Борис Петрович Екимов
ТАРАСОВ
Рассказ
1
Из райцентра возвращались ночью. В председательском газике сидел управляющий четвертым отделением Талдыкин, и надо было его завезти. И потому свернули с ухабистого грейдера и легко покатили к хутору по ровному, наезженному следу сбоку дороги, по зеленям.
На полпути к хутору, у Терновой балки, впереди замаячили вдруг красные огоньки, и, переключив фары на дальний свет, увидели "Беларусь" с возом соломы.
Увидели и стали нагонять.
- Кто это? - спросил председатель. - Откуда везут? Зачем?
- Не знаю... - недоуменно полол плечами управляющий Талдыкин. Он и вправду не знал. - Не наш, наверное...
- А чей же? - недовольно спросил председатель, и вдруг его осенило: - Он! Точно, он! Поймали!
И Талдыкин, и главный агроном Нистратов, и даже шофер сразу поняли, о чем речь.
Нынешней зимой, в январе, начали воровать солому. Свезенное к фермам не трогали, видно побаивались, забирали оставленное в полях. Солому брали с выбором, ячменную, просяную, гороховую. Соседи, из колхоза "Россия", тоже замечали неладное. Время шло, солома пропадала, а вор следа не оставлял. И вот теперь, наконец...
- Ты никого нынче не посылал за соломой? Вспомни? - спросил председатель.
Талдыкину и вспоминать было нечего.
- Никого не посылал, - ответил он, не спуская глаз с тележки, которая подходила все ближе и ближе. И управляющий узнал наконец. - Тарасов... проговорил он вначале неуверенно, но тут же повторил твердо: - Тарасова трактор. Тарасов.
- Тарасов?! - разом и удивленно выдохнули в машине.
- Догоняй и останавливай! - скомандовал председатель.
Трактор взял правее, позволяя набегавшей сзади машине себя обогнать. Газик пошел вровень с трактором, посигналил и затем, обогнав, остановился впереди, у правой обочины. "Беларусь", не сбавляя хода, обошел машину и покатил вперед. Председатель, уже открывший было дверцу, захлопнул ее и обескураженно глядел на спутников.
- Вот стервец...
Шофер, не дожидаясь команды, тронулся и снова стал догонять вихляющийся зад тракторной тележки.
- Перегони и ставь посредине.
Теперь трактор дороги не уступал. Отчаянно сигналя, газик все же обошел его справа, по зеленям, обошел и остановился в полусотне метров, посреди дороги. Трактор повторил тот же маневр. И не успели в машине опомниться, как прогремели мимо "Беларусь и тележка и ушли вперед.
- Догоняй и ставь поперек! - разозлился председатель.
Тем временем колея, вильнув, перешла с правой стороны лесополосы на левую и оказалась зажатой между щеткой деревьев и вздыбленной теркой основной дороги, вовсе теперь непроезжей. Трактор шел посередке, и обогнать его было нельзя. Шофер бесполезно сигналил и сигналил, а потом, заметив прогал в лесополосе, кинулся туда, выскочил на ровное поле озимки и пришпоренно поскакал вперед и вперед, с тем чтобы, обойдя трактор, выйти на его колею возле старой птицефермы.
Трактор, конечно, обошли, и намного, и на развилке дорог остановились, дожидаясь его. Председатель и управляющий вылезли из машины и стали глядеть назад, во тьму, силясь увидеть далекий свет фар.
Прошла минута, другая. Торопливо закурили.
- Сейчас, голубчик, придет... - говорил председатель. - Сейчас прискачет. Вот так вот машину ставь, - приказывал он шоферу. - А вот здесь мы. Никуда не денется, остановится.
Трактора все не было. Докурили сигареты.
- Света нет, - сказал шофер. - Куда ж он подевался?
- Может, выключил?
Шофер вернулся к машине и остановил мотор. И теперь уже все вчетвером встали посреди дороги, глядели и слушали.
Рядом, подле наезженной колеи, смутно белел снег и чернели ветки деревьев, но чуть далее, уже в десяти шагах, тонуло все во тьме: и дорога, и поля, голые вязки и небо - ничего не разобрать. И лишь далеко-далеко, на бугре, на бессонном грейдере два мерклых автомобильных огня шли навстречу друг другу, и встретились, и поползли прочь, все далее расходясь в просторной ночной темени.
- Не слыхать... - досадливо проговорил председатель. - Куда же он девался?
- Да мало ли куда... В лесополосу заехал и встал. В степь свильнул, в балочке схоронился, теперь ищи его.
- Зачем вот ты свернул? - попенял шоферу председатель. - Ехал бы за ним да ехал.
- Как лучше хотелось. Думаю, перехватим. Вот чертяка премудрый, этот Тарасов...
- Да-а... Ну и Тарасов...
- Ему-то чего не хватает?
- Жадность. Готов все проглонуть.
- И проглотит... Ядало здоровое...
- Ох и Тарасов...
