Олег Ермаков - Чаепитие в преддверии

Олег Ермаков

Чаепитие в преддверии

рассказ

Я остановился, перевел дух. Трамвай уже был в конце улицы. Повернул. Ряд сияющих окон. Скрылся.

И как назло нет такси. Безвыходное положение. Из него нет выхода. И в пространстве нет иного хода: только бежать за трамваем по линии. Впрочем... Я задумался. Трамвай идет по улице княгини, сворачивает на улицу Исаковского и въезжает в Никольские ворота. Нельзя ли соединить оба конца? И тогда я перехвачу трамвай у Никольских ворот.

Я побежал.

Парк. Озеро. Ров.

Я спустился на дно оврага. Путь мне преградил ручей. Широкий и шумный, он бурлил и захлестывал железный мостик без перил. И овраг был полон яростной музыкой весны, отметил по привычке я. Но тут же подумал, что это обыкновенный вонючий канализационный поток, и поправился: был полон яростного клокотания весенней клоаки. Это уже что-то в духе немецких экспрессионистов. Что-то в духе Готфрида Бенна. Хотя маловато вони и перцу... Но лучше подумать о переправе.

Мостик был скользок. И мало того, что скользок, но еще и перекошен. Не хотелось бы искупаться в яростном клокотанье клоаки. Что скажет жена.

Но что бы она ни сказала, а попробовать стоит.

Я двинулся вперед раскинув руки.

Я медленно шел, балансируя, стараясь не глядеть на черную круговерть под ногами. И достиг середины. Здесь вонючая волна с чмоканьем стала ударяться о мои несчастные летние туфли. Пожалуй, зря я пошел. Но поворачивать уже было бессмысленно. Я продвинулся еще немного вперед и миновал середину, предчувствуя падение в этот мрачный весенний канализационный поток, который утащит меня непременно в аид. Оступился, зачерпнул левой туфлей холодной черной воды, но устоял, шагнул и зачерпнул правой, но и на этот раз удержался и добрался-таки до противоположного берега. Прекрасно. Но в туфлях вода. Я снял одну туфлю и вылил из нее порцию весенней воды на снег - здесь, в овраге, еще лежал снег; затем опорожнил другую туфлю. Мокрые ноги в марте - ангина. В лучшем случае оэрзэ. Да уж теперь делать нечего. Вперед. Может, посчастливится перехватить этот злосчастный трамвай. А потом загляну куда-нибудь. Я живо вообразил теплое уютное место, где из графина наливают в чистую рюмку прозрачную водку, и бодро пошел вверх, но вскоре оказался у воды. Дорожку покрывал лед. Я встал, потирая ушибленный локоть, и попытался взойти еще раз, и опять потерпел неудачу. Склоны оврага в этом месте были довольно круты, и я пошел вдоль ручья, надеясь найти пологий склон. Или хотя бы склон, поросший кустами, - я бы за них цеплялся.

Осторожно я пробирался по хрустящему призрачному снегу над черным бешеным ручьем... вместо того, чтобы сидеть дома, листать книгу или смотреть вечерний выпуск новостей.

Неожиданно я наткнулся на тропинку. Ступил на нее. Нога не скользила. Кажется, тропинка была посыпана песком. По ней я быстро и ловко поднялся наверх и оказался среди заборов, садов и одноэтажных, преимущественно деревянных, жилых домов. Улица была пуста. В окнах не горел свет. Посредине улицы сиял одинокий фонарь. Неужели так поздно?

Загремела цепь, и я вздрогнул, ожидая, что сейчас раздастся лай, но собака почему-то промолчала. Я пошел по улице, а потом побежал, чтобы согреться.

Я бежал вдоль бесконечных черных заборов и голых корявых садов, не очень хорошо представляя, куда прибегу. В этой части города, застроенной частными домами, я был один раз и толком не знал ее.

Я добежал до конца улицы и увидел новую улицу деревянных домов, заборов, садов. Уже тише я побежал по ней. Я бежал, радуясь, что все псы спят беспробудно, а то подняли бы лай и какой-нибудь заспанный пьяный подлец спустил бы своего зубастого сторожа с гремучей цепи.

Улица вывела меня на другую улицу деревянных домов, заборов, садов. Я приостановился, соображая, куда мне свернуть, и, свернув налево, побежал дальше.

Все-таки хорошо, что собаки спят.

Улица влилась в новую улицу деревянных домов, заборов, садов... А новая ли это улица?

Я остановился, огляделся. Заблудился? Но это невозможно. Район не так уж велик, чтобы заблудиться в нем. Это все равно, что потеряться в трех соснах. Надо просто идти - и выйти отсюда. Я решительно пошел, но тут же вновь остановился. А почему направо? Я обернулся. Чем правая сторона лучше? А где правая сторона и где левая? Откуда я пришел?

Я заблудился, следует спросить у кого-нибудь дорогу. Да, но у кого? Улицы пусты. И собаки молчат.

