Романов Пантелеймон Сергеевич
Русь (Часть 3)
Пантелеймон Романов
Русь
Роман-эпопея (продолжение)
ЧАСТЬ III
I
То, о чем уже все как-то забыли, т. е. об убийстве эрцгерцога австрийского и о горе преста-релого Франца-Иосифа, вдруг неожиданно и грозно напомнило о себе.
10 июля австрийский посланник в Белграде передал сербскому правительству ноту, даю-щую 48-часовой срок для принятия заключающихся в ней требований.
Австрия обвиняет сербское правительство в том, что оно преступно поощряет революцион-ное движение, которое имеет целью отторгнуть от Австро-Венгерской монархии некоторые части ее территории.
Это движение, начавшее проявляться уже за пределами Сербского королевства в актах терроризма, закончилось сараевской трагедией.
Данные следствия показали, что убийство эрцгерцога было подготовлено сербскими властя-ми, и это не позволяет Австрии сохранять долее выжидательное положение и возлагает на нее обязанность положить конец пропаганде, являющейся угрозой для спокойствия Австро-Венгер-ской монархии.
Поэтому австро-венгерское правительство вынуждено просить сербское правительство официально и торжественно заявить, что оно осуждает пропаганду, направленную против Австрии, и обязуется допустить сотрудничество австро-венгерских органов в деле подавления революционного движения.
Появление ноты для людей, стоящих далеко от кулис политики, было настолько неожидан-но, и срок ее принятия настолько короток, что она производила впечатление внезапно разразив-шейся грозы.
Вдруг стало непривычно ясно, что Австрия и Сербия находятся накануне страшных собы-тий. Волк готовится проглотить цыпленка. И хотя это было где-то далеко, на Балканском полу-острове, до которого, в сущности, никому не было дела, - это несоответствие между силами двух столкнувшихся держав невольно приковывало к себе общее внимание.
Наследник сербского престола, Александр, на другой же день послал русскому императору тревожную телеграмму, в которой умолял о помощи:
"Австро-венгерская армия сосредоточивается около нашей границы и может атаковать нас по истечении срока. Мы не можем защищаться. Посему молим ваше величество оказать помощь возможно скорее... Я являюсь выразителем чувств сербского народа, который в эти трудные времена молит ваше величество принять участие в судьбах Сербии".
Так как в такой короткий срок европейские державы не могли успеть выступить посредни-ками в этом деле, то усилия всех дружественных Сербии держав и их послов были направлены к тому, чтобы добиться продления срока.
Но все были уверены, что, несмотря на действительную серьезность положения, дело до войны не дойдет, так как узел, завязавшийся на Балканах, был слишком сложен: в нем сходились нити, могущие одна за другой привести в движение все европейские державы. И пробовать разорвать этот узел оперативным путем значило бы подвергнуться опасности общеевропейского пожара.
Всем казалось, что это пустая угроза со стороны Австрии и что, увидя перед собою Россию в роли защитника маленькой Сербии, она поспешит отказаться от своих требований.
Все это должно было выясниться в тот момент, как только определится позиция России в данном вопросе.
Поэтому общее внимание было сосредоточено на ожидании ответа русского царя.
II
Тяжесть и оскорбительность предъявленных Австрией требований, короткий срок для их принятия и беззащитность маленькой Сербии - все это сразу переменило курс сочувствия русского общества.
Если до появления ноты старый Франц-Иосиф казался жертвой злой судьбы, которая посы-лала на его седую голову одно несчастие за другим, то теперь он в глазах русского общества из жертвы уже превратился в палача.
И все сочувствие разом перешло на сторону Сербии.
Русское общество разделилось на два лагеря. Один, самый многочисленный, говорил, что Россия всегда в числе своих заветов свято хранила помощь и защиту всех угнетенных, что она даже ради своего престижа должна высказаться за Сербию.
Развивая, как всегда, возможную перспективу, эта группа говорила, что, может быть, настал час окончательного освобождения балканского славянства и слияния его со всем славянством и что русский орел, не опускавший ни перед кем своих могучих крыльев, не опустит их и здесь и твердо продиктует свою волю на Балканах.
