Лев Гунин - Заводная кукла (фрагмент)

Лев Гунин

ЗАВОДНАЯ КУКЛА

(отрывок из романа)

ОТ АВТОРА

Однажды -- это было примерно десять лет назад -- я получил на хранение дневники одного молодого человека, который был младше меня примерно на пятнадцать лет. Он сказал мне, что разрешает мне делать с его дневниками все, что угодно, публиковать их, не упоминая его имени, только не уничтожать их. В течение многих лет они лежали у меня мертвым грузом, я никогда так и не собрался прочитать их. Но совсем недавно, пересматривая то, что хранится на чердаке моего большого трехъэтажного дома и наткнувшись на эти тетради, я, неожиданно для себя, одним духом сел -- и прочитал их. Впечатление, которое они на меня оказали, заставило меня приступить к их публикации, при этом я почти ничего не изменил в тексте дневников, только слегка подкоректировал их. Некоторые имена я изменил, другие оставил такими, какими они были в дневниках; мне кажется, что люди, описанные на их страницах, должны понять как намерения их автора, так и мотивы редактора: ведь автор, по всей видимости, обладая неординарным и развитым воображением, использовал их самих с их именами только как прообразы, произвольно изменяя их образ, их манеры и поступки сообразно своим художественным задачам, совершенно так, как это делает авто романа со своими вымышленными героями. Поэтому я надеюсь на то, что наша публикация не вызовет протестов прообразов наших героев.

То, что данный материал, без сомнения, вызовет интерес читателей, для меня почти аксиома. Если в прошлом веке и в начале нынешнего любовные, а, тем более, эротические, романы писались от имени женщин, и их авторами на самом деле были женщины, то в наше время есть простор и для мужского творчества на этом поприще.

Остается пожелать читателям и читательницам приятно провести время наедине с откровениями моего давнего приятеля. Желаю вам успеха на тропках и дорожках этого многопланового и занимательного монолога!

ГЛАВА ПЕРВАЯ

2 -- 3 ДЕКАБРЯ 1981 ГОДА

Устроил инсценировку моего отбытия в Минск. Сначала позвонил Мише Кинжалову (его теперь зовут " Моня" ), сказал ему, чтобы он предупредил моих родителей, что я к ним не зайду, что я еду вечером в Минск. Затем после работы я сам забежал к родителям и сам сказал, что сейчас же еду в Минск. После работы забежал к Мише Аксельроду, забрал у него все мои книги и тетради, сказал, что еду сейчас в Минск. Он спросил: " А на чем ты едешь?.. " -- Я сказал, что на машине с одним другом. После Миши я пошел на троллейбус, поехал в медицинское училище, где у меня должна была состояться репетиция с Мишей Терещенковым -бас-гитаристом. Для меня успеть все сделать и успеть, к тому же, на репетицию, было очень важно. Я придавал огромное значение тому, что буду сидеть в мед. училище, где меня никто не увидит, и не буду ни шляться по улицам, ни сидеть дома, где был бы, несомненно, обнаружен. На сотрудничество с Мишей и Андреем я очень надеялся, во-первых, потому, что такой состав инструментов меня очень устраивал, во-вторых, потому, что мы идеально подходили друг другу. Поэтому репетиции с ними, особенно первые репетиции, очень много для меня значили. Так что, прибежав на репетицию с опозданием на десять минут, я очень волновался, не уйдет ли Миша, но интуиция мне явно подсказывала, что Миша там. И вот -- вахтер меня, почему-то, не пустила, причем, не открыто, а явно обманув меня, то есть, обманом заставив уйти.

В актовом зале горел свет, но через окно на сцене я ничего не увидел, решив, что Миша в комнате за сценой ( так оно и было). Я спросил у вахтерши, приходил ли Миша, проходит ли репетиция, и, вообще, спросил, или в зале кто-то есть. Она сказала, что все были, репетировали, а потом ушли. Затем добавила, что она просто сама была сейчас в зале, включила там свет и забыла погасить. Заметив, что я в нерешительности топчусь возле нее, она сказала: " Вот пойдемьте и сами посмотримьте. Я как раз собираюсь закрыть зал.. Идемьте со мной". -- Я дошел до двери, она открыла ее, но не очень широко, и тогда я просунул голову в дверь. -- "Может быть, там есть кто-то в комнате за сценой? " -- " Нет, нет, там никого нет. -онасказала это, двигая корпусом, и это меня сбило. -- " Ну, идемьте. -- Она захлопнула дверь и чуть было не подтолкнула меня в спину. -- Там вон девочки пришли в гардероб; мне надо подать им пальто. Подождите, подождите!.. -- это она крикнула уже им. Так она меня и заставила уйти...

Вскоре после того, как я пришел домой, позвонил Миша-бас-гитарист, и сказал, что был в училище, а затем звонила Катя. Звонок Кати был для меня полнейшей неожиданностью. Ведь я устроил инсценировку отъезда только затем, чтобы проверить, кто позвонит, а роль звонящего мне с целью проверить, действительно уехал ли я в Минск, с большой вероятностью, мог играть настоящий доносчик. Катю же я сразу же исключал. Она просила у меня найти ей репетитора по русскому языку, а я ответил ей, когда мы ехали с работы, что постараюсь. Я знаю, что в каждом коллективе должен быть стукач, что в нашей стране не отправится ни один пароход, не откроется ни одна школа, если в коллективе работниковне не будет хотя бы одного стукача. Мне кажется, что у нас стукачем Людмила Антоновна (Роберт -- не стукач, он рыба покрупнее, чем просто стукач.., а, тем более, Катя... ).

