Выяснив обстоятельства гибели всеобщего любимца полка, Челышев собрал полк
— Мы почтили память погибших траурной минутой молчания, но скорбь от постигшего наш полк горя останется с нами на всю жизнь. Коммунист Шубов прожил прекрасную жизнь, и мне как командиру и его товарищу сейчас не только горько от утраты. Я и мы все с вами горды тем, что жили и работали, служили и дрались с врагом вместе с ним, в одном боевом строю. Брали с него примеры мужества и бесстрашия. Умения ненавидеть и побеждать. Он был счастлив, так как в нем уживались рядом детская любовь к жизни с лютой ненавистью к врагу, товарищеская мягкость и суровая взыскательность, открытая веселость с необходимой сосредоточенностью.
Друзья! Побратимы! Шубов был награжден еще одним орденом Отечественной войны первой степени. Но, к сожалению, он не успел его получить… Вот эта награда. — Челышев открыл картонную коробочку, вынул из нее орден и поднял над головой. Солнечные лучи ударились в лучи звезды и вспыхнули искрящимися брызгами. — Оказывается, и солдаты плачут, но не надо этого стыдиться. Я плачу вместе с вами и горд этим, потому что в этой нашей скупой слезе есть великое братство, благородство помыслов и святая клятва помнить погибших вечно и, сколько хватит сил, мстить беспощадно, до полной победы. Комэск Шубов сделал все. Даже больше, чем мог. Смерть фашистским захватчикам!
— Товарищ командир! — Матвей поднял руку с зажатой в кулак пилоткой. — Разрешите сказать несколько слов.
— Говори, Осипов!
— Шубов для нас и для меня не погиб. Он будет сражаться вместе с нами своим опытом и любовью к Родине. У нас с Борисом сложилась традиция: не носить на гимнастерке ни одного ордена, не побывавшего в бою. Поэтому прошу доверить мне его «Отечественную», которую он не успел получить, на один вылет. Пусть золото и этого ордена пройдет через огонь врага. От него в доме родных запахнет порохом боя, а племянники будут знать, что орден дяди Бори не просто орден, а «крещенный огнем» знак солдатской славы и символ бессмертия.
— Доверяю, Осипов!… Перед полком доверяю! Иди сюда!
Матвей подошел к командиру и на напряженно вытянутые руки принял орден Бориса. Внутреннее напряжение у него было такое, как будто на ладони положили не коробочку из картона, а целую человеческую жизнь, которую никак нельзя уронить, а надо обязательно донести до победного финиша.
— Спасибо, товарищ командир! — Осипов плакал. — Я оправдаю доверие полка!
…В землянке командного пункта Мельник вытащил из-под стола фанерный чемоданчик, положил его на стол и, присев к краю стола, задумался. «Как, оказывается, по-разному можно видеть человека. И сколько ни вглядывайся в него, сколько ни изучай, он все время будет нов…»
— Фрол Сергеевич, о чем думаешь? Я за тобой давно смотрю, и знаешь, такое впечатление, что ты глубоко уснул с открытыми глазами.
— Думаю о Шубове, командир, и наших людях. Об Осипове и его просьбе… Вспомнил одно высказывание в немецкой печати. Сейчас его найду и прочитаю, чтобы быть совершенно точным.
Мельник открыл чемоданчик и начал перебирать тоненькие папки, нашел, что искал, положил перед собой одну из них с надписью синим карандашом: «Враги о нас».
Со скрипом открылась дверь землянки, и вошел Осипов.
— Товарищ майор, разрешите?
— Заходи, старший лейтенант. Что у тебя?
Челышев поднялся с табуретки и сделал шаг навстречу Матвею. Взглянул на него и увидел на правой стороне гимнастерки новенький орден, тот, который только что передал ему.
— Я вижу, ты уже собрался идти в бой: орден для крещения приготовил. Только делай это аккуратно.
— Все будет хорошо, командир. Только я хочу взамен полученного оставить вам точно такой же свой орден. Война. По-другому не имею права.
— Не выдумывай, Матвей! — вмешался Мельник. — А то накрутим всяких осложнений, и сами в них не разберемся. Лети без всякого залога. Мы верим в тебя. Так, командир?
Челышев засмеялся:
— Конечно. Иначе я бы на такой шаг не рискнул. Верю. Поэтому сразу и согласился.
