Валерия Нарбикова - План первого лица и второго

Валерия Нарбикова

ПЛАН ПЕРВОГО ЛИЦА И ВТОРОГО

I

- Это иррационально.

- Но меня зовут Ирра.

- Вас зовут с двумя "р"?

- Меня зовут Ирра.

- "Иррационально" я бы написал с большой буквы в вашу честь.

Для симметрии было десять часов,-десять минут. Санки перерезали пьяного, дети похоронили его, орудуя лопатками. В соседней квартире давали "Золушку" Россини.

- И вам действительно столько лет? - спросила Ирра. - А фамилия у вас доисторическая Додостоевский.

- Можете звать по имени.

- По какому?

Он сказал.

- По такому лучше не звать.

Гаражи, сооруженные из лифтов, потому что. По трамвайной линии прошел последний трамвай, а потом пошел поезд.

- Там поезд, - показала Ирра в окно.

- Бывает, - ответил Додостоевский.

- Поезд, - повторила она. И пока состав окончательно не исчез, она смотрела на это чудовище.

- Почему-то поезд, - сказала она в третий раз.

Она попросилась спать, он принес ей подушку, и она заняла всю постель. И он занял всю постель.

- У нас ведь дружба, - смутилась она.

За это время наступил новый год. Кошка ругалась плохими словами, и не наступало утро.

- Принеси, пожалуйста, попить, - попросила.

- Ты же с краю.

Она его не убила за это. Она встала, сама попила и заодно сделала наоборот.

Додостоевский тут же заснул, у него изо рта потекла слюна - большая редкость, - которая капнула на открытую книжку Кузмина, тоже большую редкость, на один из пятисот экземпляров "Леска". Капля посидела-посидела на мелованной бумаге (какой разврат для двадцать второго года!) и впиталась. За стеной закричал грудной ребенок: "Уа-йльд, Уа-йльд".

- Ты слышишь, - сказала она.

Он не откликнулся.

- Ты слышишь, что он кричит? - повторила Ирра.

- Что, поговорить хочется? - сказал он сонно.

- У тебя это было когда-нибудь с мужчиной?

- Нет.

- А кто любил Ганимеда? Зевс?

- Он всех любил.

Может быть у подъезда стояла лошадка-девушка, а может быть такси.

- А этот твой друг Тоестьлстой, о котором ты говорил, с ним было?

- Я разве говорил? Даже если он Тоестьлстой, это ничего не меняет, может быть, поспим.

Их расстреляли спящих длинной очередью: газами, скопившимися в водопроводной трубе. Они встали одновременно, два милых мертвеца, и расхаживали по комнате до первых петухов, точнее до первых трамваев. Она просто так показала фиг и спросила:

- Фиг - это не международный символ?

- Нет, - ответил он, - голуби - это международный символ.

- Я хотела бы, чтобы ты мне сразу объяснил насчет пластинок, расскажи мне про дорожки и про то, как там воспроизводится музыка. Например, если мы сразу все умрем, например, на войне, и если потом когда-нибудь найдут кусочек пластинки, ведь не поймут, что это такое, скажут, что это такая порода или еще что-нибудь. Я уже кое-что поняла насчет кораблей, почему они не тонут, теперь осталось насчет пластинки.

- А у тебя что было до меня?

- Был один мальчик, а потом оказалось, что он - альфонс.

- Но не Доде?

- Не Доде, и даже не испанский король Альфонс!!. И насчет самолета тоже. (В небе, например, показалось.) Это самолет? - спросила Ирра.

- Это не самолет.

- Мне тоже так кажется.

Они рассматривали эту вещь в небе, она, конечно, напоминала самолет, но в то же время и не напоминала.

- Это самолет, - сказал он и отвернулся от неба.

- Почему ты так думаешь?

- Стоит только усомниться в том, что это самолет, и начинаешь сомневаться во всем остальном. Там на горизонте должен светиться дом. Видишь его?

- Но это не дом, - сказала она.

- Правильно. Поэтому то, что мы видим в небе, - это самолет, а на горизонте - дом.

- А в сперме тридцать миллионов сперматозоидов, да?

- Может быть, не помню сколько, это нужно спросить у какого-нибудь малыша. Они роются по разным справочникам и знают, сколько сперматозоидов, сколько яйцеклеток, что такое половой акт.

- И тебя это не удивляет?

- Меня удивляет, почему по реке плывет топор.

Повсюду были скрепки, они блестели и скрепляли все подряд. На стуле стоял мясной компот, на полу лежал медвежонок, она взяла его в постель и обнимала так сильно, что у него оторвалась лапка, и она вздрогнула от омерзения, и медвежонок упал и прилип к полу.

Она спросила, как его дразнили в детстве, он ответил: "Додо". Она спросила, знает ли он, что по-французски это обозначает бай-бай, он -ответил, что знает. Она спросила, нравится ли ему с ней бай-бай, он ответил, что нравится. Она спросила, можно ли и ей так называть его, он ответил, что можно. Она выглянула на балкон, а там шли: пеших 50 тысяч, да плясцов 100 человек, да коней простых 300, да обезьян за ними 100, да блядей 100, а все гаурыкы, что обозначает девушки.

