Борис Садовской - Петербургская ворожея

Борис Александрович Садовской

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ВОРОЖЕЯ

1818 г.

Глава первая

Здорово, рыцари лихие

Любви, свободы и вина!

А. Пушкин

I

На закате море загорелось и слилось с запылавшим небом. Озолотились темно-зеленые сады невских островов.. Вдали адмиралтейский шпиц вспыхнул, как огненный, над петербургской громадой.

На Крестовском* нынешним летом поют цыгане. Сам Илья** приехал с табором из Москвы. От "гуляков" в трактире вторую неделю отбою нет. Только завечереет, все на Крестовский валом валят: и гвардейцы, и важные господа, и всякая столичная мелочь. Запустели совсем веселые кабачки - и Желтенький, и Красный. Кому не охота послушать лихих цыганских песен, полюбоваться на красавицу Танюшу!*** Голос у Танюши соловьиный: смеется и плачет, печалит и веселит; душу вынет, истомит, сердце измает.

Небесное золото еще не потускнело, а уж цыганский трактир шумит. Кудлатые черные чавалы**** с гитарами расхаживают по саду в цветных кафтанах, перебирая струны; откашливаются, поводят плечами. Гости съезжаются на катерах и в шлюпках: по двое, по трое, вшестером. Всё больше удалая военная молодежь: гусары из Царского да гвардейские уланы; кто из лагеря отлучился до первого барабана на острова, кто по летнему времени сбежал тайком на часок из караульни. Говор понемногу крепнет; пробки захлопали, и шампанское зашипело.

* На Крестовском...- остров в северной части дельты Невы, на котором находились различные увеселительные заведения.

** ...Илья - Соколов Илья Осипович (1777-1848) - цыган, танцор, гитарист, в 1807-1848 гг. руководитель одного из самых известных в России цыганских хоров.

*** Танюша - Демьянова Татьяна Дмитриевна (около 1800-1876) - цыганка, певица; Пушкин слушал ее пенье в Москве в конце 1820-х гг.

**** Чавалы - цыгане.

Седой Илья шумно вывел в запестревшую залу веселый хор и присел на скамью строить гитару. Табор расставился полукругом. Вышла Танюша, в малиновом сарафане, в яркой турецкой шали: расшитая золотом, приколота шаль к левому плечу. Серьги жемчужные, монисто из червонцев. Смуглая, желторумяная,- перловыми зубами блистают алые губы - распустила Танюша по плечам из-под золотой повязки свои вороновые косы.

"Здравствуй, Танюша, раскрасавица!" - "Жги, говори!" - "Пора!" "Начинай, что ли!" Гусары чокаются за здоровье цыганки. Почтенные, седые баре кряхтят: "Эх, хороша девчонка!" - "Огонь!" Долговязый дипломат, в коричневом кургузом фраке с огромным жабо, в узких бланжевых "веллингтонах",* навел на Танюшу лорнет, разинул рот, да так и остался.

Блеснув улыбкой, поклонилась в пояс гостям Танюша и звонко залилась песней. Сложили ту песню весной шутники-преображенцы. Поется в ней про молодого поручика, что влюбился в княжну и ладил было перевенчаться увозом, да вместо венца угодил на гауптвахту.

Ах, зачем, поручик,

Сидишь, мой голубчик,

В горьком заключении.

Колодник бесшпажный?..

Разливается, стонет разноголосый цыганский хор; дружно подхватили песню молодые гости. Весь табор в сборе. Впереди две голосистых подружки, Анюта Пучок и Лизавета Турчиха. За ними молоденькая плясунья Пиша.** Тут и мать ее, скуластая оскаленная старуха; совсем без голосу, а как взвизгнет, пройдется да махнет ширинкой - сразу поддаст жару запевале: недаром первая певунья была Алена в хоре у графа Алексея Григорьевича Орлова.***

* "Веллингтоны" - высокие сапоги, названные по имени победителя Наполеона герцога Веллингтона.

Бланжевые (фр.) - телесного цвета.

** Пиша - уменьшительное от имени Олимпиада.

***...в хоре у графа Алексея Григорьевича Орлова.- Орлов А. Г. (1737-1807) - брат фаворита Екатерины II, участник заговора, возведшего ее на русский престол; первым в России в 1770-е годы завел хор из цыган, вывезенных из Молдавии; цыганский хор графа Орлова пользовался особой известностью в 1800-е гг.

Песня кончилась. Старый Илья оглянулся соколом и лихо ударил трепака. Выскочил Алексей Бурбук, первый плясун во всем таборе, толстый, как бочка, в белом кафтане с позументом. Чисто пляшет Бурбук. С виду всё как будто стоит на месте, а не удержаться, глядя на него: так и гонит тебя самого вприсядку. С щелканьем, с присвистом идет забубенная, разухабистая российская плясовая.

Сударыня-барыня,

Чего тебе надобно?

Сударь-барин, приходи,

Подарочек приноси!

Струны гудят, хор частит, заливаясь, на двадцать пять разных голосов; сам Илья, глядя на плясуна, корчится над гитарой; гости за столами и половые в дверях ходят ходуном, дергают и плечами, и ногами,- а Бурбук под бешеный вихорь трепака, подбоченясь, легко и осторожно взмахнул поярковой своей шляпой, переложил из правой в левую, сунул ее под мышку, выхватил, подбросил и, посадив набекрень, шевельнул плечом. Гикнул, притопнул и селезнем полетел по кругу.