На хуторах издавна паспортных фамилий не признавали, и всякая семья носила прозвище, данное кому-то из рода. Всяк знал Рабуновых, у которых бабка Матрена еще в молодости ходила просить к соседям рубанок да назвала его впопыхах рабуном. С того дня стала она Рабунихой, а весь род ее - Рабунами. У Курсанов, в давние тоже годы, покойный дед Мосей был курсантом тракторных курсов. У Фетисовых прославился Фетис - гуляка, балагур и песенник. У Казначеевых казначеем был дед при старых еще властях.
Лишь почтальон Фокич знал всех по настоящим фамилиям, но и тот на старости лет стал терять память и порою голову ломал, глядя на конверт, вспоминая и бормоча под нос: "Косихин Николай... Это какой же Косихин... Либо из Юданов?.. Юдаичев Николай..."
Один лишь Тарасов прозвища не имел, хотя известен был давно и широко. О семье его говорили просто - Тарасовы.
Если кто-то на хуторах гусей лишка заводил, его спрашивали: "Тарасовых решил обогнать?" Если сена много накашивал, говорили: "Как у Тарасовых".
О самом Тарасове сторонним людям рассказывали много и охотно. О том, как он зараз двадцать вареных яиц съедает, два фунта сала или целого гуся да четвертью молока запивает. А потом сутки напролет может из трактора не вылезать, пашет и пашет. Рассказывали, что косит он траву неотбитой тупой косой, а отбитой ему косить нельзя, потому что при его бычиной силе, замахнувшись, он может волчком крутануться и самого себя подкосить. А тупая коса его сдерживает и бережет. О том, что с трактором он как с живым человеком говорит и тот его понимает. Многое могли рассказать на хуторах о Тарасове.
А вот теперь стояли и ждали его посреди дороги сам председатель, и управ, и главный агроном. Но в ночной степи не видно было ничего и не слышно. Лишь позади, за спиной, светили желтые огни близких ферм хутора и дома его. И далекий собачий брех был единым звуком в ночном тихом мире.
Поняв, что Тарасова не дождаться, на всякий случай проехали по дороге, посвечивая фарами вправо и влево. Но найдешь ли иголку в непроглядной теми? Доехали до поворота, и вернулись, и ругали Тарасова, не жалея слов.
- Ну и нахалюга...
- Бессовестный. Ну, куда волокет? Сена - на три зимы хватит. Соломы навез, я сам ему разрешал, целый скирд. И еще мало...
- Ненасытный...
- Да это просто болезнь, - доказывал агроном. - Надо тянуть и тянуть. А глядя на него - и другие.
- Нет, я его приструню, - нешуточно сердился председатель. - Я ему покажу. Скажу участковому, чтобы составил акт. По всей строгости. Это же явно не себе, это явно возит и куда-то за бутылку... - председатель проговорил и осекся. Он знал, что Тарасов водки не пьет. И выругался: - Твою мать... Куда же он прет ее?.. И с наших полей, и из "России".
- Есть такие люди, что готовы и купить, - подсказал шофер. - В Дурновке, в Борисах.
- Ну, мы ему продадим, мы ему устроим... - обещал председатель.
Машина между тем въехала в хутор и прямиком направилась к сараю, где техника стояла. Управляющий вылез, сходил посмотрел и, вернувшись, сказал:
- Нету тарасовского трактора. Точно, он.
Подъехали к тарасовскому подворью, прямо к воротам, и долго сигналили. Заволновались, тревожно загоготали гуси. Потом на крыльце свет загорелся вышла Раиса. Еще не видя, кто там сигналит в темноте, она крикнула:
- Чего? Кого надо? Хозяин еще не приходил! На работе!
- Ну, вот и понятно, - сказал председатель. - Ладно, мы поехали, а ты, управ, иди и дожидайся своего передовика. Он в степи ночевать не будет. Вот ты его и встрень. А я завтра участкового подошлю. Нехай пресекает.
Машина ушла. Талдыкин проводил ее взглядом и тяжко вздохнул. Не хотелось ему в дом к Тарасову идти с дознанием и нелегким разговором. Но выбирать не приходилось.
Жена Тарасова, Раиса, еще стояла на крыльце. Талдыкин ворота открыл и вошел во двор, к свету.
- Это я, тетя Рая, здравствуй.
- Ты, Николай Иваныч? А я не догляжу... Машина пипикает да пипикает. Кого господь принес? Проходи...
Талдыкин поднялся на высокое крыльцо, в дом вошел. Под ноги ему с жалобным блеяньем сунулся черный козленок.
- Ку-да лезешь... - осторожно отодвинул он ягнака и другого заметил, еще не обсохшего, возле печки. - Пошли котиться?
- Пошли... Как из мешка труханули. Да по двое котятся. Трое уже двойню принесли. Спасибо, хоть ныне по одному.
- Три двойни? - позавидовал Талдыкин.
- Не в радость все это, Николай Иваныч, - ответила Раиса. Бог здоровье отымает, и ничего немило.
