— 3начит, так, — сказал Гуляев. — Ты ушами не хлопай, ты на старуху посматривай. Мы с Борисом будем производить обыск, а у тебя одно задание старуха. Она себя непременно окажет… В первый раз? — спросил он.
— В первый, — ответил Саша.
— Приучайся, — сказал Гуляев. Он остановился у ворот дома и заглянул во двор. — Сейчас запасемся вторым понятым. Давай, Борис, дворника.
Борис ушел, Гуляев в ожидании закурил, присев на тумбу у ворот.
— По мелочи найдем что-нибудь, — сказал он Саше. — Золотишка, конечно, у него нету, деньжата должны быть. Я этих делашей тряс порядочно, крепкие попадаются орешки.
— А бывало, что ничего не находили? — спросил Саша.
— Если версия отработана правильно, — сказал Гуляев, — то брака не бывает.
Вернулся Борис с молоденькой дворничихой. Вероятно, он уже объяснил ей, в чем состоят ее обязанности, потому что она молча прислонила свою метлу к стене и пошла впереди оперработников.
Поднялись по черной лестнице на третий этаж. У самой двери в квартиру Гуляев спросил дворничиху:
— Вас как зовут, товарищ дворник?
— Катя.
— Значит, Катя, сделаем так: если спросят, откуда? — отвечаете: из жилконторы. Ясно? — Он посветил спичкой у звонка и добавил: — Нажимаем три раза.
Сперва никто не откликался, и Гуляев хотел надавить еще, но потом за дверью раздались быстрые мелкие шаги и чей-то тонкий голос спросил:
— Кто?
— Я, — сказала дворничиха. — Открой, Люба.
Дверь отворилась, и девочка лет десяти, в школьном платье и в белом школьном переднике, отступя немного назад, поздоровалась:
— Здравствуйте, тетя Катя.
— Здравствуй, — ответил Гуляев, проходя вперед. — Где тут у вас свет зажигается?
Поднявшись на цыпочки. Люба дотянулась до выключателя и засветила тусклую лампочку под потолком прихожей. На стене висел велосипед без колес. Под ним стоял драный сундук. Три вешалки были прибиты по углам. Длинный темный коридор уводил из прихожей в глубь квартиры.
Гуляев пропустил вперед дворничиху и пошел вслед за ней. У третьей двери направо она остановилась и постучала.
— Чего там, — сказал Гуляев и нажал на ручку. В комнате на неприбранной железной кровати сидела утлая старуха в стареньком темном платье и в больших, не по ноге, разбитых валенках. Голова ее была повязана толстым шерстяным платком.
— Добрый день, бабушка, — сказал Гуляев.
— И вам также, — ответила старуха беззубым голосом.
— Вот какое дело, — сказал Гуляев, — мы из горотдела милиции. Вы грамотная, бабуся?
Старуха ничего не ответила. Люба подошла к ней и встала рядом.
Наклонившись к дворничихе, Гуляев тихо и досадливо спросил: — Бабку-то как звать?
— Ксения Макаровна. Она погостить приехала, из деревни.
Гуляев придвинулся к старухе поближе и, слегка согнувшись над ней, громко и раздельно произнес:
— Разъясняю вам, Ксения Макаровна. Сейчас мы зачитаем вам один документ, называется постановление на обыск комнаты вашего сына Лебедева Валерия Никифоровича и его сожительницы Тулиной Евдокии Ивановны. Ясно?
— На работе они, — сказала старуха. — В обед придут.
— Давай, — обернулся Гуляев к Борису. Борис вынул из портфеля постановление и, не сходя с места, прочитал его вслух.
В комнате было неопрятно, на столе, покрытом липкой клеенкой, стояли вразброс тарелки с остатками еды, пахло консервами. На придвинутой к окну детской парте лежали стопкой учебники и раскрытая тетрадь. Постель с дивана была не убрана, а скатана к изголовью.
Покуда Борис читал, дворничиха Катя опустилась на стул у двери.
Гуляев быстрым приценивающимся взглядом скользил по комнате.
Присев на краешек дивана, Саша следил за старухой. Она сидела все так же неподвижно, редко мигая короткими веками.
Еще в самом начале, как только они все вошли, она выпростала одно свое ухо из-под толстого платка, чтобы лучше слышать голоса чужих людей, и теперь поворачивалась к тому, кто говорил, этим большим голым ухом.
Борис показал постановление старухе, понятой Кате и, сунув его обратно в портфель, тем же плоским голосом, которым читал сейчас, произнес подряд:
— Оружие, яды, золото, драгоценности прошу выложить на стол.
— В обед обязательно придут, — сказала старуха. — Валерик велел картошки начистить, а Дуська обещалась принести котлет.
Девочка потянула старуху за рукав и, придвинув губы к ее уху, горячо зашептала ей что-то.
