Главный инженер Тарарарин.
Забойщик Козлов-Володченков (работает 24 года): «Я в первую войну попал в плен в 1916 году, работал в Вестфалии. Получал 250 гр. хлеба в день. Два раза суп, одну марку денег на упряжку. Жили в бараках. Бежал прямо в Голландию. За день прошел 62 километра. 16 суток прожил в Голландии. Оттуда на норвежском пароходе бежал, но немцы нас поймали и отправили в Гамбург. Там нас подвешивали к крестам. 2 часа санитар пульс щупал, потом водой отливал. Отправили в Эльзас-Лотарингию, там я работал на руде, бежал во второй раз. Прошел всю Германию, но на литовской границе меня снова поймали. Железная дивизия меня захватила. Третий раз бежал из тюрьмы в Прибалтийском крае. На этот раз дошел. Пошел в Красную Армию и был до 1921 года. С 1922 по 1932 работал забойщиком в Лисичанске. С 1932 года на Шпицбергене проработал год. Потом на золотых приисках проработал год и вернулся в Лисичанск. На шахте Войкова работал до немцев. При немцах я сказался больным, меня бургомистр плеткой стращал, но я ни одного дня не работал. А пришли наши, я в тот же день взял обушок и пошел. Была при немцах столовка, „в супе на дне тарелки Берлин видать“, блестки жиров не было. Били на работе плетками. Оберштейгер — немец в военной форме, главные собаки — наши же техники. Работали вручную по 10 часов. Шахтеры три раза поезда с углем рвали».
В Германию брат пошел за сестру, Василий, с завода Донсода, а сестра осталась.
«Рабочие договорились, чтобы пласты капитальные немцу не открывать. Немец за 7 месяцев не восстановил, а мы за 3 месяца восстановили».
«Немец стоял у меня. Получил письмо и заплакал, — у него жену и детей бомбой убило. Второй взял гармошку и заиграл: „Волга, Волга, мать родная“.
Наши пришли, я на четвертый день пошел работать. Ну, конечно, соскучишься, семь месяцев не работал, наша же, родная».
«Я бойцов встретил 8 человек: „Раздевайтесь, мойтесь“, — и всем белье свое отдал. Они мне говорят: „Мы к тебе пришли, как к отцу и к матери“».
Как наших встретил? Подумал и хмуро сказал: «Обыкновенно». А из глаз две слезы.
«Мы из хаты выходили, когда немец к нам пришел. Я прибежал домой, взял кусок хлеба и ушел. О семье кто ж сейчас беспокоится? Мы беспокоимся о шахте. Шахте хорошо, и нам хорошо будет»,
Забойщик Фетисов. «Я бью сколько сил есть. Бью по возможности».
1943 г. Курская дуга
Беседа с разведчиками.
Роль разведки.
Конфигурация фронта прежде всего наталкивала на мысль, что удар противника будет с двух сторон у основания курского выступа.
Танковый корпус СС в составе 5 танковых дивизий.
Исчисление количества 11 танковых дивизий показывает, что на Орл. Курск. Бел. около 75 % находящ. на Советско-Германск. фронте.
Вес боекомплекта 560 т.
Немцы имели 6–8 боекомплектов на дивизию.
Порядка 100 000 тонн боекомплекта.
Гигантский груз приковывал немцев к Орл. напр., хотя летчики говорили им о силе нашей обороны.
Обычная немецкая недооценка противника, его силы. Опыт прошлогоднего успеха.
Как определить танк. див.
1) Агентурн. сообщ. о движ. от Гомеля колонны танков, замаскированных соломой.
2) Партизаны засекли движение по дорогам.
3) Работа радиостанций на танках в прифронтовой полосе в течение нескольких дней.
Звенья цепи приводят к выводу.
Опасность предвзятых идей, виды противоречивости фактов.
Огромную роль играет при расшифровке авиационная концентрация противника.
Сообщения о прибытии генералов и фельдмаршалов. Созревание расшифровки даты и часа наступления. Предполагали: противник разминирует свои минные поля, снимет проволоку.
С 1-7-го начали наблюдать движение танков и усиленное движение автомашин непосредственно к линии фронта.
Подвоз автомашинами боеприпасов непосредственно к линии фронта от корпусных и армейских складов.
В ночь на пятое июля был захвачен пленный, сапер, который показал о начале наступления, о приказе разминировать в эту ночь минные поля.
Благодаря этому на рассвете 5 июля нам удалось провести двухчасовую артиллерийскую контрподготовку.
Немцы имели до 1000 орудий на 40 километров фронта прорыва.
Обычно некоторая кичливость оперативщиков и их презрительное отношение к разведчикам.
Начальник разведки полковник Каминский, замнач. полковник Лаврищук, подпол. Смыслов.
Контрартиллерийская подготовка на рассвете 5 июля. В результате контрподготовки были подавлены 50 артиллерийских батарей, 60 НП и взорвано 6 складов с боеприпасами. Кроме того, контрподготовка заставила противника превратить свою бомбардировочную авиацию из артиллерии дальнего действия в артиллерию полковую.