Когда более осторожные пробовали выразить опасение по поводу крыльев и делали экскур-сию в недавнее прошлое, то представители первой группы нетерпеливо кричали, что это вздор, что Россия уже не та, что десять лет назад; она возродилась окончательно и бесповоротно.
В благополучном исходе заявления России о ее покровительстве Сербии не было ни у кого из этой группы никакого сомнения. Все были уверены в том, что судьба строго взвешивает мотивы: карает за дурные и награждает за добрые.
А у России мотив в данном случае был один: защита и освобождение единокровных братьев от хищного врага.
Значит, судьба должна разобраться: доброе это или злое.
Другая группа, очень маленькая, была совершенно противоположного мнения: она говори-ла о том, что русскому народу рано еще освобождать других, когда у него самого на плечах бремя абсолютизма. Что эти освобождения никому не нужных сербов приведут русский народ к еще большему угнетению и порабощению.
Но эти голоса не имели влияния. Притом подъем патриотических чувств был так велик, что малейшее несоответствие ему и противоречия вызывали раздражение у многочисленной группы.
III
Общество Павла Ивановича горячо отозвалось на балканские события. Эти события яви-лись как раз вовремя, так как внутреннее состояние Общества было таково, что большинству членов было приятнее отвлечься чужим делом, чем распутывать петли в своем собственном.
Все это время было горячее и возвышенное чувство сострадания - сначала к австийскому монарху и негодование на Сербию, потом сострадание к Сербии и негодование на австрийского монарха. Но эти чувства, может быть, вспыхнули бы не так ярко, если бы внутри самого Общес-тва было все благополучно и все были бы поглощены своим участием в нем, как это наблюда-лось вначале.
Теперь же подавляющее большинство членов как будто было радо вполне уважительному предлогу перенести свое внимание и свой энтузиазм из недр основанного ими Общества на Балканский полуостров, где была, несомненно, насущная нужда в каждой лишней доле чьего-нибудь внимания.
Что и сделано было большинством членов. И Павел Иванович, воспитывавшийся на лучших заветах русской интеллигенции, терялся и даже не имел духа упрекать своих коллег в охлажде-нии к своему делу, так как хорошо понимал, что чужие запутанные обстоятельства имеют более права на внимание, чем свои собственные.
Охлаждение членов к Обществу началось с того момента, когда Авенир объявил борьбу с реакционным меньшинством и покинул зал со своими единомышленниками. Какие у него были расчеты - оставалось пока неизвестным. Вернее, расчетов никаких не было, так как он был слишком чистая натура.
У него просто был порыв устранения себя от соприкосновения с людьми, убеждений которых он не уважал.
Растерянность, охватившая в первый момент его противников, скоро прошла, они оправи-лись и, сначала нерешительно, потом смелее, стали захватывать в свои руки без боя оставленные позиции. Потом стали пытаться перетягивать на свою сторону индифферентное большинство. Это большинство, взволнованное благородством Авенира, сначала категорически отказалось от всякого участия в делах реакционеров и ждало, что Авенир вернется и будет вести борьбу за торжество своих идеалов.
Но Авенир не возвращался. Очевидно, борьба заключалась в самом факте отказа от всякой борьбы.
Это было не менее благородно. И число сочувствующих протестантам еще увеличилось.
Сначала было думали, что ушедшие где-нибудь в другом месте откроют самостоятельные действия. Потом узнали, что они ничего и не собираются пока открывать, ничего не делают, но протестуют где можно.
Авенир при встрече со знакомыми говорил:
- Пусть делают, что им угодно, я считаю для себя позором всякое участие, я протестую!
Некоторые из единомышленников Авенира даже приходили потом на заседания в качестве простых зрителей. В первый раз к ним бросились, жали руки и спрашивали, что и как. Но те хранили упорное молчание и только перебрасывались ироническими взглядами, когда выступа-ли ораторы противной стороны с предложениями организационного и делового характера, сметавшими последние остатки влияния ушедшей группы.
Через некоторое время кучка реакционного меньшинства начала устраивать свои дела. Вся индифферентная середина, глядя на это, говорила: "Ну что за нахалы: ведь закатили им публич-ную пощечину, ушли от них; другие бы сквозь землю провалились на их месте, а им хоть бы что, да еще заведут себе на средства Общества канцелярии и будут вершить дела именем всего Общества". "Ну, на это не пойдут".
