Камиль Зиганшин - Маха, или История жизни кунички

Камиль Зиганшин

Маха, или История жизни кунички

В глубоком. Просторном дупле было сухо, сумрачно. На дне мягко пружинила подстилка из длинных прядея лишайника.

Четверо еще слепых щенят куницы, покрытых коротким младенческим пухом, лежали плотным клубком и беспечно посапывали. Время от времени один из малышей сонно, с трудом удерживая большую голову, потягивался и, бесцеремонно расталкивая остальных, жадно тыкался мордочкой в набухший молоком сосок. Остальные, словно по команде, поднимали дружную возню и следовали его примеру.

Накормив несмышленышей, куница осторожно вставала и выскальзывала наружу. Подкрепившись первой попавшейся дичью и полакав студеной ключевой воды, она без задержки возвращалась в дупло. Ненасытное потомство взволнованно сопело, попискивая тянулось к матери и успокаивалось, блаженно почмокивая.

Кунята росли быстро. Нежные шубки день за днем густели. На головках потешно затопорщились треугольные ушки. Вскоре прорезались черные глазенки, и несмышленыши все чаще с любопытством поглядывали на смутно белеющий вверху лаз. Через него врывались незнакомые будоражащие запахи, доносился невнятный шум тайги.

Самая маленькая, но в тоже время и самая подвижная кроха -- Маха -- уже не единожды пыталась дотянуться до кромки лаза, чтобы хоть глянуть в таинственно шумящее окошко, однако всякий раз бдительная мать сердито уркала на любопытную дочь и стягивала ее вниз.

В дупле становилось тесно. Наконец настал день, когда, куница сама вывела малышей в огромный, многоцветный, многоголосый мир, поощряя голосом смелых и подталкивая лапой робевших. Судорожно цепляясь слабыми коготками за выступы ребристой коры, жмурясь от слепящего света, щенята потихоньку спустились на землю. С интересом огляделись и обступили мать, трепавшую хохлатого рябчика, пойманного ею заранее.

Куница отгрызла петушку голову и легонько подтолкнула ее к малышам. Те, давя друг друга, в ужасе отпрянули, но когда невольный испуг прошел, первой, боязливо переступая и вытягивая шею, приблизилась к аппетитно пахнущему комочку Маха. Обойдя его кругом, малышка сначала осторожно потрогала, а затем поддела петушиную голову лапкой. Она покатилась с бугорка в траву, и кунята дружно кинулись за "убегавшей" добычей.

Один за другим мелькали дни беззаботных игр и безмятежного сна под надзором матери. Спускаясь на землю, покрытую толстым слоем хвои, шалуны часами изображали охотников.

Гоняясь друг за другом, они проворно карабкались на деревья, скаля острые зубки, устрашающе уркали на "врага" и, шлепнувшись вниз, затаивались в траве. Затем, пластаясь по земле, выслеживали "дичь", мгновенно вскидывались и опрокидывали ее на спину ударом передних лап. Яростно кусались, не причиняя, однако, друг другу боли.

Маха уже не ощущала слабости в лапах. Приобрела быстроту и точность движений. Несмотря на изящное и, казалось, хрупкое телосложение, она была заводилой всех потешных потасовок и достойно отбивалась от более рослых братьев.

Убегая в пылу игры все дальше и дальше, кунята изучали окрестности. Скоро они уяснили, что мелкие, но голосистые птахи, шустрые бурундуки, доверчивые рябчики, проныры-мыши не опасны. Мать часто ловила эту живность и приносила подросшим кунятам для охотничьих забав.

Непоседе Махе, первой побывавшей на окраине просторного, светлого бора, не терпелось узнать, что скрывается в непролазных зарослях черемухи, но она не решалась покидать обжитые пределы.

Однажды, на исходе теплого, тихого дня, когда мать ушла на охоту, Маха все же набралась смелости и шагнула в таинственную чащу.

Там, в глубине тенистого царства, куничка услышала глухой шум. Сквозь ветви блеснул упругий поток, падавший с двухметрового уступа. Кипевшая в каменном котле вода гоняла крутые буруны, закручивала глубокие подвижные воронки. Солнце дробилось в этой кипени тысячами лучистых зайчиков.

Ниже по течению ручей стихал, раздавался вширь и спокойно струился мимо живописных заводей. На зеркальной глади мигали круги от жирующей рыбы, царственно колыхались листья стрелолиста, плавали утки, лихо скользили между хлопьев пышной пены водомерки. В теплой воде песчаных отмелей сновали стайки мальков. По противоположному берегу суетливо перебегали с места на место длинноносые кулички. Маленькая путешественница завороженно разглядывала вновь открывшийся мир, как вдруг неведомое прежде чувство предупредило ее об опасности. Обернувшись, она увидела злые колючие глаза незнакомого ей зверя.