I.

- Можно съесть макароны с сыром,- предложила Ирра, - так они невкусные, а сыром одним все равно не наешься.

- Ты так много говоришь, как будто у тебя есть сыр.

- Если бы он у меня был, я бы не задумываясь съела его вместе с макаронами, если бы они у меня тоже были.

- Уже можно одеваться.

- Но ты же меня не любишь, - сказала она.

- Не лежать же из-за этого все время в постели.

- Тогда, конечно, можно одеваться.

- Но ты же меня тоже не любишь, - сказал он.

- И куда же ты пойдешь одетый? - спросила Ирра.

- Пойду посмотреть, что вокруг растет.

- А мне что делать?

- Слушай, если ты не знаешь, что тебе делать, делай то же самое, что делаю я. Я одеваюсь - и ты одевайся. Я выхожу на улицу - и ты выходи. Я иду по своим делам - и ты иди по своим делам. Я сплю с другой женщиной - и ты спи с другим мужчиной, поняла?

- Я поняла. Тогда я тоже пойду и посмотрю, что вокруг растет.

Для этого необязательно было выходить на улицу, потому что все было видно из окна. До самого горизонта постройки располагались так, что не мешали друг другу, и можно было смотреть на каждую в отдельности. Неожиданно он сказал про солнце, и ей было приятно, что он его заметил, потому что она его заметила еще раньше. Трамваи шли друг за другом как исключения: сначала стеклянный, потом оловянный, потом деревянный; потом Додостоевский сказал:

- У меня сегодня много дел, кроме того - одна деловая встреча, ты можешь пойти со мной, но только ведь ты будешь там шутить.

- Я не буду, - сказала она.

- И пожалуйста, никаких "Додо".

- Что же мне тебя по имени-отчеству называть?

- Да, лучше по имени-отчеству.

- Тогда, может быть, ты меня тоже будешь называть по имени-отчеству?

Он посмотрел на нее издалека, она стояла в его тапочках, в его рубашке, в своих колготках, в его комнате. Видимо, сейчас он ей не нравился, и она хотела, чтобы он называл ее по имени-отчеству. Он подумал, что сейчас что-то должно случиться, но все равно назвал. Она спокойно пропустила это мимо ушей и спросила:

- Ты будешь есть картошку?

Он испугался этого вопроса.

- А ты? - спросил он.

- Я тебя первая спросила.

Тогда он понял, что все хорошо, и сказал, что будет. Картошка была, чай был, кофе (если с молоком, то было, если без молока, то был), но не было ни того, ни другого. Недолго говорили про картошку и про соль. "Соленая?" - "Нет, недосоленная". - "А мне кажется вполне соленая, но ты можешь посолить, дать тебе соль?" Очень быстро прошел день, и Додостоевский стал собираться. Она еле-еле ковырялась, и он насильно натянул на нее платье. Он совершенно правильно застегнул его, и она догадалась почему.

- Я знаю почему, я все знаю.

- Еще одна минута, и я уйду один.

Наконец, они вышли. Около светофора играла музыка, было очень много народу. Люди стояли все вместе большой толпой, и никто не приглашал друг друга танцевать. Машины разбрызгивали холодную грязь и уезжали.

- И что ты скажешь на деловой встрече? - спросила Ирра.

- Скажу, что мне очень приятно и что я хочу выпить, чтобы сохранить память о ней.

- А потом что ты сделаешь?

- Потом я подам руку, чтобы мне ее пожали, и улыбнусь.

- А я что буду делать?

- Ты будешь стоять с краю и смотреть.

- А если я рассержусь?

Он поторопил ее, и они успели сесть в автобус. Сначала впереди шла трамвайная линия, и он забыл, что едет в автобусе, и думал, что едет в трамвае, поэтому, когда линия кончилась, он от резкого тормоза повалился вместе с другими пассажирами, но вовремя вспомнил, что все хорошо, что это не крушение и что он едет в автобусе. Она же сидела и, может, поэтому сказала:

- Дурацкий трамвай, так болтается.

Он увидел впереди рельсы и подумал, что она права, трамвай был трамваем, автобус - автобусом.

Они уехали на восток города, там уже не было рельсов, автобус долго пробирался сам по себе и остановился в месте не очень красивом. Напротив остановки стоял киоск, в котором продавали. И дом, в котором. Наверху была вывеска, там не горели крайние буквы, но так было тоже понятно: "остиниц". Там им подарили подарки: ей - маленькую шоколадку, ему - значок.

- Ты довольна? - спросил он.

В комнате было много яичной скорлупы, стены художественно потрескались, чулки художественно поехали, но их не облупили, но их не зашили, в окно была видна остановка, и к ней подъезжал автобус, на который они не успели, и еще один, на который не успели, и последний, на который, слава богу, успели.