опасности и ответственности — тяжелей жары.
Местонахождение самолетов стало Матвею известно, но свой аэродром оказывался недосягаемым. В баках для этого не хватало бензина. И Осипов решил посадить группу на ближайший аэродром. Их много сейчас было создано, настоящих и ложных, действующих и запасных вдоль реки Оскол. Важно только было сесть на аэродром к штурмовикам, потому что у истребителей или бомбардировщиков могло не оказаться нужного инструмента, запасных частей и мало ли еще каких-то «необходимостей» — самолеты ведь шли с боевого задания. И если нет раненых и серьезных повреждений, если никто не поломает машину при посадке на незнакомом аэродроме, то они часа через два-три доберутся домой. Его тревожило только одно обстоятельство: они с Мельником забрали в бой последние исправные самолеты, и теперь в полку почти ничего нет, если не пригнали ожидаемые новые самолеты из тыла. Техники и инженеры с ног сбились: день и ночь ремонтируют и латают, но не успевают. Да и облетывать каждую машину после ремонта надо. На это опять подавай время и летчиков, а их, опытных, тоже свободных нет.
Осипов нашел нужный аэродром.
Бывает же так, но редко: посадка обошлась благополучно, ремонта никому не требовалось. Но радость благополучной посадки была омрачена. Осипов узнал, что с ним пришли самолеты их полка, но среди них не оказалось Мельника и его заместителя. Одного сбитого он видел сам. Мысль, кто погиб и где второй, жгла сердце.
Пока хозяева на руках раскатывали по аэродрому и маскировали прилетевших, прояснилась обстановка. Полк, на чей аэродром села группа Осипова, прилетел десять дней назад, и не один. За это время никто из них не сделал ни одного полета. Замаскировались и ждали распоряжений.
Командир полка был страшно зол на посадку «блударей» и боялся, что немецкая разведка раскроет теперь истину. Первые дни наступления фашистская авиация бомбила несколько раз аэродромы, но больше попало ложным. Отсутствие полетов и маскировка убедили немцев, что эти аэродромы — бутафория. И воздушная разведка противника потеряла к ним всякий интерес. А теперь?
— Кто такие? Почему самовольно, без разрешения сели? Кто командир?
— Я командир, старший лейтенант Осипов. Сели мы без горючего, и нам было не до разрешения. В бою я потерял ориентировку, а когда восстановил, то домой уже не на чем было идти. Дайте нам бензина, и мы сейчас же улетим.
— Чтобы снова заблудиться?
Матвея ударила по нервам обида… Резкий ответ молнией вспыхнул в мозгу. Но усилием воли он сдержал себя… Рядом стояли подчиненные ему летчики, надо было постараться сохранить спокойствие.
— Товарищ подполковник, не от хорошей жизни мы тут оказались. И дома сейчас переживают. Прошу вас, позвоните в дивизию нашу или корпус, скажите, что мы у вас и просим разрешения на вылет.
— Хорошо. Не лей слезу. Сколько надо бензина? Только не жадничай, у нас лишнего нет…
Челышев был в крайне удрученном состоянии. Из шестерки Мельника не вернулось ни одного самолета, да и сам Фрол Сергеевич не прилетел. Группа Осипова тоже пропала полностью. Истребители дрались, и их самолетов не видели.
Что-то случилось? Не может быть, чтобы всех посбивали. Не тот теперь враг. Но где они? Вопросы оставались без ответа.
«Полк небоеспособен… Летчики еще есть, нет самолетов. Ремонт к концу дня выдаст пять, ну семь самолетов. Если из тыла к вечеру не пригонят новые, завтра «сушить весла». Как так можно?… Эх вы, злодеи: тоже мне комиссар и комэск. Вы же не имеете права не прилетать… Ну, в крайнем случае, не приходить».
Очумевший от телефонов, прокурившийся на пять лет вперед Сергеев, оставив за своим столом оперативного, нашел командира у ключа. Челышев сидел на скамейке и сосредоточенно рассматривал, как поднимающаяся внизу вода, образуя поверхностный глянец и обтекая опущенную в нее веточку, двумя тонкими волнами-усиками перекатывалась через сруб.
— Извини, командир. Дивизия недовольна нашими потерями. Сняли с нас из-за этого на вечер готовность. Приказали: принять пополнение, скорее ремонтироваться и утром быть готовыми к боевым вылетам. Товарищ командир…
— Успокойся. Слышал я все… Вот смотрю на эти струйки от хворостинки — левая и правая одинаковы. Так и у нас с тобой сейчас: прилетят или нет, придут или нет — тоже шансы одинаковы. Но ответ нужен. Утром люди должны что-то знать, прежде чем подняться в бой.