Я кашлянул. Пойду туда, где загорится свет. Но собаки молчали, и нигде не вспыхивал свет. Я кашлянул громче. Молчание. Я чертыхнулся. Прислушался. Собаки упорно молчали.

И мне стало не по себе.

Я покосился на ближайшее окно. Оно было наполовину задернуто занавесками и напоминало полуприкрытый, но зоркий глаз. Я натянуто улыбнулся. Вот и приключение. Погоня, переправа. Страх. Впрочем, что тут страшного? Ну деревянные дома, ну окна, ну тишина, и я один с мокрыми ногами. Конечно, поздно. Конечно, можно нарваться на полуночников. В городе много охотников-профессионалов, они выходят на промысел с наступлением темноты. Они видят как кошки. Ну да я никудышная пожива. Плащ с обтрепанными рукавами, шляпа, туфли - жалкие летние туфли. Кстати, ноги начинают мерзнуть. Подмораживает. Надо идти.

Я пошел. Туфли покрылись ледком и противно поскрипывали. На неделю я слягу, это уж точно. Здоровье не то, что в молодости. Кровь с годами холоднее... Туфли скрипят, будто сержантские сапоги.

Я остановился. Тупик. Улицу замыкал большой бревенчатый дом. В таких домах живет обычно несколько семей. Попросту говоря, это барак. И, как во всяком бараке, здесь полно тараканов, клопов, детей с наглыми воровскими глазами, женщин с бледными измученными лицами и низколобых угрюмых мужчин с синими татуировками на плечах и пальцах, - мне приходилось навещать учеников в подобных домах.

И именно в этом доме горел свет. Свет горел где-то в глубине, в чулане или прихожей. Я видел золотую щелочку между входной дверью и косяком.

На стук обязательно выглянет преступная полупьяная рожа.

Я помедлил и, открыв калитку, прошел во двор, поднялся на крыльцо. Еще немного помешкал... Но сколько я буду здесь блуждать? До утра? И я поднял руку, согнул указательный палец и крепко, решительно стукнул два раза, а потом и третий раз. Тотчас я услышал бодрый отклик: "Да-да!" Я подождал, но никто не выходил, и тогда я вновь постучал. И мне ответили: "Да-да!" Но никто не вышел. Я взялся за ручку, приоткрыл дверь и увидел темную прихожую, свет выбивался из-за другой двери. Я перешагнул порог и постучал в эту дверь. "Да-да!" Я отворил и эту дверь и сразу увидел трех человек на черном громадном диване. Они смотрели на меня.

- Заходите, - прозвучал сбоку голос, и только теперь я увидел четвертого. Он стоял возле стола.

Мгновенно я оценил его лицо и лица остальных. Никакой явной угрозы в них не было.

- Извините, - сказал я. Голос мой был хрипл. Я откашлялся. Стоявший у стола дружелюбно и внимательно смотрел на меня.

- Я хотел бы узнать, - сказал я, - как мне пройти к Никольским воротам.

- К Никольским воротам? - переспросил стоявший у стола. - Я вам объясню. Минутку.

И он куда-то вышел.

Трое на диване потеряли ко мне интерес и принялись листать журналы, лежавшие у них на коленях. Я обратился к ним с тем же вопросом. Один из них, не отрываясь от журнала, ответил, что они не знают.

Это было странно. Никольские ворота известны любому горожанину, там в крепостной башне почта и телеграф. Я пожал плечами и решил дожидаться лысоватого.

Помещение освещалось простой лампочкой, она висела посреди потолка на витом шнуре. Вдоль одной стены стояли стулья, возле другой - стол, затянутый сукном мышиного цвета. На столе белел телефон, в стеклянной чернильнице синели чернила, рядом лежали перьевые ручки, лист бумаги с лиловой кляксой. В углу лоснился сейф. На сейфе стоял пустой графин и стакан. Над графином на стене висел чей-то портрет. И у стены напротив меня чернел нестерпимо каченный потертый внушительный величественный диван, на нем сидели трое граждан приличного заурядного вида.

Контора какая-то.

- Что это за учреждение? - поинтересовался я, громко назвав эту избу учреждением.

- Экскурсионное бюро, - послышался вежливый голос.

Я обернулся и увидел лысоватого.

Он был лысоват, невысок, в опрятном поношенном костюме в серебристую полоску. Голубоватые глаза умны и внимательны. Вернулся он с папкой в руке.

- Экскурсионное бюро?

- Да, - откликнулся он и слегка наклонил голову набок. - Здесь оформляются документы и начинаются экскурсии.

"А, значит, эти на диване иногородние", - понял я.

Чиновник приблизился к столу и положил папку. Я окрестил почему-то его чиновником, хотя чиновник - это государственный служащий, имеющий чин, а я не знал, частное ли это бюро или государственное.

- Не очень-то хорошее место вам отвели, - заметил я. Чиновник вопросительно улыбнулся.