Примерно две недели назад мне позвонил Миша Кинжалов, с которым мы поддерживали в последнее время очень скупые отношения. Это было -- ни много -- ни мало в первом часу ночи. Он звонил из какого-то бардака. Слышно было, как там орали и стучали чем-то, слышны были женские голоса и звон бокалов. Незадолго до этого он расстался с Норкой, с которой в последнее время уже открыто жил, и они должны были пожениться. Он что-то мне говорил... Говорил, что много выпил, потом говорил про какую-то Леночкку, какая хочет со мной познакомиться. Он неожиданно дал ей трубку, а я натянуто и, по-моему, довольно сухо перекинулся с ней несколькими репликами. Я еще не спал, когда раздался этот звонок, но было уже поздно, и мне это не нравилось. Потом трубку взял опять Миша. Он опять что-то такое говорил, перемежая свои разглагольствования репликами типа " а они, смотри, вон там уже сношаются, смотри, прямо у всех на виду... Эй, вы, что вы там делаете? " -- Мне слышен был гул нескольких голосов и стук вилок. Миша говорил, что меня им так нехватает, так нехватает, но он, конечно, понимал, что все это он может говорить лишь в шутку. Он сказал, однако, что они с Леночкой, может быть, ко мне приедут. Я ответил ему, что не надо. Он положил трубку. После этого мне звонила опять эта Леночка, уговаривала меня приехать. Я ответил ей, что это невозможно...

Дня через три она позвонила опять. И опять, слышно было, с какой-то оргии. Она еще более настойчиво упрашивала меня приехать, но, разумеется, это не могло принесли ей какого-либо успеха. Она положила трубку. А через некоторое время она снова позвонила и сказала, что они приедут ко мне. Я спросил, кто, они. Она ответила, что она и Миша Кинжалов. Я боялся, что они еще кого-нибудь притащат, и, вообще, не очень хотел их в то время видеть: это было в двенадцатом или в первом часу ночи. Я сказал, что позволю им приехать, но чтобы, кроме них, больше никого не было. Я заявил ей, что это категорически. Кроме того, я попросил ее дать Мише трубку, так как еще не был уверен, что ко мне не заявится пол их компании. Но она сказала: " Так мы приедем". -- И положила трубку. Мне некуда было позвонить, так как я не знал их номера. С другой стороны я испытывал что-то, похожее на ностальгию по прежним отношениям с Кинжаловым, и -пусть не вполне осознанное, -- но ощущаемое желание подсмотреть его теперешнюю жизнь, сопережить поворот его нового, теперешнего, развития. Я стоял у окна и так размышлял, когда увидел, как со стороны больницы проехало такси и завернуло во двор. Я подошел к двери и услышал шаги на лестнице. Затем я услышал женский голос. Создавалось впечатление, что кто-то говорил то ли сам с собой, то ли обращался к тому, кто оставался безответным. Затем, не глядя в глазок, я открыл дверь, безошибочно услышав, что кто-то подошел к моей двери. В дверь вошла девушка или женщина неопределенного возраста, со взглядом с поволокой, в клетчатом пальто. Она была одна. Этого я не ожидал и не успел придумать ничего на этот случай. Вместе сней вошел сиамский кот, который был предметом опеки детей соседей и жил на лестнице. ( Я понял, что, идя к моей двери, она разговаривала именно с ним). Когда она разделась, я увидел перед собой потрясающую женщину. Она была пьяна. Я повел ее на кухню, где она закурила сигарету. Света я не зажигал. Я все думал, что надо будет каким-либо образом ее выпроводить. Я принял сразу же это решение, а ситуация эта показалась мне совершенно глупой и очень неприятной и обременительной. Разговор у нас с ней не клеился. Я думал, как мне реализовать выпроваживание ее из своей квартиры...

Однако, все получилось иначе... Я в один момент зачеркнул свою установку, все произошло так, что я переменил все в какой-то момент. Она отдалась мне; она отдалась мне сразу. Я утром встал -- когда она еще лежала обнаженной в постели -- и тут же написал стихотворение, которое напечатал на машинке и подарил ей. Потом, когда мы встали и оделись, я играл ей свои песни; она сидела и слушала. Назавтра я уверовал в то, что она не была послана майором КГБ Виктором Федоровичем, который, по-видимому, и звонил мне первого декабря. Мне показалось, что все, что произошло, произошло совершенно случайно. А на третий день я понял, что любдю ее. Я понял это слишком хорошо и, с другой стороны, слишком поздно. Эта любовь, любовь к такой женщине, не могла мне ничего, кроме новых неприятностей, принести. Но я не мог предать ее, эту новую любовь, которая, я чувствовал, в отдельные моменты сильнее всех, какие я когда-либо испытывал. Так молодая мать не может предать зарождающееся в ней биение новой жизни. Я стал посылать импульсы, хотя эти импульсы перебивались теми, какие посылала мне Софа. Но я чувствовал, что нашел ответ и, подавив импульсы С. П., определял, что где-то там, далеко, может быть, на другом конце города, эта безвестная Лена, фамилию которой я не знал, испытывает на себе воздействие моей страсти, и в ее душе тоже что-то пробуждается и отвечает. Назавтра Миша Кинжалов сказал, что Леночка собирается ко мне придти, что она купит бутылку и как-нибудь навестит меня. Я подумал, что и она, может быть, меня любит, но понимал, что влюбиться в такую женщину явилось моим очередным огромным несчастьем.