Ю. ТЫНЯНОВ
Как мы пишем *
...А если покрыто штукатуркой, попробуйте верхний слой содрать стилем (это такая скульптурная лопаточка, есть деревянные, есть и стальные).
Лекции по палеографии.
1
Всего труднее заставить человека поверить в факт, факт его существования.
Не то чтобы он не чувствовал, что существует: он чувствует свое дыханье, свое тепло, иногда и чужое, он носит свое тело, в нем проходят мысли, он работает, - вещь рождается у него под руками. Но на сколько верст в окружности существует он, на сколько лет? Смотря кто. Есть диаметр сознания. Интерес к прошлому одновременен с интересом к будущему. Человек из записной книжки Чехова взглянул в окно на похороны: вот ты умер, тебя хоронить несут, а я завтракать пойду. Этот человек, конечно, может сказать и о будущем: вот ты не родился еще, у тебя нет фамилии, а я сейчас завтракать пойду.
* Из сборника "Как мы пишем", выпущенного Издательством писателей в Ленинграде, 1930. - Прим. сост.
2
Я думаю, что три четверти людей, так или иначе образованных, до сих пор обходятся тем фактом, что Солнце движется вокруг Земли. Все, или по крайней мере многие, учили в школе, что Земля движется вокруг Солнца, но из этого знания до сих пор как-то ничего и не получилось.
Знание - знанием, а сознание - сознанием: средний интеллигент ходит, честно говоря, с сознанием того, что Солнце всходит и заходит. Ему нечего делать с таким громоздким и совсем неочевидным фактом, что Земля движется.
Человек живет в чужих улицах, в городах, построенных дедами, притом чужими дедами.
В Чехии есть целый город, который живет в гостях у XIV века: все сохранилось. Трубы не дымят, печи в исправности - квартира алхимика при дворе Карла IV. Современная старуха, которая показывает эту квартиру и варит в алхимическом котле картошку, вряд ли живет в XX веке: платье XX века, голос XIX, квартира XIV, сама - никакого.
3
Человек живет не только в чужом доме, в доме чужих дедов, но и в чужом языке. Сколько слов и выражений человек не понимает! Он знает, и все же - не понимает. Вот он сидит и читает газету: после того как Бонкур пошел в Каноссу к Бриану.
Каносса. Он пошел в эту Каноссу.
- Каносса - это замок, в восемнадцати километрах к Ю-В от Реджо, в Апеннинах, он стоит на горе...
- Ах, так там должно быть очень тепло.
- В Каноссу скрылась вдова императора Лотара, Аделаида, преследуемая исканиями Беренгара II-го, она звала на помощь императора Оттона, предлагая ему руку...
Сама предлагала? Постойте, когда это было? Кто это такой Беренгар II-й? Я и первого не знаю.
Это было в X веке.
- В X веке! Черт возьми! Но при чем здесь Бонкур?
В Каноссу бежал папа Григорий VII, принимая защиту владелицы замка маркграфини Матильды...
- Ах, вот как, и папа. Это в котором же веке?
- Это было в XI веке. Сюда холодною зимою прибыл император Генрих IV, чтобы выпросить прощение у папы, и, простояв три дня у ворот в одеянии кающегося, пал затем к ногам папы и...
- Пал? То есть как это пал? На самом деле упал, что ли?
- Да, вроде того, что на самом деле упал. Впрочем, я и сам не совсем точно...
И решительно никто не может в это поверить. Простоял три дня у ворот, и еще в одеянии... босиком, что ли... Я где-то в театре, кажется, такую постановку видел.
И не видал.
Невозможно поверить в этого Генриха IV. И старый историк тряс маленьким клочком бумаги:
- Счет - счет гостиницы, в которой стоял Генрих в Каноссе: постель столько-то, вино - столько-то... Хлеб - столько-то.
Вы слышите? Вино! Он пил вино! Все представляли себе вино. Он стоял в гостинице. Представляли гостиницу. В факт верили. Он не пал, он стоял в гостинице и пил вино. Каносса была, Каносса была сделкой, факт вошел в сознание.
4
Прохладный вечер спускался над древними Афинами, когда молодой Каллимах...
Ах, не спускался этот вечер! Потому что вечер не спускается - ни разу в жизни не видел я, как вечер спускается. Становится темнее: на юге, например, темнота падает внезапно, наваливается грудью, но кто первый открыл, что вечер спускается? Откуда спускается?
Читатель читает. Во-первых, - коротко и устало регистрирует он, - я знаю, как темнеет, ничего при этом не спускается. Во-вторых, - еще короче отмечает он, - в древних Афинах, может, и спускалось. В то время все могло быть. Даже, может быть, ничего не было в то время.