— Думаю, найдутся. Хоть и не все, но придут или прилетят… Командир, инженеры облет просили. Все готово. Можно разрешить?
— Пусть облетывают. А где пополнение?
— Пополнение сидит на последнем промежуточном аэродроме на заправке. Скоро будут вылетать. Наверное, через час или полтора долетят. К нам идет пятнадцать самолетов.
Инженер полка, положив на стабилизатор[27] карту ремонта самолета и тыкая в нее карандашом, объяснял Маслову суть вопроса:
— Илья Иванович, вот в этом месте был перебит лонжерон[28]. Лучше было бы отправить крыло на завод, но запасных крыльев не было, и ремонт решили сделать сами. Теперь надо машину облетать.
— Раз надо, значит, надо. Я так понимаю, что лететь мне предлагаешь?
— Именно предлагаю. Приказывать не хочу. Ремонт сложный. Но я уверен. Сам полечу с тобой.
Маслов улыбнулся:
— В роли заложника?
— Не совсем так: заложники — люди невиновные. А я лицо ответственное. Мне думается, что лететь тебе совсем не обязательно.
— Не могу по-другому. И давай разговор этот прекратим. Если летишь, то испытывать будем вместе…
Дождей давно не было.
До желтизны выгоревшая на солнце трава плохо прикрывала растрескавшуюся от сухости землю. Пересохшая верхняя корочка ее под колесами самолета превращалась в мелкую пудру и ветром вращающихся винтов раздувалась за хвостами широкими пылевыми шлейфами. Поднятая в воздушное безветрие черноземная сажа неохотно оседала вниз и долго висела над летным полем, накрывая его шапкой замутненного воздуха.
Маслов сердился на ранее взлетевших летчиков, которые вновь подняли над аэродромом пыльный «туман», мешающий выруливанию. Два самолета тоже были подняты в воздух после ремонта.
Наконец, невдалеке от посадочного «т» — места начала взлета — он увидел Русанова. Капитан был в наушниках и с микрофоном в руках от маленькой переносной радиостанции.
Рядом радист, оседлав приспособление, похожее на велосипед без колес, крутил ногами педали привода генератора станции, обеспечивая ее работу. Это новшество уже успели оценить летчики и начальники. Маломощная радиостанция надежно обеспечивала полеты в районе аэродрома, не мешая экипажам разговаривать над линией фронта.
— Маслов, восток и юг заняты. Будешь работать севернее.
— Хорошо. После облета зайду на полигончик, проверю пристрелку оружия.
Наблюдая за тремя летающими самолетами. Русанов думал о не вернувшихся из последнего боевого вылета. Группы Осипова и Мельника не могли погибнуть полностью: не то уже время, чтобы сбивать целыми шестерками. Где-то сели. Если не все, то большинство.
Надо ждать. Кто-то обязательно объявится. Время прояснит многое и по Осипову, и по Мельнику…
Два «ила», закончив свои «выкрутасы» в зонах пилотирования, перешли на стрельбу, ныряя поочередно к наземной цели. Русанов видел по маневрам и огню: летчики стреляли с удовольствием. Эти ежедневные упражнения стали привычными и его не беспокоили, не вызывали новых эмоций. Мысли незаметно уплыли от дел службы к дому. Глаза наблюдали за воздухом, а перед глазами стояли дом, Лиза, сыновья. Желание увидеть своих на миг заслонило все непосредственные заботы.
…«Ил» Маслова, отпикировав положенные сотни метров, обозначил конец атаки пушечной очередью и круто взбирался снова вверх.
«Надо попросить, чтобы Лиза немедленно, в самое короткое время, сделала фото и прислала его. Почет какой. Полковой сын!… Вместе с письмом пошлю «удостоверение» на усыновление, хоть и не узаконенный документ «сверху», а с печатями. Какими будут мои сыновья? Может…»
Маслов вновь устремился к земле… Пушки… Пулеметы… Начался выход из пикирования…
Русанов вздрогнул и вскочил на ноги. Взгляд его отметил что-то непривычное. Самолет Маслова дернулся и, задирая нос в небо, необычно накренился, показав голубой низ фюзеляжа. И он понял: крыло. Больше половины правого крыла заломилось вверх и оборвалось, «ил» вращало уже мотором вниз.
