Александр Бестужев-Марлинский - Сочинения. Том 1

До недавнего времени многим современным читателям Бестужев-Марлинский был знаком больше по имени. Он известен, в основном, как декабрист, сподвижник Рылеева по изданию «Полярной звезды», и как соавтор агитационных песен. В сборниках поэзии декабристов он всегда заслонен более яркими талантами: Рылеевым, А. Одоевским. Его имя называется среди друзей Грибоедова, Пушкина, и последний характеризовал Бестужева как человека в высшей степени симпатичного, остроумного, но колкого, вызывающего на споры. В течение десятилетий немалую роль играло и предубеждение: Белинский в свое время развеял славу Марлинского как писателя, склонного к внешним эффектам, изображающего «неистовые страсти и неистовые положения»[1], а критик редко ошибался…

Но как раз критика Белинского и может многое нам разъяснить. Если вдуматься в его суждения о Марлинском, они на редкость доброжелательны и нелицеприятны. У Белинского была своя система критериев, связанная с его борьбой за утверждение реализма в русской литературе. Устами Белинского гоголевская эпоха выносила Марлинскому свой приговор. По-разному оценивал он Бестужева-критика и Марлинского-прозаика. Первого Белинский вообще никогда не подвергал сомнению. Его статьи, по словам Белинского, были «крайне интересны», отличались «верностью взгляда на предметы, остроумием и живостию»; автор их везде обнаруживал «эстетическое чувство и верный вкус человека умного и образованного»[2]. И о последней его критической статье, написанной по поводу романа Н. А. Полевого «Клятва при гробе господнем», представляющей собой целый трактат о романтизме, Белинский сказал: «сколько… светлых мыслей, верных заметок, сколько страниц и мест, горячих, сияющих, блещущих живым, увлекательным красноречием»[3].

О Марлинском-прозаике Белинский отзывался очень резко, отмечая у него «талант чисто внешний», отсутствие характеров, лиц, образов. Однако еще в «Литературных мечтаниях» писал: «Он одарен остроумием неподдельным, владеет способностию рассказа, нередко живого и увлекательного, умеет иногда снимать с природы картинки-загляденье»[4]. А незадолго до своей смерти, когда уже с десяток лет не было в живых и самого автора, критик заявлял: «Марлинский был писатель не только с талантом, но и с замечательным талантом, не чуждым даже оригинальности и силы»[5]. Марлинский проигрывал только в сравнении с Гоголем, чья проза становилась с половины 1830-х годов господствующей в русской литературе. А где-то между Карамзиным, первым серьезно обратившимся к прозе, и Гоголем било уготовано прочное место Марлинскому, внесшему свой вклад в разработку жанров русской повести и рассказа. Его не зазорно было похвалить и посреди шумных успехов «натуральной школы» 1840-х годов. «Марлинский был первым нашим повествователем, был творцом или, лучше сказать, зачинщиком русской повести»[6], — писал Белинский.

Долгое время о Бестужеве-декабристе вовсе нельзя было писать. Лишь в 60-х и 80-х годах прошлого века начались журнальные публикации его писем к родным: в этом немалая заслуга М. И. Семевского, снявшего заклятие с имени «государственного преступника». Но в общественном сознании еще слабо связывались декабризм Бестужева с его литературной деятельностью. Позднее Н. Котляревский в книге «Декабристы» (1907) уделил много внимания именно писательскому облику Марлинского, не принимая всерьез его политические взгляды.

В советское время были опубликованы следственные дела декабристов, проведены специальные изучения — и ярко выступила роль А. Бестужева в революционном движении. Но еще расслаивался облик его на Бестужева-декабриста, Бестужева-критика, Бестужева-поэта и где-то отдаленно представал Марлинский — популярный автор повестей и очерков, «опечатанный» однажды мнением Белинского, многими превратно понятым…

В 1937 году вышел сборник избранных повестей Марлинского (всего восемь) с предисловием Н. Л. Степанова. Затем началось обстоятельное изучение литературного наследия декабристов. Благодаря работам Н. И. Мордовченко, В. Г. Базанова, Ф. 3. Капуновой[7] многое разъяснилось в том, что громко называлось «Бестужев-Марлинский».

Сегодня можно засвидетельствовать наличие широкого читательского интереса к Марлинскому. В 1958 году быстро разошлись его Сочинения в двух томах. В 1976 году вышел еще один однотомник его повестей. И вот сейчас опять предлагается издание двухтомника, в котором — все жанры творчества писателя: повести, рассказы, очерки, стихотворения, статьи, письма.

Бестужев-Марлинский предстает как закономерное, сложное явление русской литературы. Он отдавал дань и высокому гражданскому стилю, и байронической рефлексии, поклонялся Гете, Шиллеру и новомодному Гюго, отстаивал романтическую программу декабристского движения и спорил с опережавшим это движение Пушкиным-реалистом, в своих фантазиях готовил появление ранних повестей Гоголя и зарисовками городского быта предварял будущие «физиологические очерки» «натуральной школы»; в его повестях и очерках есть то, что готовило кавказские поэмы, «Кавказца» и «Героя нашего времени» Лермонтова; у пего есть и то, что привлекало внимание Толстого, обдумывавшего свои «Севастопольские рассказы», «Казаков», «Хаджи-Мурата».

