Дан Маркович - ЛЧК (Записки старого человека)

НОВЫЕ РАБОТЫ

Дан Маркович

ЛЧК

(Записки старого человека)

Дан Маркович - имя широкому читателю пока незнакомое, хотя он пишет давно, написал более двухсот коротких рассказов, две повести. Некоторые его рассказы напечатаны в "Сельской молодежи", готовится к публикации книга рассказов "Здравствуй, муха!".

Д. Маркович родился в Таллинне в 1940 году, учился на медицинском факультете в Тарту (ЭССР), потом около двадцати лет работал в Институте биофизики АН СССР (Пущине), он кандидат биологических наук, специалист по биохимии ферментов. Долгое время сочетал научную работу с серьезными занятиями живописью, писал прозу, за эти годы сформировался как писатель, мастер короткого рассказа. В 1986 году Д. Маркович оставляет науку, теперь он художник-профессионал, одновременно литератор-прозаик.

Естественно, проблемы взаимоотношений науки и искусства, природы творчества нашли свое отражение уже в первой повести Д. Марковича "Монолог", в ней переплелись действительность и фантастика. Представленная в сборнике вторая повесть- "ЛЧК" - по жанру относится к популярным в наши дни антиутопиям, Д. Маркович задумал ее в том самом "1984-м", в ней затронуты глубокие вопросы свободы творчества, ответственности перед будущим, судьба художника в тоталитарном государстве, и в то же время в ней много иронии, гротеска, намеков, лукавства и попросту веселья, эта вещь написана и всерьез и не совсем, что называется, на полном серьезе, ее герои часто неуклюжи, смешны, даже странны... И все же, в целом "ЛЧК" - вещь серьезная, это повесть-предостережение, в ней тревога за будущее и надежда на победу человеческого в человеке.

...Даже в то время, когда исчезают сила и ум человека, благодарность и нежность продолжают жить в сердцах...

Г. Уэллс. Машина времени

1. Возвращение

Анемподист и Гертруда

Я шел по узкой тропинке меж высоких стройных берез, перебрался через ручеек по бревенчатому мостику и оказался в городе. Прямо передо мной старое пятиэтажное здание с большими красными буквами "ЖЭК" над дверью. Внутри было пусто и тихо. Доска почета, объявления, приказы... На первой двери надпись - "Управдом". Я постучал, услышал голос за дверью - и вошел.

За столом сидел сильно укороченный человек - безногое туловище с одной рукой, багровая клешня вместо кисти. Перед ним небольшой, размером с портативную печатную машинку, пульт с зелеными и красными лампочками. Это был управдом Анемподист Бодров.

- На поселение?.. А кто таков?

- Вот бумаги.

Он бегло просматривает их - разрешение... разрешение... писатель?.. посмотрел на меня, глаза оказались живые, хитроватые:

- Из каких писатель, кто пишет али нет?

- Кто не пишет.

- А, вот... да-да... И надолго к нам?

- Не знаю еще...

- А мне надо, чтобы надолго, - жилой фонд осваивать будем. У нас тепло, свет... пенсию дам, в виде вермишелевого супа с мясом...

Он мне нравится, живой мужик.

- А что от меня надо?

- Огород выделю - десятую урожая мне, а дальше посмотрим... писатель... Работу могу предложить, в жэке, но денег мало. Свиньи экономику подрывают. Это все Блясов, доберусь я до него...

- Я согласен... Подумаешь, десятая, с супом и в тепле - проживу.

- Только сначала зайди в сто седьмую, к Гертруде, он у нас главный по политике. А поселим тебя...

- Нельзя ли в двадцатом?

Управдом удивленно поднял брови:

- Вот именно, в двадцатом, там все живут.

- Как так - все?

Он замялся:

- Ну, увидишь, увидишь... пойдешь вниз, к реке, последний дом и будет твой, панельный, квартира двадцать три. Я тебя сейчас подключу... - он подвинул к себе пульт и стал шуровать на нем красной клешней.

Я вышел в коридор. Навстречу мне двигался огромного роста мужик в резиновых сапогах до паха. Голова его, лицо и руки обросли густым рыжим волосом, похожим на медную проволоку, левый глаз - маленький, заплывший, смотрел свирепо и дико, правый - большой и неподвижный, сиял немыслимым лазурным светом. Рыжий человек с голубым стеклянным глазом был заместитель Анемподиста Гертруда, то есть "герой труда" в сокращении.

- Заходи.

Мы вошли в его комнату, заваленную странным инвентарем и перегороженную деревянным заборчиком. Гертруда зашел за барьер и сел на табуретку перед грубо сколоченным столом.

- Давай документ.

