Федор Федорович Кнорре
Озерки
По вечерам под ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди капав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск...
А.Блок. 1906. Озерки.
В самый день своего возвращения в Петербург Верочка, провинциальная вторая инженю, вечером уже сидела в дешевых местах партера императорского Александринского театра и смотрела со смешанным чувством зависти и насмешки на артистов, на пышную сцену и роскошные декорации, так непохожие на бедный Новочеркасский театр, где она только что окончила первый сезон в своей жизни и не получила приглашения остаться на следующий.
На сцене в свете луны возвышалась увитая диким виноградом башня, за которой громоздились горы со снеговыми вершинами и каменистыми уступами, скалами, ущельями и падающими с крутизны горными потоками.
- Что вам нужно, граф? - трагически отпрянув, воскликнула актриса и дрожащей рукой оперлась о дикий камень, чтоб устоять на ногах.
- Двух-трех минут с вами наедине! - тяжело дыша, сказал граф и сделал такое движение, будто ему воротничок стал тесен на четыре номера.
- Завтра!
- Нет, сейчас!
- Завтра, говорю я вам! Пустите меня!
- Людмила! Перейдя за этот порог, вы услышите выстрел. Дайте мне только высказать вам все, что целых два года жжет и душит меня, и я найду средство навсегда уйти с вашей дороги, не смущая вашего покоя видом смерти. Людмила! Уедем со мной. Прости мне все.
Он опять занялся борьбой со своим воротничком.
Актеры говорили звучными, вибрирующими голосами где-то в глубине души вполне спокойных, даже равнодушных людей, ни на минуту не забывающих о публике. Зрительный зал потихоньку шелестел, сдержанно покашливал. Было довольно много незанятых кресел, и от них веяло холодком. Внезапное легкое оживление пробежало по рядам; все подняли глаза: из окошка башни высунулся упитанный господин в пушистых бакенбардах, сделал круглые глаза и показал мимикой, что он злорадно и мстительно, с весьма дурными намерениями подслушивает объяснение графа с Людмилой.
- Еще одно "ты" - и я уйду. Слышите?.. Здесь вы не на балу, не в будуаре ваших великосветских любовниц. Я честная жена честного солдата!
- Это беспощадно!
- А подумали ли вы, каким похоронным звоном был для меня благовест моей свадьбы, что я пережила, отдавая себя не тому, кто был царем, богом моим!..
- Я обезумел! Я думал рассеять свою тоску в опасностях, в разгульных пирах, в бешеной игре своей головой!..
Граф стукнулся коленом об пол, так называемо падая к ее ногам, и зарыдал густым лающим басом:
- Я молюсь на тебя! Я наказан!
- Ты губишь меня... Ты губишь меня... Прощайте, ни слова больше... Я выберу сама между грехом и мученьем!
Тактично попридержав рыдания, чтоб не заглушать голос партнерши, граф, не трогаясь с места, протянул руки вслед Людмиле, которая удалялась скорбными, порывистыми, падающими шагами, точно каждый раз спотыкаясь о порог.
Оставшись один, граф успел еще отрывисто прорыдать пять или шесть раз, прежде чем закрылся занавес и в зале зажегся свет.
Просиявший граф, обманутая им Людмила, злостно подслушивавший с предательской целью господин с бакенбардами, дружно взявшись за руки, как в хороводе, вышли перед занавесом, заискивающе улыбаясь, бегая глазами по ложам и благодарно раскланиваясь на равнодушные, неторопливые аплодисменты...
В антракте у входа в императорскую ложу как всегда стояли два солдата-гвардейца, не дыша, не шевелясь, глядя в пустоту, мимо шумной толпы, заполнившей со сдержанным гулом фойе.
Дамы, покачивая у самого пола подолами длинных вечерних платьев, медленно плыли по кругу, играя лорнетами. Пахло хорошими духами, в буфете весело хлопали пробки и звенели стаканы.
Верочка давно не была в Петербурге, и теперь эта такая знакомая когда-то ей картина опять вызывала в ней прежнее приподнятое, слегка торжественное настроение спокойного праздника.
Она заметила молодую полную даму, которая, отделившись от круга прогуливающихся, шла, пересекая залу, против движения прямо ей навстречу. Не доходя двух шагов, дама развела руки и прижала их к груди, как бы обнимая ее, хотя и не притрагиваясь. Радостно и удивленно поднимая брови, она подхватила Верочку под руку, смеясь и заглядывая ей в лицо, пошла рядом.
- Пропала! Нигде! Нигде тебя не видать! Где ты скрывалась?
