Александр Хургин - Лишняя десятка (сборник рассказов)

Александр Хургин

Лишняя десятка

СОДЕРЖАНИЕ

Отстрел

Дурацкий случай

Дочка Шура

Цветная рубашка

Острый живот

Свет в кухне

Дом Лишняя десятка

Ноль градусов

Батальная пастораль

Тетрадка

Равнобедренный треугольник

ОТСТРЕЛ

На мехзаводе раз в году отстреливали собак. Обычно к Октябрьским. Потому что их разводилось больше чем надо. Собак заведующий материальным складом держал, чтоб охраняли социалистическую собственность от народа, а они, собаки, плодились. К началу осени уже и на проходной жили, и в гараже. Целая стая. В воскресенье по заводу не пройти - сожрут. Они же наглеют, когда их много, а людей мало. Поэтому их и отстреливали каждый год. Дедок один отстреливал. В охране работал. Он умело стрелял, дедок этот. Никогда не мазал. Точно в лоб попадал. Или в крайнем случае - в затылок, чтоб не мучилось животное. А собаки пока поймут, что к чему, он их уже и перестреляет. Они же не могли ожидать такого, потому что дедок этот их кормил. Конечно, они его не боялись.

А в этом году дедок уволился. Сказал:

- Старый я стал работать. Буду на пенсии жить, - и уволился.

Теперь никто собак отстрелять не брался. Охранники сказали:

- Мы вам охранники, а не живодеры.

А на улице давно декабрь. А собаки все бегают. За машинами гоняются, на людей гавкают.

К этому дедку домой сходили, попросили помочь родному заводу. Но он отказался. Сказал:

- Хватит с меня, пострелял на своем веку! - сказал: - Вызывайте будку.

А на место дедка в охрану устроился Савельин из кузнечного. Ему около года до пенсии оставалось - до пятидесяти лет то есть, - он и устроился. Заработок у него средний - хоть за какие пять лет возьми - за триста был. Чего ж ему не пойти в охрану? Тем более сил у него стало мало. Правда, начальник цеха отпускать его не хотел. Говорил:

- Где я такого машиниста молота найду?

Савельин ему объясняет, что силы у него уже нету так пахать выработался. А он слушать даже не хочет. Говорит:

- Ты на свою рожу посмотри.

А что рожа? Рожа у Савельина красная. Что да, то да. Сосуды у него так расположены. Капилляры.

Пошел, короче говоря, Савельин к самому замдиректора по кадрам и быту. У них Гунидов Петр Петрович замдиректора работал. Пришел к нему Савельин, так и так, объясняет, здоровья нету - на молоте в горячем цехе, разрешите, говорит, до пенсии доработать охранником. А Гунидов говорит ему:

- Что это вам, Савельиным, все сего-то надо? Сын твой из кабинета не вылезает - инвалид труда, понимаете ли, - теперь вот еще и ты. Тебе молоко выдают?

- Выдают, - Савельин говорит.

- Ну и работай. А если больной - неси документ, рассмотрим.

Дочка дома увидела Савельина и спрашивает:

- Чего злой?

- А ничего, - Савельин говорит.

Он дочку-то свою не жаловал. Она тоже на мехзаводе работала, в конторе, ну и путалась с Полупаевым - с директором. Причем в открытую путалась. Было - прогуляла после выходных, в понедельник, начальник ее раскричался:

- Пиши объяснительную, - кричит, - я с тебя за прогул премию сниму и тринадцатую сниму, все, короче, сниму!

Ну, она и написала, что я такая-то и такая-то, находилась тогда-то и тогда-то с тов. Полупаевым Л.А. на его личной даче, редиску пропалывала. В чем и подписуюсь. Начальник проверил - точно, не было Полупаева в понедельник. Секретарша сказала - вызывали на совещание в обком партии. Прием трудящихся по личным вопросам отменять пришлось.

За эти дела Савельин и не жаловал дочку. А тут или выговориться ему захотелось, или, может, само прорвалось, но он ей взял и рассказал все. И про то, что силы не стало совсем, и про Гунидова.

- Так что ж ты сразу не сказал? - дочка говорит. - Я Ленику шепну, это полупаева она так, Леником звала, - он тебя куда хочешь переведет.

Савельин думал, треплется его дочка, когда - нет. Завтра нашла в цехе и говорит:

- Пиши заявление. Леник сейчас подпишет - и иди в кадры, оформляйся.

За один день Савельин перевелся. И стал на проходной работать. Охранником. Сутки работает - трое дома. Ночью вполне вздремнуть можно - они по четыре человека дежурили, - а днем тоже не надорвешься. Нормальная работа. Особенно если здоровье плохое. Платят не густо, но Савельину и не надо больше. Дети взрослые, обеспечены, и на книжке у него немного есть. В общем, нормальная работа. Сиди, пропуска проверяй или ворота открывай-закрывай, кнопкой. Простая работа, хотя тоже свои нюансы имеет. Савельин по неопытности быстро напоролся. То есть он прав был, он же при исполнении, а машина подъехала к воротам и сигналит - открывай. Савельин проверил кузов, а там доски. Струганные - одна в одну.

