Трифонов Юрий
Единственная
Трифонов Юрий
Единственная
Роман
"Поскольку это не исключено,- это возможно."
И.Сталин.
Оба окна выходили на Восток,в парк с высокими густолиственными деревьями,поэтому в комнате всегда мерцал зеленый полумрак. Деревья, кажется, назывались бук и граб,во всяком случае в учебнике географии было написано,что в этих местах растет бук и граб.Двадцать лет назад она прочитала это и запомнила,наверное,на всю жизнь. Она всегда любила учиться:и в убогой квартире за Невской в голодуху и сейчас,когда в ее комнате стоял кульман,заказанный то ли в Германии,то ли в Швеции.
Когда они еще "разговаривали",Иосиф шутил:Откуда это в тебе? Мать -дура,отец звезд с неба не хватает."
- Как раз хватает,-сердилась она
-Ну,хорошо,хватает,хватает
-Просто он другой.
-Другой какой?
Не такой,как все вокруг тебя - алчные,любящие власть,любящие унижать
-Пошла писать губерния!
Да,это было тогда,когда они разговаривали по-настоящему,по-настоящему ссорились,спали по-настоящему как муж жена.
А теперь.... Бук и гроб.
Этот день до прихода поезда надо было чем-то занять.Уйти из надоевшего пансионата,где-то позавтракать и уехать.
Завтрак стал здесь главной мукой.После многолюдья ее семьи - совсем другое:собираются чужие люди и едят вместе как-будто бы дома.Несколько столиков,улыбчивый официант Петр в черном переднике-юбке,туго обтягивающем его мясистые бедра разносит кофе,булочки.резиновые сосиски.
Когда-то она умела легко сходиться с людьми.Когда-то давно-давно,когда она жила в красивом доме на Сампсониевском,или на Рождественской -теперь неважно,в гимназии собирали на чиновников,-почему на чиновников,зачем на чиновников -забылось,а вот как сказала " Я не жертвую" - помнит хорошо,потому что класс замолк.Кто-то пролепетал:"Вы,наверное,оставили деньги дома....."
-Нет,деньги у меня есть,просто я на чиновников не жертвую
-Да она большевичка!
Неделю,наверное,дразнили большевичкой да и отстали. Ее любили за веселый нрав,за беготню на переменах,за прямоту,за вьющиеся непокорные волосы,за то,что у нее был самый веселый и щедрый день рождения,и она всегда приходила на помощь.
А теперь она не умеет и не хочет сходиться с новыми людьми - нет надобности.А когда-то в их доме многолюдье было привычным: . мама,отец,Федор,Павел ,Анна ,кто-нибудь из родственников,кто-нибудь из вернувшихся из ссылки или собирающихся в ссылку.Кто-нибудь из маминых прошлых или будущих любовников.
Это в детстве.И сейчас - тоже Ноев ковчег.Иногда в Зубалове за столом собирается человек тридцать.Иосиф на что уж любитель долгих и шумных застолий,последнее время кривится :"Семь пар чистых и семь пар нечистых."
Кого он числит в нечистых?
Каждый раз иного.Неизменны только симпатия к Жене ,отвращение к Феде и яростная,почти ненависть,к Яше.
Женя - понятно.Женя всем нравится.Даже Владимир Ильич был к ней неравнодушен.А Яшу за что?
Тут,может,есть и ее вина.Ведь умеет и хитрить и лукавить,но с ним какое-то болезненное наслаждение искренностью.Всегда,с первого дня,когда наткнулась на него в темном коридоре между ванной и его комнатой на Рождественской и тихо ответила "И я...." Гимназическая привычка:старшим надо говорить правду.
Теперь ,конечно,причина другая:вокруг него так много лжи,и эта ложь всё сгущается и сгущается....... Да,с Яшей.... Это была идея Алеши привезти Яшу в Москву,но хитрая Мария Анисимовна совсем не хотела портить себе жизнь заботами о трудном подростке,и Яша оказался в их крошечной квартире в Кремле .Жуткий чугунный коридор,она писала слезливое письмо,кажется,Свердлову.дали что-то получше.но ненамного,потому что Яша спал за занавеской. Иосиф злился,накалялся,она видела это и...."не видела" до тех пор ,пока Иосиф не застал их на кухне :она помогала Яше делать уроки.И вправду ученье давалось Яше с трудом,а безумная любовь бабушки Кеке сделала его большим лодырем.
Иосиф прошёл через кухню шагом командора ,кажется,никогда его сапоги не издавали такого угрожающего скрипа. Через минуту её вызвали в кабинет ( Яша посмотрел испуганно и чуть дотронулся до её локтя с робким ободрением).
Первый раз на вопрос о Яше ответила что-то вроде того,что с ним ощущает себя самой собой,к нему - теплота безмерная.А как иначе он-сирота,вырос без матери,человек застенчивый,мягкий,добрый,ласковый,ему трудно - живёт с мачехой,Вася
к нему ревнует,мучает его......
