Владимир Березин - Другой способ чтения

Владимир Березин

Другой способ чтения

Писатель сейчас оказывается в парадоксальной ситуации. Еще век назад ее определил Виктор Шкловский, сказав про себя: "Я одновременно и рыба, и ихтиолог". Жить в лесу подобно Торо не получается. Цивилизация вынуждает писателя иметь свое мнение о других книгах и прочих событиях, высказываться о чужих текстах. Писатель превращается в литературоведа-беллетриста, культуролога-популяризатора. Ему суют в руки весь ихтиологический инструментарий, и уже никуда не деться от этой обязанности.

О СЕТЕВОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Собственно, сетевой литературы не существует. Существуют лишь иные формы чтения. Литература - это ведь не способ передачи информации, а буквы, слова, предложения, из которых складываются образы. Все эксперименты по созданию текстов, ветвящих сюжет по гиперссылкам, на мой взгляд, остались экспериментами. А было бы интересно посмотреть на текст с движущимися картинками, подобный картинкам в волшебных книгах Гарри Поттера, но это мало что изменит. Пишущим людям в Сети все равно приходится играть в слова. В них, словах, и заключена алхимия литературы. А каким способом слова доставлены до потребителя - неважно. И тут надо учесть по крайней мере три обстоятельства.

Во-первых, "сетевая литература" - это другой способ чтения, как правило, чтение с экрана. Но вот-вот эта проблема уйдет, и всем станет доступен компьютер размером с книжку, содержащий огромное количество текстов и обладающий качеством изображения лучше полиграфического. Сейчас это просто дорого.

Конечно, есть магия предмета, магия книжки. В электронной книге вы не найдете засушенный цветок, не засунете ее под кровать вместо отломившейся ножки. Из электронной книжки нельзя вырезать страницы и положить в выемку пистолет...

Поэтому останутся бумажные раритеты - редкости вроде Брокгауза и Ефрона. Толстый том Кэрролла, который можно забыть на дачной веранде, и ветер будет шелестеть в нем иллюстрациями Тенниела. При этом раритетные книги будут представлять собой и музейные ценности, и вполне функциональные предметы - такие же, как ручная мельница для специй, которую прадедушка привез с турецкой войны: она хоть и старинная, но ею можно пользоваться, она все так же мелет перец и стала каминной безделушкой.

А вот другая справочная литература, лишенная золотого обреза Брокгауза, отомрет, потому что кнопочные словари, разумеется, удобнее для пользования. Научная литература станет электронной - кстати, художественная литература занимает не самый большой сегмент книгоиздательской деятельности. Но "сетевая литература" и электронная книга - понятия из разных сфер. Хотя электронная книга скорее всего будет "запитываться" от Сети, минуя все эти дискеты и компакт-диски.

Во-вторых, проблемы "сетевой литературы" - это проблемы современной литературы как таковой. Литература подразумевает производство текстов с внимательным отношением к словам и к связям между этими словами. В литературе существует только критерий качества: если положить в Сеть тексты Бунина, качество их останется неизменным. В Сети этот критерий осложнен толпами графоманов. В Сеть легче пробраться, она демократична. В ней есть огромное количество хороших текстов, рядом с ними продуцируется еще большее количество текстов средних и уже безумное количество текстов графоманских. Последних в Сети бесчисленное множество: масса людей, которые думают, что они умеют писать, нажимая на клавиши компьютера, хочет о себе заявить. Вообще, чтобы на человека - на его текст или на его комментарий к чужому тексту - обратили внимание, он должен быть интересен сам по себе. Времена подзаборных гениев, неинтересных при жизни никому, но заслуживших посмертную славу, прошли. Но это другая, бесконечная тема. Мы ее трогать сейчас не будем.

Суть в том, что при современном росте населения количество существующих книг неосмысленно велико. Велико неосмыслимо. А ведь человек античности (если не брать в расчет экзотичных китайцев) мог прочитать все книги, которые существовали на свете - ну, скажем, за исключением долговых расписок соседних полисов. В Средние века появились некоторые сдерживающие обстоятельства - черни просто возбранялось читать, но в эпоху Возрождения фронтальное чтение стало занятием уже почти невозможным.

Мне кажется, что Рубиконом в этом смысле оказалось именно Возрождение: возникновение множества текстов на национальных языках, и проч., и проч.

Но и тогда теоретически можно было прочитать книги хотя бы по своей специальности.

К концу ХХ века стало невозможно прочитать все даже по своей специальности.