- Пропуск давай, - Савельин говорит, - тогда открою.

А шофер ему:

- Открывай, хуже будет.

На это Савельин, конечно, уперся. Старшему охраннику доложил, что акт надо составлять. В это время шофер Гунидову позвонил. Гунидов старшего охранника к телефону позвал и говорит:

- Выпустите машину, олухи!

Старший охранник отвечает:

- Есть!

А Савельин стал на своем и стоит. Пусть пропуск дает. И настоял. Пропуск выписали и подписи все поставили по закону, и печать. Что на строительство детского комбината машина доски везет, написали. Савельину ничего не оставалось. Выпустил он машину. А старший охранник говорит ему:

- Дурак ты, дурак, Савельин. Это ж Полупаеву на фазенду доски, для сауны. А ты лезешь.

- Надо ж тебе, - Савельин думает, - ну что хотят, то делают. И на гласность эту кладут, и на все. Собаки!

А назавтра после этого происшествия собрание открытое проводили. Савельина тоже загнали для количества. Ему все равно, время рабочее - пошел.

Сначала там все как всегда было. Выступали, выступали, аж в сон всех кидать стало. А потом, в конце уже, встал из президиума Полупаев и говорит:

- Товарищи! - говорит. - Я хочу обратить ваше пристальное внимание на неудовлетворительную работу наших заводских охранников. Мало того, что ночью они все поголовно спят, вместо того чтоб работать, так еще и собак на проходной держат бешеных. Стаю. А вчера просто отличились. Машина везет материалы на детский комбинат, который мы обязались подарить нашим детям еще к празднику Великого Октября, а охранник Савельин ее не выпускает. Ему заместитель директора приказывает, а он не подчиняется. И вообще я не знаю, посмотришь на наших охранников - их против танков пускать можно, а они на проходной сидят, жиреют в то время, как другие, не жалея... - ну и все такое прочее и тому подобное.

И в заключение речи Полупаев пообещал собранию, что он этого так не оставит. Потому что это уже совсем...

Вышел Савельин из актового зала, когда собрание объявили закрытым, сел в дежурке и смотрит в окно на собак. А собаки грызутся между собой, рычат, лают. Савельин и говорит тогда старшему охраннику:

- Выдавай, - говорит, - мне карабин. И две обоймы выдавай.

- Ты чего это? - старший охранник спрашивает.

- А чего? - Савельин говорит. - Собак отстрелять надо?

- Надо.

- Ну?

- А-а, - старший охранник обрадовался. - Это дело полезное. А то будку вызывать - столько мороки!

Выдал он Савельину карабин, вышел Савельин из дежурки, карабин вскинул - примерился. Потом прижался к нему, как к родному, чтоб рука не дрожала, и на спуск стал нажимать. Раз, другой, третий.

Собаки визжат, вертятся, падают, а он повторяет только:

- У, суки, - и нажимает.

ДУРАЦКИЙ СЛУЧАЙ

Иванова была старухой. Толстой и шустрой. И целыми днями гуляла. На скамейке у подъезда. А недавно она гулять перестала. Вернее, она и сейчас гуляет, но только у себя на лоджии. Хорошо, на первом этаже лоджия есть. А выйти Иванова не может. Ее недавно парализовало. Всю левую сторону. Кровоизлияние у нее было, поэтому ее и парализовало. И вынести ее не улицу некому - Федя старый уже для этого. Да и незачем ее выносить. На лоджии тоже воздух. И видно все. И удобно. Она же в кресле сидит. Покормить, помыть, повернуть, посадить - со всем этим Федя справляется. А на улицу вынести не может. Хоть всего три ступеньки там. Кое-как на лоджию вывести - это он пока в состоянии. Выведет, посадит ее в кресло, она и сидит. Молчит. Речь у нее после кровоизлияния тоже отнялась. Скучно ей сидеть на лоджии и молчать.

Раньше-то она со всеми беседовала. Кто бы ни шел - остановит. Как дела, спросит, что нового, что где продают. И знала обо всех все. Кто женился, кто уехал, кто с кем. Умер кто-нибудь - тоже всегда знала. И на все похороны в округе ходила. Помогать. Если ее не звали, она все равно ходила. Интересно ей было, что ли?

Федя ей нет-нет, т скажет:

- Рая, оно тебе надо, чужое горе?

А она говорит на это:

- Надо. Я ж, - говорит, - помогаю или что я делаю?

Наверно, дома работы ей не хватало. Поесть сготовит на двоих, приберет - и кончились дела. А когда-то у нее семья была не то что теперешняя. Как у людей была семья. То есть у Ивановой две семьи было. Сначала, до войны, у ней был муж парикмахер, Миша Гольдин, и двое детей - Йося и Фима. А за Федю это она в самом конце войны вышла, когда совсем уже одна осталась. Вышла и стала Ивановой. Они хорошо с ним жили. Всю жизнь. Только с детьми не везло. Ни одного не вырастили из троих. Вдвоем жизнь прожили и на пенсию вышли. А в старости, конечно, скучновато стало им жить. Поэтому Иванова и суетилась вечно.