Василий Шукшин
Степка
И пришла весна - добрая и бестолковая, как недозрелая девка.
В переулках на селе - грязь по колено. Люди ходят вдоль плетней, держась руками за колья. И если ухватится за кол какой-нибудь дядя из "Заготскота", то и останется он у него в руках, ибо дяди из "Заготскота" все почему-то как налитые, с лицами красного шершавого сукна. Хозяева огородов лаются на чем свет стоит:
- Тебе, паразит, жалко сапоги замарать, а я должен каждую весну плетень починять?!
- Взял бы да накидал камней, если плетень жалко.
- А у тебя что, руки отсохли? Возьми да накидай...
- А тогда не лайся, если такой умный.
А ночами в полях с тоскливым вздохом оседают подопревшие серые снега. А в тополях, у речки, что-то звонко лопается с тихим ликующим звуком: пи-у. Лед прошел на реке. Но еще отдельные льдины, блестя на солнце, скребут скользкими животами каменистую дресву; а на изгибах речных льдины вылезают синими мордами на берег, разгребают гальку, разворачиваются и плывут дальше - умирать. Шалый сырой ветерок кружится и кружит голову... Остро пахнет навозом. Вечерами, перед сном грядущим, люди добреют.
Во дворах на таганках потеют семейные чугуны с похлебкой. Пляшут веселые огоньки, потрескивает волглый хворост. Задумчиво в теплом воздухе... Прожит день. Вполсилы ведутся неторопливые, необязательные разговоры - завтра будет еще день, и опять будут разные дела. А пока можно отдохнуть, покурить, поворчать на судьбу, задуматься бог знает о чем: что, может, жизнь - судьба эта самая - могла бы быть какой-нибудь иной, малость лучше?.. А в общем-то и так ничего - сойдет.
В такой-то задумчивый, хороший вечер, минуя большак, пришел к родному селу Степан Воеводин.
Пришел с той стороны, где меньше дворов, сел на косогор, нагретый за день солнышком, вздохнул, И стал смотреть на деревню. Он, видно, много отшагал за день и крепко устал.
Долго сидел так, смотрел.
Потом встал и пошел в деревню.
Ермолай Воеводин копался еще в своей завозне - тесал дышло для брички. В завозне пахло сосновой стружкой, махрой и остывающими тесовыми стенами. Свету в завозне было уже мало. Ермолай щурился и, попадая рубанком на сучки, по привычке ласково матерился.
...И тут на пороге, в дверях, вырос сын его - Степан.
- Здорово, тять.
Ермолай поднял голову, долго смотрел на сына... Потом высморкался из одной ноздри, вытер нос подолом сатиновой рубахи, как делают бабы, и опять внимательно посмотрел на сына.
- Степка, что ли?
- Но... Ты чо, не узнал?
- Хот!.. Язви тя... Я уж думал, причудилось.
Степан опустил худой вещмешок на порожек, подошел к отцу... Обнялись, чмокнулись.
- Пришел?
- Пришел.
- Чо-то раньше? Мы осенью ждали.
- Отработал... отпустили пораньше.
- Хот... Язви тя!.. - Отец был рад сыну, рад был видеть его. Только не знал, что делать, - А Борозя-то живой ишо,- сказал.
- Ну? - удивился Степан. Он тоже не знал, что делать. Тоже рад был видеть отца.- А где он?
- А шалается где-нибудь. Этта в субботу вывесили бабы бельишко сушить - все изодрал. Разыгрался, сукин сын, и давай трепать...
- Шалавый дурак.
- Хотел уж пристрелить его, да подумал; придешь - обидишься...
Присели на верстак, закурили.
- Наши здоровы? - спросил Степан.
- Ничо, здоровы. Как сиделось-то?
- Ничо, хорошо. Работали.
- В шахтах небось?
- Нет, зачем - лес валили.
- Ну да.- Ермолай кивнул головой.- Дурь-то вся вышла?
- Та-а...- Степан поморщился.- Не в этом дело, тять.
- Ты вот, Степка...- Ермолай погрозил согнутым прокуренным пальцем.- Понял теперь: не лезь с кулаками куда не надо. Нашли, черти полосатые, время драться... Тут без этого...
- Не в этом дело,- опять сказал Степан.
В сарайчике быстро темнело. И все так же волнующе пахло стружкой и махрой.
Степан встал с верстака, затоптал окурок... Поднял свой хилый вещмешок.
- Пошли в дом, покажемся,
- Немая-то наша,- заговорил отец, поднимаясь,- чуток замуж не вышла.- Ему все хотелось сказать какую-нибудь важную новость, и ничего как-то не приходило в голову.
- Ну? - удивился Степан.
И смех и грех...
Пока шли от завозни, отец рассказывал:
- Приходит один раз из клуба и маячит мне: жениха, мол, приведу, Я, говорю, те счас такого жениха приведу, что ты неделю сидеть не сможешь.
- Может, зря?
- Чо зря? Зря... Обмануть надумал какой-то - и выбрал полегче. Кому она к шутам нужна такая. Я, говорю, такого те жениха приведу...