Мы читаем только произвольно сделанную выборку.

Однако это шаг в сторону от темы.

Главное именно в том, что сейчас практически невозможно прочитать все, что публикуется. Раньше нас ограничивало количество лесов, сводимых на бумагу. В Сети ограничений этого рода нет. Но Сеть интересна другим возможностью компьютерной сортировки текстов, их доступностью и очень быстрым их обсуждением. Читателю всегда хочется высказаться, при этом каждый человек считает себя равновеликим автору. Особенно если он вступил с ним в диалог. Раньше писатель казался небожителем, для читателя было большой редкостью и счастьем получить писательский ответ на свое письмо. Сеть же обеспечивает свободное общение.

Есть и третий аспект сетевой литературной деятельности - журналистика. Интересно, что традиционной русской словесности серийные детективы и любовные романы конкуренции не составляют. Именно журналистика нового образа - "интеллектуальные путеводители", или "интеллектуальная кулинария", короткие эссе размером в экран компьютера - уверенно побивает позиции литературы ХХ века. Лучшие образцы этого жанра пишутся своими для своих, интеллектуалами для интеллектуалов. И их авторы внимательно следят за тем самым, о чем я уже говорил: за алхимией соединяющихся слов, за тайным значением буковок.

ПИСАТЕЛЬ МУРАКАМИ

Среди популярной литературы есть интересный пример настоящего современного героя, обладающего примечательной расслабленности стилем, полюбившимся в России.

Особый типаж современности - типаж национального интеллектуального писателя с остросюжетным уклоном. Экзотический автор, экзотичность перевода с японского, турецкого или сербского, качество которого никто не сможет проверить и которое принимается на веру. Суть не в том, что перевод нехорош, а в том, что никто не читает автора в оригинале. Ключ здесь в том, что обязательна экзотическая страна - туристический флер описания. И, наконец, необходим детективный элемент повествования. Каждый из этих авторов всматривается в Запад, каждый тянется к нему - их жизнь происходит на стыке культур. Памук жонглирует западными кинофильмами, у Мураками плещется в наушниках западная музыка. Когда читаешь книгу, в которой чередуются названия чужих песен, песен, которые ты никогда не слышал и вряд ли когда-нибудь услышишь, то испытываешь при этом очень странное ощущение.

Первой пришла в Россию его "Охота на овец", книга о Добре и Зле, о том, что одно весьма трудно отличить от другого. И о том, что на Востоке понятия Добра и Зла вовсе не так связаны друг с другом, как в средней полосе России. Пониманию этого обстоятельства способствовал чрезвычайно удачный перевод Дмитрия Коваленина, который, кстати, в качестве ударной коды своего послесловия сообщает, что в японском языке у существительных редко есть множественное число. И значит, одна овца, превратившаяся в неопределенное их множество, придает добавочный смысл сказке с таким концом, что непонятно счастливый это конец или нет. В книге про овцу был китовый хрен, в смысле китовый пенис, и Таинственная Организация, и Девчонка, Которая Спала с Кем Попало, Крыса и Человек-Овца.

А овцы Мураками напомнили читателю Тургенева, его барашка с бяшей, веселый и страшный кошмар "Бежина луга". Тургеневский баран был не только зубаст и страшен. Он был к тому же говорящий.

Но вернемся к песням. Роман Мураками - это Блюз Овцы, состоящий из множества джазовых мелодий, интернациональный стиль, где мешаются дзен и "Битлз", разные десятилетия и страны. И вот герой ставит пластинку на проигрыватель, и "Нет Кинг Коул запел "К югу от границы". Вся комната словно отъехала в прошлое: я снова дышал воздухом шестидесятых".

Есть такой роман Джона Брэйна "Путь наверх", где героя охватывала тоска по дням, когда он "мог позволить себе истратить четыре фунта в неделю на пиво и сигареты, а эмблема в виде серебряного крылышка обеспечивала и дармовую выпивку, и женщин из общества. ...Мне показалось, что сейчас я снова покачу по пустынным равнинам Линкольншира с бочкой пива в багажнике, а Томми Дженкс заведет во весь голос "На маневрах", или "Коты на крыше", или "Три почтенные старушки". Какие коты, какие старушки... Какие хиты семидесятых?.. Они намертво привязаны к среде и времени, как ключ без права передачи. Конечно, многие музыкальные имена, которые перебирал Мураками, знал и я, но все они старились стремительно - будто цены в фунтах, шиллингах и рублях, что жили в разных книгах.