Он стал внимательно читать мои бумаги, а я тем временем разглядывал комнату. Инвентарь, похоже, предназначался для ловли небольших животных... Над столом лозунг - "ЛЧК - великий источник счастья народов". А на столе книга в черном переплете с этими же тремя буквами - ЛЧК - на корешке...

Гертруда прочитал документы, бросил их на барьер и сказал:

- Ладно, живи. Не писать. Черных котов не держать, не кормить, выявлять вредителей и докладывать лично мне. Распишись здесь и здесь.

Я не глядя расписался там, куда он тыкал громадным пальцем, заросшим золотистым волосом, сказал: "Знаю все" - и вышел.

Квартира

Тот самый двадцатый панельный, в котором я хотел жить, а теперь просто обязан - такова воля указующей красной клешни начальника, - находился на другом конце маленького городка, около километра в диаметре, расположенного на вершине огромного, почти лысого холма. Город был заброшен - никакого движения, ни белья на балконах, ни детских голосов - ничего. Вокруг домов громоздились кучи мусора, местами доходившие до уровня третьего этажа. Своевольный ветер теребил обрывки газет, гремели сухие пакетики из-под молока... Эта картина показалась бы мне совершенно беспросветной, если бы не яркое весеннее солнце, новая трава, растущая из хлама и грязи, вода, бегущая вниз, к реке, и смывающая эту грязь - и ощущение, что я на высоком месте, где земли, в сущности, мало и много неба и света. И чем ближе я подходил к реке, тем светлей и просторней становилось, и наконец передо мной открылся необъятный простор. Внизу сверкнула полоска воды, за ней, вообще-то далеко, не менее двух километров, а казалось - совсем рядом, лежали поля, освобожденные от снега, воды реки наступали на них, затопили прибрежные кусты, красноватые от почек... и рядом со мной пылали какие-то тоненькие веточки, они вытянулись из старых, толстых, и ликующий красный победил глухой коричневый цвет. Небо, бледное и жидкое, отсюда, с вершины холма, казалось высоким и просторным, оно парило над голой черной землей, над кустами, первой травой, резко-зеленой, над всем этим странным оставленным городом, царством шорохов и мусорных куч.

И панельный дом, в котором мне предстояло жить, был таким же, как все, - обшарпанный, в глубоких трещинах, с выбитыми стеклами первых этажей. Зато дальше домов не было - он последний... перед окнами уютная лужайка, кусты, какой-то заброшенный сад, за ним спуск к реке, и река видна как на ладони, за нею лес зубчатой синей грядой до самого горизонта... а направо овраг, прорезавший себе путь в тяжелой бурой и черной глине...

Квартира была на третьем этаже. Я толкнул дверь и вошел. Две комнаты, окна выходят в сторону города, но я не привык выбирать... Не успел осмотреться, как в переднюю вошел невысокий человек.

- Вы новый жилец? Не хотите обменяться квартирами?

Почему он не занял ее раньше?.. Ах, да... я вспомнил пульт с лампочками и красную клешню на нем - здесь не было тепла и света, а теперь разрешено жить...

- ...такая же, только окнами на реку...

Я не раздумывая пошел за ним. Он толкнул дверь соседней квартиры, вошел, а я задержался на пороге, долго вытирал ноги о старую мешковину... Ну что ж... квартира как квартира, и даже обжитая, и окна смотрят не на мертвые дома, а на простор, в поля и леса...

- Анемподист не будет против, - сказал мой новый знакомый, его звали Крылов. Сухой остроносый старик, на удивление аккуратно одетый, с длинным пробором, разделяющим гладкие, плотно прижатые к голове волосы... серые умные глаза...

Я снял телогрейку, было тепло-тепло, и сел на стул у окна. Он ходил по комнате, понемногу собирал свои вещи, книги и говорил:

- Не-ет, здесь невозможно работать... каждый вечер из подвала какой-то рев... видите ли, они поют песни... И эти коты! Я против варварских методов, но, согласитесь, разумный отлов совершенно необходим...

- А что коты?

- Ну, знаете... заглядывают в окна, смотрят нагло... и ведь вонь какая, инфекция... А вы, простите, кто по профессии?

- Был художник... писатель... из забытых давно.

- Я в некотором роде тоже - историк, пишу историю нашего времени.

- Вам разрешено?

- Выпросил разрешение на год, а они здесь забыли или не поняли... читают еле-еле... А вы?

- Мне запрещено.

- Какая дикость... - Вдруг он подбежал к окну: - Вот полюбуйтесь, на балкон выйти невозможно!

Я ничего не успел заметить, только мелькнула какая-то тень за стеклом.

- Мне коты не помешают.

А он уже говорил о другом:

- ...привычный порядок исчез... дело не в разрухе... это шок...

Я очень устал и был растерян, его слова доходили до меня с трудом...