— Будем считать, что инцидент исчерпан. Послушай и ты, Осипов. Мотай себе на ус. Вот эта газетка. Шестого сентября 1942 года Биржевая берлинская газета писала: «…Поведение противника в бою не определяется никакими правилами. Советская система, создавшая стахановца, теперь создает красноармейца, который ожесточенно дерется даже в безвыходном положении… Русские почему-то сопротивляются, когда сопротивляться нет смысла. Для них война протекает будто не на земле, а в выдуманном мире». Лучшей характеристики нашей системе, нашему человеку, пожалуй, и давать не надо…
На войне никого не удивишь звуком взрыва. Но таранный взрыв самолета привел в ужас врагов Бориса, врагов его Родины. Оставшиеся в живых в оцепенении смотрели на результаты тарана и думали о ненависти, которую они вызвали у этого солдата неба, если он отказался от возможного спасения и горящий вернулся снова на цель, чтобы своей гибелью еще раз посеять смерть среди них.
В полку не могли знать, что там, где недавно «работала» эскадрилья Шубова, долговязый немецкий майор, оправдывая свои потери перед приехавшим старшим начальником, вынужден был доложить о таране советского летчика и о том, что его танкисты морально потрясены этим событием.
После короткого молчания офицер, сидящий в автомобиле, ответил:
— Захоронить останки безумца с пользой для нас.
«Мерседес» оставил около майора пыльное облачко, ушел, а майор все еще стоял с вытянутой в фашистском приветствии рукой.
«С пользой для нас… Какая может быть польза от мертвого врага?…»
Отправляя в госпиталь раненых и хороня убитых, майор все время думал о полученном распоряжении, которое надо было рано или поздно выполнять. И когда в мучительном раздумье решение было найдено, он искренне ему обрадовался, как будто ему действительно повезло и он нашел реальную ценность…
— Солдаты Фюрера! Мы сейчас уходим отсюда к новым позициям. Но перед этим я должен выполнить приказ командира полка: похоронить красного летчика как воина. Хоронить своих тяжело. Но хоронить врага, который только что посеял в наших рядах смерть, нам приходится впервые. Эти русские для нас смертельные враги, и мы не сможем вместе с ними жить на одной земле. Их надо уничтожить. Но мы сегодня видели, что это сделать непросто. Умирая, этот красный дьявол горящим вернулся на наш батальон и отправил к Богу еще десять солдат Фюрера вместе с их оружием. Он наш враг, но его действия достойны уважения. Он умер как рыцарь неба. Если бы все солдаты Фюрера сражались за интересы Рейха так, как этот летчик, война уже давно бы победоносно закончилась. Россия стояла бы перед нами на коленях, а оставленные в живых русские работали на нас. Опустить прах в могилу… Засыпать.
Эскадрилья Осипова вернулась из боевого полета без единого снаряда и патрона. Матвей и его летчики штурмовали артиллерийскую колонну с полным самоотречением. Не разбили, а уничтожили и сожгли дотла, растерзали на составные части огнем в упор, разбросав в разные стороны автомобили и пушки.
Ярость, охватившая летчиков, только чудом не окончилась для Ртищева и его стрелка трагедией, гибелью. По натуре человек немножко медлительный и осторожный, с растянутой амплитудой движений, он настолько накалился ненавистью, что на выходе из пикирования ударился самолетом о вспыхнувшую пламенем от его огня машину. Спасло его действительно чудо. Удар пришелся на убранное правое колесо шасси, и оно честно отслужило свою службу. Приняв энергию на себя, ферма шасси сломалась, а колесо, пробив крыло, вывернулось на верхнюю часть плоскости. Только «ил» мог выдержать этот страшный удар.
…Закончив доклад о вылете, Матвей снял орден Шубова с гимнастерки, поцеловал его и передал командиру.
— Товарищ майор! Я должен при летчиках заявить, что в сегодняшнем вылете не все было правильно. Ненависть к врагу лишила меня рассудка, и я неоправданно рисковал людьми, доверившими мне свои жизни, злоупотребил вашим доверием и своей властью. Больше этого не повторится…
— Хорошо, Осипов. Осмысление своих действий и личное осуждение в присутствии подчиненных дает мне право считать вопрос закрытым… А вы, летчики, имейте в виду, что риск и безрассудство — понятия разные. Риск необходим, но он всегда должен быть расчетливый, выверен знанием и опытом. Безрассудство, по-моему, просто глупость, достояние, так сказать, мелкого человека, самонадеянного и пустого. Безрассудство обязательно рано или поздно накажет того, кто им пользуется.
…Осипов пришел на квартиру в начавшихся сумерках. Не зажигая лампы, снял с себя ремень, оружие, сапоги и бездумно лег на кровать. В голове было ощущение тяжелой пустоты, в ушах стоял легкий звон. Он всегда замечал, что после нервной встряски и фронтовой стопки перед ужином звон этот становился явственней. Иногда, если он невзначай в него вслушивался, звон мешал думать. Сегодня же он не мог не выпить поминальную рюмку, слишком много было прожито и пройдено вместе и рядом с Борей. Только на войне по официальной выслуге шесть лет. Но не столько годы, сколько родство душ объединяло их. Они были братьями по службе и помыслам.