Вот "ласковый" было лишнее.Он тогда впервые назвал её блядью.такой же как мать. Потом в двадцать пятом,Якову восемнадцать.ей-мачехе - двадцать четыре, Яков спит на черном клеёнчатом диване за занавеской.Разговор начался с того,что она предложила перевести Якова наверх в мезонин,в крошечную комнатку в конце коридора.
Как всегда,первая реакция спокойная,а вечером оскорбительное "Поближе к себе?" Он отдернул занавеску,скинул с дивана постель на пол,рылся в тумбочке,сдирал простыню.Яша стоял в бязевой рубашке,бледный,ничего не понимая,охваченный ужасом. Что он искал? Любовные записки? Её бельё? Безумие.
Тогда с ней впервые случился приступ горячки,и тех странных видений,которые преследуют и поныне.
Она металась в постели,срывая со лба смоченную уксусом повязку,возле нее сидели Иосиф и мамаша,но она их не видела,- она видела нестерпимо жаркий полдень,полустанок,какие-то вагоны,какие-то люди в непонятной военной форме,и Яков стоит перед ними в нижнем белье,подняв руки. Один из людей -самый опасный - Иосиф.Он просто стоит и смотрит на Якова. Наверное она кричала,звала "Иосиф,Иосиф",потому что он вдруг возникал ,гладил её лицо,что-то шептал.
Болела долго,началось кровотечение,вызывали Канель и ещё какого-то большого седого пахнувшего хорошими духами. Он осмотрел её и как-то странно долго посмотрел ей в глаза. "Да,да-хотелось ответить ей на этот взгляд,- я знаю,что я калека" Двадцать четыре года и шесть абортов. Чудо как смогла родить Светлану.
Иосиф никогда не жалел её.
В Царицыне делал армейский хирург в вагоне,боль невыносимая,звериная боль,а хирург все приговаривал:"Будем теперь немятые,невалятые". Так вот тогда он пришёл дней через пять,она пишала в подушку как котёнок и как нашкодившему котёнку,он железной рукой сдавливал ей сзади шею. Больше она никогла не просила его о пощаде,и ему,кажется,доставляли радость эти молчаливые поединки с гордячкой.
Из всех кровей,намешанных в ней,сильнее других оказались польская и цыганская - потому что гордыня непомерная,. Отец как-то сказал:"Мы с тобой одинаковые. Про таких в Польше говорят:"Им хоть гирше,да инше".
"Гирше" некуда. Здесь,в Карлсбаде сухопарый гинеколог дежурно спросил про аборты,и она,не лгущая никогда,ответила - десять. Он даже вздрогнул и поднял от карточки глаза: "Sie leben mit Tieren" -"Вы живёте с животным".
Знал бы о ком говорит,но она здесь с немецким пасспортом - фрау Айхгольц,проживающая в Берлине. Кстати, Айхгольц - девичья фамилия её любимой бабушки Магдалины,погибшей так странно и нелепо под колёсами автомобиля на Верийском спуске.
- Итак - десять.....Это означает,что Вы более не можете рожать,а следующий аборт может стать для Вас смертельным.
Он объяснил ей смысл подробности процедур,назначил грязи,тампоны,на следующий день вручил удивительно красиво исполненную таблицу с обведенными красными и зелеными кружками днями и,немного запнувшись,сообщил,что есть признаки раннего климакса.
"Очень раннего.Первый случай в моей практике.Я Вам назначаю консультацию ортопеда,ввиду интенсивного вымывания кальция."
Всё это ерунда - ортопеды,тампоны,ванны. Нужно немножко счастья - вот и всё. Счастье когда-то было, Сначала терпкое тайное,со свиданиями на Забалканском,с холодом стены,который чувствовала затылком,когда,будто случайно, встречались в темном коридорчике у ванной,и он ,запрокинув ей голову,до боли прижимался зубами к её зубам.
Счастье было в том промозглом снежном ноябре семнадцатого и потом много ,много раз. Оно ушло,и это было неизбежно,был знак - лицо отца в тот день,когда узнал. Кажется,он побежал к Гогуа,когда вернулся она была дома. Мать кричала :"Ты дура,дура,я всегда знала,что ты дура! Ты ещё много,много раз пожалеешь о том,что наделала!" Отец молчал и только смотрел неотрывно.
Права оказалась мать,но она абсолютно довольна своей жизнью, а отец теперь часами ждет возвращения зятя,ждёт допоздна,чтоб задать мучающие его вопросы и,не дождавшись,уходит.
Двадцать дней она исправно ходила на процедуры,пила целебную воду,но голова болела временами невозможно,до тошноты и тоска не отпускала от себя ни на шаг.Она подолгу бродила в парке,пила кофе в маленьком кафе несколько столиков на мосту через речку Теплу,и старалась не думать об облатках с кофеином,лежавших в сумочке. Кофеин прогонял тоску,но поначалу хватало половины облатки,теперь - две.
Нужно экономить,ведь ещё поездка в Берлин...... Не нужно экономить,Павел - друг,Павел всё поймёт,поможет. Павел всегда был самым близким,недаром они так похожи - цыганское проступило в них особенно ярко.