В пыли, в дыму, в движении тысяч машин въезжаем в деревню Кубань. Как найти в этой страшной сутолоке знакомых людей? Вдруг под навесом вижу легковую машину с великолепными новыми покрышками. Я пророчески говорю: «Эта машина с невероятными покрышками может принадлежать либо командующему фронтом Рокоссовскому, либо корреспонденту ТАСС майору Липавскому». Входим в хату — за столом боец ест борщ. «Кто стоит в хате?» Боец отвечает: «Майор Липавский, корреспондент ТАСС». Все смотрят на меня. Я испытываю то, что испытал Ньютон, прозрев закон всемирного тяготения.
Поездка в Поныри. Полк Шеверножука.
Рассказ о том, как 45-мм пушки били по танкам Т-6. Снаряды попадали точно, но отскакивали как горох. Были случаи, когда артиллеристы, видя это, сходили с ума.
Истребительная противотанковая бригада.
Командир Чевола Никифор Дмитриевич.
Из Грозного, в армии с 1931 года, по призыву, был до этого трактористом, начал воевать в Бессарабии командиром тяжелого дивизиона, командует бригадой с 20 июня. «Я не люблю штабной работы, молил на нее меня не отправлять, все равно во время боя убегу».
Четыре брата Чеволы, Александр, артиллерист, погиб. Михаил — командир тяжелого артполка. Василий — преподавал философию, сейчас на политработе. Павел — командир пульбата. Сестра Матрена до войны была учительницей, пошла в армию, после тяжелого ранения уволена. Племянница — в летной школе.
Первый и второй полк имеют 76-мм орудия, третий полк — 45-мм. «Эти могут подбить, если только в зад попадут».
«Меня предупредили, что немец подтянул силы. 4-го приезжает связной и вручает мне приказ выдвинуться навстречу прорвавшимся тайкам противника.
Шли сорок танков, мы их встретили огнем. Они постреляли и отошли.
Мы стали на дороге, держа дорогу под фланговым огнем.
Местность — луга, посевы, балки. Мы замаскировали орудия, вырыли окопы полного профиля и ровики для личного состава. Утром они пошли по дороге. До ста шестидесяти штук, шли углом вперед. 18 в походном охранении, из них первые 9 „тигры“. Остальные шли походной колонной вперемешку с бронетранспортерами. Танк от танка в 20–50 метрах, то сгущаясь, то разрежаясь — змеей.
Пушки стояли в 600–800 метрах от дороги. Когда они подставили фланг, был дан сигнал: „Огонь“. В течение пяти минут загорелось 14 танков.
Они шли, ведя массированный огонь, а затем свернули в сторону, вправо. Прицеливанию мешала пыль. Немецкие танки скрылись за бугорок. Пехота отошла на рубеж, и мы стали наблюдать, куда пошли немцы, они все пытались нас обойти. Я снял пушки и поставил их над речушкой, мы фактически оказались в полукольце. Ночью мы столкнулись с разведкой, а утром снова показалось до сорока танков. Мы им набили. Они отошли назад и снова стали нас обходить, вышли на шоссе Белгород — Обоянь.
Мы разгадали их замысел, они хотели ударить под корень нашему корпусу. В ночь с 6-го на 7-е я стал по флангам деревни Верхопень, охраняя фланг корпуса. Начался бой, наша пехота ушла. Его автоматчики прямо за стволы пушек хватались. Командир корпуса мне сказал: „Помочь ничем не могу, по мере возможности откатывайся“. Я понял, что если уйду, корпус будет подсечен под корень, и сказал: „Приказа не выполню, умрем здесь, но ни с места, иначе погибнет корпус“.
Авиация бомбит, мы в дыму, в огне, а люди одичали, стреляют и никакого внимания. Сам я семь раз ранен. Танки вклинились, пехота дрогнула. Тут я отвел батарею Порывкина. Стали бить гранатами по его пехоте.
Бомбежка с утра до 3 часов, 30–40 самолетов, маленький перерыв, и опять бомбят до вечера. Только авиация отбомбит, в пыли, в дыму идут танки, отобьем танки — опять авиация. Так мы стояли три дня. Один раз на нас пошли 140 танков. Всего мы подбили 63 танка. Наши дерзкие штурмовички налетают, РЭСами, пушками бьют, их авиация уходит, танки бегут. „Катюши“ били по машинам, пехоте, танкам.
Сплошной грохот, земля дрожит, кругом огонь, мы кричим.
Связь по радио. Немцы обманывали, выли по радио: „Я Некрасов, я Некрасов“. Я кричу: „Брешешь, не ты, уходи отсюда“. Они забивали наши голоса воем.
„Мессера“ над головами ходят, старший сержант Урбисупов Жахсугул сбил из автомата „мессера“, который пошел на него в пике.