Сударь-барин приходил,

Подарочек приносил.

Подарочек не простой,

Перстенечек золотой!

Рокот гитар слился в безумный, неистово резкий гул; старая Алена визжит во всё горло, басы вторят дикими голосами; гости давно повскакали с мест: ухают, приседая. Раз! - и оборвалась пляска. Толстый Бурбук остановился, гикнул и взмахнул шляпой. Ударил ее оземь и с табором убежал в сад.

Всё шумно заговорило: "Ловко пляшет, анафема!" - "Ай да молодец!" "Славно!" - "Молодчина, Алеха!" Красный, с налитым затылком гусар, пыхтя и утираясь, будто сам после пляски, шлепнул долговязого дипломата с лорнетом: "Так-то, брат, каковы цыгане?"

Народу прибывало. Смех, шуточки, разговоры. Пробки захлопали чаще. Из душной залы потянуло в сад. И там, за столиками, полно гостей. Червонные ментики и голубые в шнурках венгерки перемешались с серыми фраками и гороховыми сюртуками. Записные щеголи в высоких "робинзонах" и "пиках" разочарованно драпируются в длинные черные "воротники". Парижскую речь пересыпают российские словечки; порой залпами хохота взрывается дружное веселье.

Статный молодой улан, задумчивый и спокойный, неторопливо прошелся по саду, осмотрелся, закрутил рыжий ус и, цепляя саблей за столы, пробрался с трудом в опустевшую половину залу. Там, в дальнем углу, за бутылкой вина, одиноко пригорюнился на диване чернявый юноша в коротком сюртуке в верховых сапогах. Улан подошел.

- Здравствуй, Черкес, как поживаешь?

- Ах, Юрьев,* это ты. Наших нет?

- Не видно. Мальчик, аи!**

- Дорого нынче аи: полтора целковых бутылка.

- Что с тобой, Черкес,- давно ли ты стал деньги считать?

- Начнешь считать, коли по уши в долгу. Актрисы да шампанское, шампанское да актрисы,- только тебе и дела. Les affaires пё sont pas lucratifs, a vrai dire, n'est pas?***.

- Пустое, брат Черкес. А вот и наши. Отсюда вижу Васю со Сверчком.****

* Юрьев Федор Филиппович (1796-1860) - приятель Пушкина, в 1818 г. поручик Литовского уланского полка, член дружеского литературного общества "Зеленая лампа"; ему посвящены два стихотворения А. С. Пушкина.

** Аи - сорт французского шампанского.

*** Дела не очень-то доходные, честно сказать, не правда ли? (Фр.).

**** Сверчок - шутливое прозвище А. С. Пушкина, данное ему в литературном обществе "Арзамас".

II

Вошли двое молодых людей, военный и штатский. Первый - рослый красивый кавалергард, в белом мундире - смотрит вялым и неуклюжим парнем. Добрые рыбьи глаза его заспаны и ленивы; на слабых губах бродит рассеянная улыбка. Вася не похож на гвардейца: мундир на нем мешковат и неловко скроен, тяжелый палаш неряшливо бьется об огромные ботфорты. Зато штатский его товарищ вертляв, боек и одет франтом. Чтобы пройти в дверь, пришлось ему снять с головы широчайший "боливар"*, исполинские поля которого задевают за косяки. Стройная, легкая фигурка Сверчка лихо завернута в волочащийся шлейфом испанский плащ. В руке он вертит оборванный хлыстик. Толстогубое маленькое лицо в каштановых кудрях озарено приветливым взглядом и беззаботной улыбкой.

- Что это у вас, аи? - быстро заговорил Сверчок.- Слава Богу, здорово! Вася! Спроси скорей дюжину,- выпьем за здоровье лейб-улана.

- Тебе, Сверчок, доктор запретил.

Сверчок присел к столу.

- Ты мне не доктор: я, слава Богу, здоров. Свет мой, Павел,** полно тебе вздыхать по Крыловой. Она еще целехонька. Успеешь наплакаться у себя в деревне, а здесь покудова вы оба, слава Богу, здоровы.

* Боливар - широкополая шляпа.

** Павел - Мансуров Павел Борисович (1795-ок. 1880) - приятель Пушкина, член "Зеленой лампы", офицер Конно-егерского полка; к нему обращено стихотворение Пушкина "Мансуров, закадычный друг" (1819).

- Отстань, Сверчок, со своим здоровьем, без тебя тошно.- Черкес насупился. Юрьев и Вася, взявшись под руки, вышли в сад.

- Где ты был, .Сверчок? У Наденьки?

Сверчок загадочно улыбнулся, показав нить перламутровых зубов.

- Черкес, поздравь меня, я решился. Иду в гусары.

- Дело хорошее. Пей же, будущий Бонапарт.

Голубые глаза Сверчка затуманились; он опустил голову.

- Под маской веселости ты, Павел, я знаю, давно разглядел и понял мою душу. Я тоскую, сотте ип fou, comme un атоиrеих*. Не знаю, чего мне еще надобно. Мне нет двадцати, а я уже дряхлею. Видно, правду говорил намедни Петр Яковлич**, что таков наш век. Всё пережито, во всем пришлось извериться. Вино и женщины мне постылы, книги - и того пуще. Мне брюхом хочется перемен. Если бы царь спустил с цепи Наполеона, я был бы безмерно счастлив. Оттого-то я и рвусь так в гусарские ряды.