Тем временем Борис с Сашей убирали уже грязную посуду со стола на подоконник; клеенку сняли и, аккуратно сложив ее, повесили на спинку стула.
— Люди добрые, — сказала старуха. — Как же без хозяев-то?
— Мы, Ксения Макаровна, действуем согласно закону, — пояснил Гуляев. — Постановление вам было предъявлено, понятые тоже с ним ознакомлены…
Он подошел к платяному шкафу, стоящему у самой двери, и подергал запертую дверцу.
Борис начал обыск слева направо, Гуляев — справа налево. У окна они должны были встретиться.
Борису было проще: на его пути попадались незамысловатые вещи телевизор, тумбочка, этажерка. У телевизора он отвинтил заднюю стенку, чтоб видны были внутренности, повернул весь ящик к свету, пошарил рукой в пыли.
Ни о чем постороннем он сейчас не думал, он не умел думать о постороннем во время работы. Его вело чутье, как ведет оно собаку, взявшую след. Отличало же его сейчас от собаки, идущей по следу, отсутствие злобности. Он искал, вкладывая в это дело только свой опыт и логику, а эмоции его сейчас в деле были ни к чему.
Еще входя в эту комнату, он тотчас же стал прикидывать, с чего надо начинать, и как вести порученную ему работу, и какие именно трудности могут встретиться на его пути.
Борис сразу понял, что Гуляев, который был старшим в группе, возьмет себе правую сторону, а ему, Борису, даст левую.
По правую руку стоял трехстворчатый шкаф, в нем могло быть много добра, в особенности под бельем на полках. Но и левая не так уж очень плоха, есть, правда, одно маленькое затруднение — железная кровать, на которой сидит старуха. Еще хорошо, если она не парализованная, а просто так сидит, отдыхает. С парализованными бывает много мороки. Над головой ее висит икона, икону тоже придется посмотреть, в прошлом году у одного торгаша вытряхнули оттуда порядочно; между прочим, эти иконы довольно халтурно производят, серийно, что ли, наверное, тоже есть план — слеплены они на живую нитку.
Деловито и беззлобно, не вслушиваясь в то, что говорят в комнате, Борис осматривал домашние вещи заведующего овощным складом Лебедева В. Н., арестованного сегодня утром по месту работы.
Мысли Бориса не уходили дальше тех домашних вещей, которые он вертел в руках.
Здесь надо отвинтить, думал он, эту крышечку надо приподнять, а эту штуковину поставить на попа и постучать по ней, нет ли там двойного дна.
Сперва сделаем так, думал он неторопливо, а потом сделаем эдак.
У Гуляева не задалось с самого начала. Начинать надо было с платяного шкафа, а дверцы его были заперты на ключ. Нижние ящики тоже не поддавались.
— Ключи у кого, девочка? — спросил он Любу. Она ничего не ответила, ожесточенно заплетая и расплетая свои косички.
— Я вас, Ксения Макаровна, по-хорошему прошу, — сказал Гуляев. Конечно, это для вас неприятное переживание, но постановление вам было зачитано в присутствии понятых, социалистической законности мы не нарушаем, а ключи вы должны мне вручить.
— Люди добрые, — сказала старуха, подняв на Гуляева размытые годами глаза. — Дождитесь вы, за ради Христа, Валерика. И ключи при нем, и сам разъяснит… Можете вы это понять?
Люба потрясла ее за колено и громко сказала: — Перестань, бабушка. Не проси их.
— А ты, девочка, села бы за уроки, — посоветовал ей Гуляев, соображавший в это время, как ему быть. — Вон у тебя и книжки разложены.
Люба окинула его гордым и презрительным взглядом, подняла с пола мяч и принялась кидать его об стену, ловя в руки.
Гуляев нашарил в своем кармане связку ключей от служебного письменного стола; всовывая их поочередно в замочные скважины, он подобрал наконец подходящие и отпер шкаф.
Жуликов Гуляев ловил давно. Он был честным человеком, стремившимся исправно исполнять свои обязанности, и если бы милицейская работа всегда шла одним курсом, то Гуляев, вероятно, достиг бы больших чинов и званий. Но курс этот иногда менялся, а Гуляев, не замечая поворотов, продолжал двигаться в заданном направлении. Он крепко усвоил когда-то, что преступников надо ловить и сажать без всяких церемоний, допрашивать их можно грубо, стремясь к цели напрямик. Это уж потом пошла такая мода, что не всякое преступление надо считать преступлением, началась вся эта возня с общественностью, в которую Гуляев не слишком верил, хотя и он, выступая на собраниях и совещаниях, произносил все положенные по службе сочетания слов, но делал это крайне неуклюже. Его беда и заключалась в неуклюжести языка, она выдавала его с головой. Модно было нынче разговаривать с жуликами очень вежливо, они и сами об этом знали и, чуть что не так скажешь, тотчас строчили жалобы.
