Любви моей ты боялся зря —
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
Н. Матвеева
Глава I. Полина
Кафедра русской литературы из-за обилия экзотических цветов всевозможных видов больше походила на оранжерею.
Ольга Владимировна – пожилая, но по-прежнему миловидная и жизнерадостная женщина – устроилась сюда лаборанткой сразу же после окончания института. Человеком она была чрезвычайно доброжелательным и мудрым. Весь женский состав кафедры приходил к ней со своими проблемами, и для всех у Ольги Владимировны находились слова утешения и дельный совет. Цветы были ее страстью, и уже много лет часть растений, привозимых ее мужем со всех концов света, она приносила сюда.
Весной и летом кафедра превращалась в цветущий сад. Когда Ольга Владимировна поливала цветы, они трепетно шелестели листочками, и сладкий дурманящий запах пыльцы распространялся далеко за пределы комнаты. Особой гордостью Ольги Владимировны была бело-кремовая брунфельсия. Маленький кустик родом из Южной Америки цвел круглый год. На закате он источал нежный, а ближе к ночи – сладкий дурманящий аромат. Поздними вечерами на кафедре собирались ценители этого растения.
О каждом цветке у Ольги Владимировны была своя история.
– Знаете ли вы, – спрашивала она первокурсников, впервые пришедших на кафедру, указывая на горшок с ирисами, – что, когда римляне пришли в небольшое этрусское поселение, окруженное полями, сплошь покрытыми этими цветами, они назвали его Флоренцией, что переводится с латинского как «цветущая». А это – примула, – продолжала свой рассказ Ольга Владимировна, обращаясь теперь уже исключительно к юным студенткам, – она цветет ранней весной. Кто из девушек первой увидит цветение примулы, та в этом году непременно выйдет замуж. Так гласит легенда, и мои многолетние наблюдения подтверждают ее.
Весной девушки старались попасть на кафедру еще до начала занятий и очень расстраивались, обнаружив запертую дверь. Те же из них, кому первыми посчастливилось увидеть цветущую примулу, и в самом деле вскоре выходили замуж.
Обычно кафедра напоминала райский сад, но сейчас она больше походила на зловещие джунгли. Этому способствовало кроваво-красное цветение мексиканской коралловой лианы антигонон, обвивающей комнату вдоль карниза по всему периметру.
Длящееся больше пяти лет реформирование некогда престижного и процветающего университета вконец обескровило и разорило его. Создавалось впечатление, что новый ректор, навязанный министерством, был прислан с одной целью – уничтожить вуз. В институт, утративший статус университета, абитуриенты не шли даже на бюджетные места. Финансирование урезáлось, штат сотрудников сокращался.
В этих обстоятельствах ректор продавил на совете решение об уменьшении часов, отведенных на литературу. В результате существенно сокращался курс русской литературы, а зарубежная и вовсе переводилась на уровень спецкурса, что практически уничтожало мощнейшую кафедру иностранной литературы. Никто не сомневался, что таким образом ректор решил избавиться от заведующего ею – строптивого Глеба Владимировича Виноградова.
***
В связи с этими обстоятельствами решено было провести заседание кафедры русской литературы, в ходе которого молодой заведующей Полине Георгиевне Ростовцевой предстояло сократить три ставки.
Глеб Владимирович подсказал ей мудрое решение: уволить двух совместителей и наполовину сократить нагрузку у троих пенсионеров. Но оставалось еще полставки, которые необходимо было у кого-то отнять, а это, учитывая мизерные преподавательские оклады, сделать было совсем не просто. Вряд ли кто-то добровольно согласится расстаться не то что с половиной ставки, но даже с ее четвертью. Похоже, ей придется самой решить эту проблему. Они с сыном и так еле сводили концы с концами, а сокращение семейного дохода в два раза поставило бы их на грань нищеты. Полина Георгиевна давно уже подумывала о том, чтобы перейти работать в школу, – и вот, кажется, наступил подходящий момент: и ее желание исполнится, и проблема, ко всеобщему удовольствию, решится. Глеб Владимирович, разумеется, будет против… Но она поставит его перед свершившимся фактом.
В ожидании начала заседания собравшиеся занимались привычными делами. Кто-то бурно обсуждал сложившуюся ситуацию. Андрей Николаевич – единственный мужчина на кафедре, молодящийся старичок весьма импозантной внешности с неизменной яркой бабочкой и голосом Зевса-громовержца – рассказывал аспиранту о нравственной сущности русской литературы. Но тому было явно не до разглагольствований мэтра. Заприметив прелестную студентку, пытавшуюся сдать задолженность похожей на ледяную статую Розалии Ивановне, он не сводил с юной красавицы восхищенного взгляда и совсем не слушал профессора.
Антонина Ивановна – сухощавая подвижная преподавательница с небрежно подведенными бровями над маленькими колючими глазками – донимала Ольгу Владимировну, которой всегда отчаянно завидовала: ведь у той был успешный муж, замечательные дети и очаровательные внуки – словом, все, о чем мечтает любая женщина. А чем она хуже нее? А вот поди ж ты – впереди одинокая старость, и ничего в ее жизни нет, кроме работы… Больше всего Антонину Ивановну злило то, что бывшая сокурсница никогда не стремилась сделать карьеру, всю жизнь проработала лаборанткой и при этом была счастлива. Правда, несколько лет назад эту должность с целью повышения статуса переименовали в методиста, но Ольге Владимировне почему-то это не нравилось, и она по-прежнему представлялась лаборанткой кафедры. Студенты и коллеги относились к Антонине Ивановне с большим уважением, а ее чрезмерную агрессивность по отношению к лаборантке оправдывали несложившейся личной жизнью. Но заведующий кафедрой психологии объяснял эти странные отношения энергетическим вампиризмом Антонины Ивановны, так как после очередной атаки на Ольгу Владимировну она успокаивалась и настроение ее заметно улучшалось.
– Да ты посмотри: вот моя прошлогодняя нагрузка! – кричала Антонина Ивановна. – А вот нагрузка этого года, она значительно больше. Я не хочу сказать, что ты нарочно добавила мне часы, да еще и лекционные. Надеюсь, это просто ошибка. Пересчитай, пожалуйста. Последнюю фразу она произнесла больше для собравшихся на кафедре, чем для Ольги Владимировны.
– Антонина Ивановна, вы же знаете, что не я определяю объем нагрузки, я лишь подсчитываю и ввожу часы в учебный график.
Ольга Владимировна никого не позволяла себе называть на «ты», даже студентов.
– В этом году нагрузка увеличена у всех, причем у вас значительно меньше, чем у других. И потом, вы, вероятно, забыли, что этот вопрос мы уже обсуждали в конце прошлого учебного года.
– Ты что, намекаешь на мой пенсионный возраст? – взвилась Антонина Ивановна.
– Ну что вы, все знают, что вы прекрасный преподаватель! Студенты в восторге от ваших лекций! Думаю, что именно поэтому вам добавили еще один курс.
– Ладно, вижу, с тобой говорить бесполезно, – бросила явно польщенная Антонина Ивановна и оставила бывшую сокурсницу в покое.
Справедливости ради надо заметить, что Антонина Ивановна действительно была преподавателям от бога и прекрасно знала свой предмет. К тому же школа Глеба Владимировича Виноградова, под началом которого она проработала много лет, тоже явно не прошла даром.
«Творчество любого писателя, поэта обусловлено социальной средой. При этом важнейшим ключом к пониманию личности, а следовательно, и творчества художника слова могут стать, казалось бы, незначительные детали
