Рыжик на обочине - Энн Тайлер

Никому не известно, что творится в голове у такого человека, как Майка Мортимер. Он живет один, замкнуто; неизменный порядок его жизни словно выбит на каменных скрижалях. Каждое утро в семь пятнадцать он выходит на пробежку. В десять — десять тридцать пришлепывает на крышу своей «киа» держащийся на магнитах знак «Технарь-отшельник». По вызовам он выезжает в разное время, но, кажется, ни дня не проходит без нескольких обратившихся за помощью клиентов. Во второй половине дня он возится во дворе, поскольку подрабатывает смотрителем дома, в котором живет. Подметает дорожки, вытряхивает коврики, ведет переговоры с сантехником. Вечером в понедельник, накануне вывоза мусора, он выставляет контейнеры в проулок; вечером в среду — другие контейнеры, с отходами, подлежащими переработке. Около десяти за тремя подслеповатыми окошками его квартиры, полускрытыми живой изгородью, гаснет свет. (Квартира находится в цокольном этаже и, должно быть, выглядит несколько угрюмо.)

Майка — высокий костлявый мужчина сорока с небольшим лет, с не слишком хорошей осанкой — голова слегка подается вперед, плечи немного сутулые. Волосы угольно-черные, но стоит ему пропустить ежедневное бритье, и в усах пробивается седина. Голубые глаза, нависающие брови, щеки впалые. Губы поджаты. Неизменный наряд — джинсы и футболка либо водолазка, в зависимости от времени года, а когда совсем холодно — потертая коричневая кожаная куртка. Обшарпанные коричневые ботинки с круглыми носами выглядят скромно, словно школьная обувь. На пробежку он выходит в простых старых грязно-белых кедах — никаких вам светящихся полосок, заполненных гелем подошв и прочих штуковин, что в почете у большинства бегунов, а вместо шорт — обрезанные по колено джинсы.

У него есть подружка, но живут они отдельно. Время от времени ее можно заметить у его двери с пакетом еды на вынос или утром выходного дня, когда они уезжают куда-то — уже без знака «Технарь-отшельник» на крыше. Друзей-мужчин у Майки вроде бы нет. С жителями дома он приветлив, но не более того. Они здороваются при встрече, он дружески кивает и машет рукой, не утруждаясь сказать хоть слово. Никому не ведомо, есть ли у него родня.

Дом, где он живет, расположен в Говансе, это маленький трехэтажный кирпичный кубик к востоку от Йорк-роуд на севере Балтимора. По правую руку пруд, в котором разводят форелей, слева — магазин подержанной одежды. За домом крошечная парковка, перед домом — крошечный газон. Неуклюжее крыльцо — проще сказать, цементные ступени — с занозистыми деревянными качелями, на которые никто в жизни не присядет, и вертикальный ряд звонков возле убогой белой двери.

Задумывается ли Майка порой над своей жизнью? Над ее смыслом и целью? Тревожит ли его мысль, что здесь ему предстоит провести следующие тридцать или сорок лет? Никто не знает. И вряд ли кто-то задавал ему этот вопрос.

Как-то в понедельник, ближе к концу октября, первый телефонный звонок потревожил Майку за завтраком. Обычно его утро строилось так: пробежка, душ, затем завтрак и небольшая уборка.

Он очень не любил, когда что-то прерывало нормальную последовательность дел. Вынув из кармана мобильник, он глянул на экран: ЭМИЛИ ПРЕСКОТТ. С этой старушкой ему приходилось иметь дело настолько часто, что он внес ее в список контактов. Проблемы, возникающие у таких старых леди, решить проще всего, а вот вопросами они замучают. Им обязательно надо знать как и почему. «Как это могло случиться? — причитают они. — Вчера, когда я ложилась спать, с компьютером все было в порядке, а с утра вон что творится! Я же к нему и пальцем не притрагивалась, я крепко спала!» — «Не беда, я уже все исправил», — отвечает в таких случаях Майка. «Но почему его пришлось исправлять? Отчего он сломался?» — «Нет смысла задавать такие вопросы насчет компьютера». — «Да почему же нет смысла?»

С другой стороны, старые леди — его хлеб и масло, а эта и жила поблизости, в Хоумленде. Майка нажал на кнопку «ответить» и произнес:

— «Технарь-отшельник».

— Мистер Мортимер?

— Я.

— Это Эмили Прескотт, вы меня помните? У меня стряслась беда!

— Что случилось?

— Понимаете, не могу заставить свой компьютер куда-нибудь зайти! Отказывается наотрез! Ни на один вебсайт не хочет зайти. А ведь вай-фай у меня работает.

— Перезагрузить пробовали? — спросил он.

— Это как?

— Выключить и потом снова включить. Я вам показывал.

— А, да! Дать ему тайм-аут, так я это называю. — Она легко рассмеялась. — Попробовала, да. Не помогло.

— Ладно, — сказал он. — Давайте заеду к вам примерно в одиннадцать?

— В одиннадцать часов?

— Именно.

— Но я хотела заказать подарок ко дню рождения внучки, он в среду, и необходимо заказать заранее, тогда доставка бесплатная.

Он промолчал.

— Что ж, — вздохнула она. — Хорошо, одиннадцать так одиннадцать. Буду ждать. Адрес вы помните?

— Помню.

Он отключил телефон и откусил уголок тоста.

Его квартира на самом деле больше, чем ожидаешь от полуподвального помещения. Вытянутое открытое пространство объединяет кухню и гостиную плюс две отдельные спальни и ванная. Потолки вполне приличной высоты, пол вымощен не слишком потертой плиткой цвета слоновой кости, в полосочку. У дивана бежевый коврик. Узкие окна под потолком мало что позволяли разглядеть, но, по крайней мере, Майка всегда мог судить, ясный ли выдался день, — в то утро как раз было ясно, — а теперь, когда деревья начали обнажаться, он видел и сухие листья, собиравшиеся у корней азалии. Попозже он возьмет грабли и разберется с листвой.

Он допил кофе, отодвинул стул от стола, встал, отнес посуду в раковину. У него имелась собственная система: оставить посуду отмокать, пока он протрет стол и кухонные шкафчики, уберет в холодильник масло, пройдется вертикальным пылесосом под стулом — вдруг уронил крошки. По расписанию для пылесоса отводилась пятница, но Майка предпочитал не запускать свое помещение и между уборками.

Понедельник предназначался для влажной уборки пола в кухне и ванной. «Штрашная швабрия», — сказал он, наливая в ведро горячую воду. Он часто беседовал сам с собой за работой, подпуская в речь тот или иной иностранный акцент. Нынче — немецкий или, может быть, русский.

«Швабрия для поломоя». Предварительно пылесосить пол в ванной он не стал, не было нужды, с прошлой недели пол оставался безукоризненно чистым. Личная теория Майки гласила: если во время уборки ты замечаешь разницу — журнальный столик вдруг засиял, с ковра исчезли нитки, — значит, давно уже следовало прибрать.

Майка гордился порядком в своем