Древние Афины не существуют, более того - они никогда не существовали. Если же молодой Каллимах ходил по Афинам, - Афины в то время и не могли быть древними.
Древние Афины дважды уничтожены одной фразой.
5
А может, и не уничтожены, может, отныне древние Афины навсегда будут у человека тем городом, в котором вечер спускается, именно спускается, в особенности если человек прочтет это в детстве. Такая, например, странная история произошла у меня с Иваном Грозным Об Иване Грозном я узнал восьми лет по замечательной книжке сытинского издания "Удалой атаман Ермак Тимофеевич и его верный есаул Иван Кольцо". Я бы с радостью перечел эту книжку, и хочу искать ее по примете: на обороте обложки был желтый подсолнух в красной ленте. Опричников я любил, там были такие песенки: "Эх, ух!" - а на обложке розовый молодец в шапочке с заломом. Сапожки были лаковые, похожие на музыкальные инструменты, и были лучше, чем сапожки асмоловского мужика. (То есть мужика, изображенного на коробке асмоловского табаку.) Молодец отплясывал, сапожки играли.
Еще в университете, когда я проходил Ивана Грозного, появлялась у меня вся компания: есаул Иван Кольцо, шапочка с заломом, сапожки с игрой и громадный подсолнух в красной ленте.
6
...Итак, счет гостиницы, документ непарадный, документ о хлебе и вине.
Есть документы парадные, и они врут, как люди. У меня нет никакого пиетета к "документу вообще". Человек сослан за вольнодумство на Кавказ и продолжает числиться в Нижнем Новгороде, в Тенгинском полку. Не верьте, дойдите до границы документа, продырявьте его. И не полагайтесь на историков, обрабатывающих материал, пересказывающих его.
Когда я работал над "Смертью Вазир-Мухтара", меня поразила история Самсон-Хана. История эта была разработана исследователем почтенным, много поработавшим над историей императорского периода на Кавказе - Адольфом Петровичем Берже. Самсон-Хан, солдат-дезертир русской армии, начальник персидской гвардии, у Берже ведет себя как дворянин, случайно поступивший на службу к иностранному правительству: во время русско-персидской кампании он отказывается участвовать в войне и уезжает из Тавриза. Русский батальон дезертиров против русской армии не выступает. Я решительно ничего не мог сделать с этой конфетной историей. И не пробовал. У меня не было под рукой никаких документов, опровергающих Берже, и все-таки я не мог писать вместе с Берже. Мне почему-то представлялся все время какой-то попечитель учебного округа эпохи Александра III, где-то, в какой-то гимназии уверяющий гимназистов, что "даже закоренелые преступники и те, почувствовав раскаяние...". Бахадеран в ханском халате, убивший свою жену, как-то хмурился и не соглашался на свои горячие национальные чувства. Начальник гвардии не может отказаться от военных действий. И как персы позволили бы этому своему генералу пить кофе и шербет, когда их били? Разве из недоверия? Но батальон дезертиров, эти дезертиры, многажды битые и прогнанные сквозь строй - и ненавидящие строй, который их обидел, так-таки "не пожелали", "отказались" и т. д.? Нет. И, сознательно, не имея документов, опровергающих Берже, я написал об участии Самсона и его солдат в битвах с русскими войсками и не чувствовал угрызений совести. А потом, уже после того как напечатал это, роясь в каких-то второстепенных материалах, наткнулся на краткую записку генерала (кажется, Красовского), в которой тот требовал подмоги, потому что на левом фланге наседают на него русские изменники. А насчет того, что Самсон уезжал из Тавриза во время войны, этот факт подтвердился. Но уехал он из Тавриза - в ставку персидского главнокомандующего Аббаса Мирзы.
И уже значительно позже, после 1837 года, когда капитану Альбрандту удалось, наконец, вывести из Персии дезертиров, в парадных докладах могли писать, что "даже нераскаянные злодеи" и проч.
7
Там, где кончается документ, там я начинаю.
Представление о том, что вся жизнь документирована, ни на чем не основано: бывают годы без документов. Кроме того, есть такие документы: регистрируется состояние здоровья жены и детей, а сам человек отсутствует. И потом сам человек - сколько он скрывает, как иногда похожи его письма на торопливые отписки! Человек не говорит главного, а за тем, что он сам считает главным, есть еще более главное. Ну, и приходится заняться его делами и договаривать за него, приходится обходиться самыми малыми документами. Важные вещи проявляются иногда в мимолетных и не очень внушительных формах. Даже большие движения - чем они сначала проявляются на поверхности? Там, на глубине, меняются отношения, а на поверхности - рябь или даже - все как было.