- Да я только сегодня утром приехала. - Прислушиваясь к восклицаниям давно, но мало и не очень приятно знакомой дамы, она с интересом отметила, до чего они похожи на восторженные интонации Людмилы. Кто же кого учит этой фальши? Публика актеров? Наоборот? Или друг друга? А дама продолжала тем же тоном, который она считала светским:
- Ты помнишь? Наши девические мечтания! Как мы во все верили! Решительно во все! Как это было забавно и трогательно! Ну, рассказывай скорей, скорей. Ты опять замужем? Нет! А как же ты теперь живешь?.. Так? помахав кистью руки, она изобразила что-то вроде вспархивающей птички или еще чего-то такого эфемерного. - А я, дорогая, видишь, даже располнела. Теперь это все мне кажется так далеко: мечты о театральной славе. Все эти Лауры, Счастливцевы-Несчастливцевы, Радамесы-Арзамесы... Я стала на мертвый якорь. Да, можешь поздравить, спасибо. Вон он, посмотри. Да ты не туда смотришь, смешно, разве он военный? Ну вот, у буфета, сейчас поднимает руку. Ну, с бутербродом. Видишь?
У буфетной стойки, где собралась солидная компания жующих бородачей, Вера разглядела того, который как раз в эту минуту, осторожно придерживая пальцем кильку, грозившую соскользнуть с половинки крутого яйца, подносил к бороде бутерброд.
- Ну? Как он, по-твоему? На Дон Карлоса он не похож, нет. Ну, и что?
- Ничего, - сказала Вера. - Что бы ты стала делать с Дон Карлосом?
- Вот именно, посмотри, какой он симпатичный, уверенный, да?
Сочные красные губы трубочкой высунулись между бородой и усами и, чмокнув, втянули кильку в чащу бороды.
- Очень симпатичный, - вызывающе повторила дама. - Что ты спрашиваешь? Дети? Господи, конечно. Четверо. Но ты про себя ничего не говоришь, рассказывай, скоро конец антракта! Ты окончила театральное училище?.. Нет? Даже не поступала? Но тебе же советовали, у тебя всегда это было: голосок, фигурка!.. Да, помню, ты боялась всяких расписаний, обязательных лекций. Да, да... Вот он уже меня разыскивает. Мы обязательно еще встретимся, Верочка, не правда ли? Обязательно-обязательно!
Пробравшись сквозь толпу, неторопливо двинувшуюся после звонка к дверям зала, бородач взял полную даму под руку.
- Ты с кем это там щебетала?
Блестя глазами, поеживаясь полными плечами, она наклонилась к нему и оживленно заговорила, понизив голос:
- Просто забавная встреча. Представь, мы с ней когда-то брали уроки театрального искусства у одного актера. Ну, давно-давно, еще до тебя, знаешь! Смешно вспомнить!
- Ах, вот оно!.. Что же она? Артистка?
- Какая там артистка! Инженюшка провинциальная. Ты слушай, это интересная история. Просто роман! Она была замужем за одним графом. Знаешь, свободный художник, он все что-то рисовал в своем ателье, кажется, даже в красках, всякие пейзажи и без конца ее портреты. Ну, я тебе говорю, все как в романе! Цветы прямо из Ниццы, картины, шампанское, и среди всего этого в бархатной блузе красавец граф... Кажется, он ее даже бил, или что там еще было!..
- Ну, и что граф? Профершпилился?
Дама отмахнулась:
- Не знаю... Конечно! Не помню... Ну, наверное!.. Долги и все, как бывает, но главное, он ей изменил как-то ужасно, и был скандал, развод, она сошла с ума. Чуть не отравилась.
- Как это с ума? Действительно или так, дамские нервы?
- Нервы? Ее в больницу отправили... для этих... Бедная, бедная Верочка. И сейчас без мужа. Мне много расспрашивать было неловко.
- А по виду она не похожа, чтоб что-нибудь... Так вроде ничего.
- Сколько лет уж прошло! Пора! И вот финал: в ее тридцать лет она сейчас начинает карьеру на сцене. Где, в даже забыла; где-то в Ново... Ново... николаевске?.. Ново... черкасске? Есть такой город? Ну вот, значит, там. А теперь ее куда-то в дачный театр пригласили. Сломанная жизнь!
Они пробрались между рядами и сели на свои места. В зале начал гаснуть свет и осветился нижний край занавеса.
- А не гоняйся за графами, - добродушно прищелкнул языком муж. - Наш брат пейзажей не малюет да и векселей своих по свету не пускает.
Дама благодарно пожала ему руку и искренне добавила:
- А мне иногда, когда я вот так смотрю на сцену, их так жалко делается. Я думаю: все ведь судьба! А вдруг, не дай бог, и я могла стать такая же, как они.