- Посмотреть надо было жениха-то. Может, правда...
А в это время на крыльцо вышла и сама "невеста" - крупная девка лет двадцати трех. Увидела брата, всплеснула руками, замычала радостно. Глаза у нее синие, как цветочки, и смотрела она до слез доверчиво.
- Мэ-эмм, мм,- мычала она и ждала, когда брат подойдет, и глядела на него сверху, с крыльца... И до того она в эту минуту была счастлива, что у мужиков навернулись слезы.
- Вот те и "мэ",- сердито сказал отец и шаркнул ладонью по глазам.- Ждала все, крестики на стене ставила - сколько дней осталось,- пояснил он Степану.- Любит всех, как дура.
Степан нахмурился, поднялся по ступенькам, неловко приобнял сестру, похлопал ее по спине... А она вцепилась в него, целовала в щеки, в лоб, в губы.
- Ладно тебе,- сопротивлялся Степан и хотел освободиться от крепких объятий.
И неловко ему было, что его так нацеловывают, и рад был тоже, и не мог оттолкнуть сестру.
- Ты гляди, - смущенно бормотал он. - Ну, хватит, хватит... Ну, все...
- Да пусть уж,- сказал отец и опять вытер глаза.- Вишь, соскучилась.
Степан высвободился наконец из объятий сестры, весело оглядел ее.
- Ну как живешь-то? - спросил.
Сестра показала руками - "хорошо".
- У ей всегда хорошо,- сказал отец, поднимаясь на крыльцо.- Пошли мать обрадуем.
Мать заплакала, запричитала:
- Господи-батюшка, отец небесный, услыхал ты мои молитвы, долетели они до тебя...
Всем стало как-то не по себе.
- Ты, мать, и радуисся и горюешь - все одинаково,- строго заметил Ермолай.- Чо захлюпала-то? Ну, пришел теперь, радоваться надо.
-Да я и радуюсь, не радуюсь, что ли...
- Ну и не реви.
- Здоровый ли, сынок? - спросила мать.- Может, по хвори какой раньше-то отпустили?
- Нет, все нормально. Отработал свое, отпустили.
Стали приходить соседи, родные.
Первой прибежала Нюра Агапова, соседка, молодая, красивая баба с круглым, добрым лицом. Еще в сенях говорила излишне радостно и заполошно:
- А я гляжу из окошка-то: осподи-батюшка, да ить эт Степан пришел?! И правда - Степан...
Степан улыбнулся ей:
- Здорово, Нюра.
Нюра обвила горячими руками соседа, прильнула наголодавшимися вдовьими губами к его потрескавшимся, пропахшим табаком и степным ветром губам...
- От тебя, как от печки, пышет,- сказал Степан.- Замуж-то не вышла?
- А где они тут, женихи-то? Два с половиной мужика на всю деревню.
- А тебе что, пять надо?
- Я, может, тебя ждала? - Нюра засмеялась,
- Пошла к дьяволу, Нюрка! - возревновала мать.- Не крутись тут дай другим поговорить. Шибко чижало было, сынок?
- Да нет,- стал рассказывать Степан.- Там хорошо. Я, например, здесь раз в месяц кино смотрю, так? А там - в неделю два раза. А хошь - иди в красный уголок, там тебе лекцию прочитают: "О чести и совести советского человека" или "О положении рабочего класса в странах капитала".
- Что же, вас туда собрали кино смотреть? - спросила Нюра весело,
- Почему?.. Не только, конечно, кино...
- Воспитывают,- встрял в разговор отец.- Мозги дуракам вправляют.
- Людей интересных много,- продолжал Степан.- Есть такие орлы!.. А есть образованные. У нас в бригаде два инженера было...
- А эти за что?
- Один - за какую-то аварию на фабрике, другой - за драку. Дал тоже кому-то бутылкой по голове...
- Может, врет, что инженер? - усомнился отец.
- Там не соврешь. Там все про всех знают.
- А кормили-то ничего? - спросила мать.
- Хорошо, всегда почти хватало. Ничего.
Еще подошли люди. Пришли товарищи Степана. Стало колготно в небольшой избенке Воеводиных. Степан снова и снова принимался рассказывать:
- Да нет, там, в общем-то, хорошо! Вы здесь кино часто смотрите? А мы - в неделю два раза. К вам артисты приезжают? А к нам туда без конца ездили. Жрать тоже хватало... Один раз фокусник приезжал. Вот так берет стакан с водой...
Степана слушали с интересом, немножко удивлялись, говорили "хм", "ты гляди", пытались сами что-то рассказать, но другие задавали новые вопросы, и Степан снова рассказывал. Он слегка охмелел от долгожданной этой встречи, от расспросов, от собственных рассказов. Он незаметно стал даже кое-что прибавлять к ним.
- А насчет охраны строго?
- Ерунда! Нас последнее время в совхоз возили работать, так мы там совсем почти одни оставались.
- А бегут?
- Мало. Смысла нет.
- А вот говорят: если провинился человек, то его сажают в каменный мешок...
- В карцер. Это редко, это если сильно проштрафился... И то уркаганов, а нас редко.