Это была норка. Прежде чем вывести на прогулку свое потомство, она выбралась из подземного убежища на разведку. Глядя в упор на Маху, норка с воинственным стрекотом бросилась к ней. Бедная куничка попятилась, затравленно огляделась -- куда деваться? Позади вода, а впереди -ощерившийся враг. Резко оттолкнувшись от гальки. Маха в невообразимом прыжке перелетела через голову окаменевшей от неожиданности норки и скрылась в спасительных зарослях...

Как-то утром обитателей соснового бора, погруженного в легкий туман, разбудила не птичья разноголосица, а громкие, грубые голоса. Встревоженная куница-мать выглянула: к их жилищу приближались двуногие существа с котомками за спинами, связками ремней и веревок на плечах. Шествие возглавлял лопоухий пес.

Бортники-башкиры, а это были именно они, шли к давно намеченной сосне делать борть для нового роя диких пчел. Подойдя к дереву, один из них начал привычно подниматься по толстому стволу, ловко вскидывая вверх кожаный пояс, жесткой полудугой охватывавший золотисто-рыжую колонну. Люди то и дело переговаривались, смеялись.

Куница, чувствуя беду, припала к подстилке. Настороженно, до боли в ушах вслушивалась она в нарастающий шум. Волнение матери передалось малышам. Они притихли и сбились в кучу.

Поднимаясь, бортник то и дело простукивал ствол обухом топора. Сильные гулкие удары заставляли зверьков сжиматься от страха. Охристая древесная пыль слетала со стенок дупла и нестерпимо щекотала нежные ноздри.

В это время верхолаз обнаружил дупло. Он засунул в него руку и коснувшись мягкого пуха, непроизвольно отдернул ее, но было поздно. Как ни велик был страх куницы перед человеком, великий инстинкт материнства оказался сильнее -- сделав молниеносный выпад она вонзила две пары острых, словно шило, клыков в оттопыренный палец врага.

От боли и неожиданности человек вскрикнул, выдернул руку с вцепившейся куницей, стряхнул ее резким, энергичным взмахом, и та полетела вниз, прямо в лапы подскочившей собаки.

Грудастый кобель прижал ее к земле, пастью схватил поперек тела и, прежде чем прозвучал запоздалый окрик хозяина, прокусил затылок.

Бортник отнял у пса обмякшего зверька. Обдувая еще редкий летний мех, он с сожалением оглядел понапрасну загубленную лесную красавицу. Досадливо покряхтел и спрятал случайный трофей в котомку.

Тем временем его напарник притянулся к стволу плотнее, обмотал окровавленный палец платком, отломил ветку и стал тыкать ею в дно дупла. Кунята слабо отбиваясь от болезненных уколов, тонко верещали. Ободренный бортник надел на руку видавшую виды шляпу и, действуя ею как клешней, поочередно выудил из гнезда трех беспомощно барахтавшихся щенков, засунул их в мешок.

Мягкая холщовая полость подействовала на пленников странным образом: они присмирели и успокоились.

Оживленно обсуждая непредвиденную охоту, бортники поставили на стволе тамгу-знак в виде двойного угла и ушли восвояси, довольные тем, что так быстро обзавелись новой бортью (обычно ее приходится вырубать целый день) и заодно избавили будущих новоселов от опасных грабителей, ибо все куницы обожают мед и не упустят случая полакомиться им.

Молодых кунят, по совету егеря, они отдали работникам расположенной неподалеку зверофермы.

Бортники и не подозревали, что в дупле осталась Маха. Когда мать столь необыкновенным образом покинула гнездо, она глубоко втиснулась в выщербину между ребрами дупла и не шелохнувшись просидела там до захода солнца.

Все это время ее никто не беспокоил. Маха осмелела и, вслушиваясь в монотонный гул леса, решилась выглянуть. Небо было еще прозрачным и просторным, но в тайге уже сгустились сумерки. Осмотревшись и не приметив ничего подозрительного, Маха опасливо спустилась на землю.

Над травой толклась мошкара, зло гудело комарье; пискнула и неслышно исчезла во тьме летучая мышь; из-за гребня почерневших гор проклюнулся клыкастый месяц -- все в лесу шло своим чередом.

Недалеко от сосны влажный носик Махи учуял родной запах. Куничка взволнованно заметалась, а найдя клочки материнской шерсти, обеспокоилась еще больше. Упорно рыскала она между переплетений обнаженных корней, но не находила иных следов. Невыносимая тоска и отчаяние охватили маленькое осиротевшее существо.