Что же влечет теперь современного читателя к Марлинскому? Только ли возросшая любознательность?

В характерах всех Бестужевых: отца, матери, пяти братьев и трех сестер — отразилось определенное историческое время. И именно у Александра Бестужева — с особенной силой и яркостью. У него все исконно «бестужевское» прямо вело к «декабристскому».

Александр Александрович Бестужев родился 23 октября 1797 года в Петербурге, в обедневшей дворянской семье. Его отец А. Ф. Бестужев вместе с «радищевцем» И. П. Пниным издавал «Санкт-Петербургский журнал», проповедовавший идеи просвещения, гражданского равенства. Здесь отец поместил свой «Опыт военного воспитания», в котором начертал программу благонравия дворянских юношей. Все его сыновья, как и он сам, прошли военную службу; четверо из них: Николай, Александр, Михаил и Павел — были захвачены водоворотом 14 декабря 1825 года, сосланы в Сибирь, в солдатчину. Пятый — Петр — пострадал за то, что он Бестужев, «брат своих братьев», протаскал ранец в персидской и турецкой кампаниях, пока после унижений и измывательств не заболел психическим расстройством. Мать была простой нарвской мещанкой, даже не знала по-французски, но была чуткой и волевой женщиной, которая вместе с мужем не только воспитала детей в безграничной братской любви друг к другу, но и с глубоким пониманием отнеслась к их самопожертвованию во имя родины; только смерть помешала ей с дочерьми выехать к сыновьям — Николаю и Михаилу — в Сибирь.

Деятельность, смелость, верность долгу отличали Бестужевых. Николай Бестужев — морской офицер, автор ученых трудов, в Сибири впоследствии своею кистью создаст художественную галерею портретов декабристов и их жен, изобретет хронометр для кораблей, «сидейку» — специальный экипаж, который в Забайкалье так и будет наречен «бестужевкой»; брат Павел во время солдатчины на Кавказе изобретет особый прицел для пушек, который будет называться «бестужевским». Старшая из сестер, Елена, гордо встретит вечером 14 декабря нагрянувших с обыском на квартиру жандармов и не впустит их в спальню матери, а сама тем временем, обманув шпиков, стороживших дом с улицы, тайком переправит скрывающемуся брату Михаилу его амуницию. Опа будет поддерживать в письмах дух своих страдальцев-братьев, даст издателю Смирдину копию автопортрета Александра Бестужева (сама пририсовав к нему кавказскую бурку, в чем был намек на солдатчину брата) для помещения в альманахе «Сто русских литераторов» (1838), что вызовет негодование Николая I. В 1847 году она с другими сестрами, Марией и Ольгой, — как «истинные русские женщины», — отправится к ссыльным братьям Николаю и Михаилу в Селенгинск. Переживет своих братьев Михаил, он станет хранителем их памяти, напишет воспоминания о них. Вместе с Еленой он будет помогать Семевскому осуществить его публикации[8].

Благородство, смелая инициатива, беспримерная храбрость отличали Александра Бестужева. Он до восстания уже прославился как поэт, критик, повествователь. Даже в солдатчине под псевдонимом «Марлинский» он снова сделал себе имя.

Первоначальный выбор Горного корпуса, где Александр Бестужев недолго пробыл кадетом, не удовлетворил его, он оставил корпус и иронически, а как оказалось, пророчески, сказал матери: «Так меня и без Горного корпуса в Сибирь сошлют». Но порыв поступить в гардемарины, хоть и укрощенный тоже вскоре отвращением к математике, шел от сердца. Романтика моря отзовется позднее в повестях: «Лейтенант Белозор», «Фрегат „Надежда“», «Мореход Никитин». Служба в лейб-гвардии драгунском полку, хотя и напоминает банальное круговращение жизни дворянской молодежи того времени, вводила в общество тех, кто впоследствии будет действовать на Сенатской площади, знакомила с солдатом, сталкивала с проявлениями аракчеевщины. В быстром восхождении, Бестужева, до должности адъютанта герцога Вгортембергского, не было ни тени карьеризма, желания преуспеть. Артистически, свободно он относился к переменам жизненного пути, словно испытывая свои силы. А между тем перед глазами открывалось ничтожество высшего света, правящих кругов, он убеждался, как все разлагалось при дворе, как даже среди аристократии зрел заговор. Увлекаясь балами, сердечными романами, он чувствовал себя на пиру жизни и со всем пылом молодости отдавался ее радостям. Тут было и поприще для наблюдений и глубоких раздумий, закалка воли, бесстрашия, гордости. Бестужев умел по-рыцарски поддерживать свое достоинство: три раза стрелялся на дуэлях, был секундантом на дуэли Рылеева с кн. К. Я. Шаховским. «Кровь за кровь» назовет он позднее свою повесть, без его воли переименованную цензурой в «Замок Эйзен»: там тоже идет речь о защите чести от покушений наглой аристократии.