Искусство игры в дочки-матери - Элеанор Рэй

Eleanor Ray

The Art of Belonging

* * *

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Copyright © Eleanor Ray, 2023

© Шульга Е., перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

С варившим кофе мужчиной болтала женщина, примерно ровесница дочери Грейс. Она посыпала свой напиток шоколадной крошкой, которую тут же сдуло ветром на прилавок фургона, и они оба рассмеялись. Маленький мальчик у женщины под ногами катал по асфальту игрушечный поезд, сосредоточенно посасывая сок из коробочки. Грейс пронаблюдала, как он выпустил изо рта трубочку, издав громкое «чух-чух», а затем поймал ее снова и сосал до тех пор, пока его щеки и картонные стенки коробочки не втянулись внутрь.

Звук оказался слишком знакомым и отозвался в Грейс острой болью, как будто бумажная трубочка вонзилась ей прямо в сердце. Она была уверена, что не проронила ни звука, но женщина обернулась и посмотрела на нее, значит, должно быть, что-то все-таки вырвалось.

Не желая показаться выжившей из ума старушенцией, Грейс кашлянула, маскируя свое истинное состояние.

– Кофе не в то горло попал, – объяснила она, театрально похлопав себя по груди. Но, похоже, ее слова унесло ветром, потому что женщина повернулась обратно к фургону, шоколадной посыпке и улыбающемуся мужчине, а Грейс пристыженно осознала, что разговаривает сама с собой.

У женщины были каштановые волосы, зачесанные в пучок, – точно такую же прическу предпочитала дочь, пока длинные волосы ей не надоели и она не состригла их под корень. Грейс никогда не забудет тот день, когда она вошла в комнату своей дочери-подростка и увидела, что волосы той лежат на столе комком, похожим на маленького кролика, а Амелия смотрит на нее вызывающе, все еще сжимая в руке ножницы. Годы расчесывания этих волос, бережного распутывания колтунов – все они вмиг пошли прахом ради того, что нельзя было даже назвать аккуратной стрижкой. Грейс хотелось выть, оплакивая эти шелковистые локоны, но Джонатан просил ее не драматизировать. Он сказал, что это волосы Амелии и она может делать с ними все, что ей заблагорассудится. И если она поймет, что совершила ошибку, волосы все равно отрастут. Это не самое худшее, что могло случиться.

Он был прав, разумеется. Грейс не хотела становиться тем человеком, который диктует своему ребенку длину ее волос. В конце концов, в семидесятые она была феминисткой – или, по крайней мере, считала себя таковой.

В последние годы она взяла за правило делать комплименты стрижке дочери, по-прежнему короткой, даже если сама была от нее не в восторге, – при каждой их встрече, а они случались недостаточно часто.

Грейс почувствовала, как желание позвонить Амелии поднимается в ней, как молочная пенка на поверхность ее капучино. Она подавила импульс, пригладив рукой собственные волосы, обычно опрятно причесанные, но сегодня растрепанные ветром. С Амелией нужно вести себя осторожно. Даже в детстве ее легко было вывести из себя: ее крошечное личико морщилось от гнева, если соска случайно падала на пол или подгузник по неосторожности застегивали слишком туго. Когда такое происходило, вокруг нее приходилось буквально кружить на цыпочках.

Но сейчас Грейс не хотела об этом думать. Она отпила кофе, осторожно глотая на случай, если жизнь окажется самоисполняющимся пророчеством и напиток действительно попадет не в то горло. Амелия не любила, когда ее беспокоили днем, особенно во время работы.

– Я тебе перезвоню, – раздраженно ответила она в прошлый раз, когда Грейс пыталась с ней связаться. – Когда время освободится.

Это было пять дней назад, хотя Грейс обещала себе не считать. У Амелии было много дел, вот и все. Грейс достала из сумки телефон. Пропущенных звонков не было. Она убрала телефон обратно. Грейс знала, каково это – разрываться на части между работой, детьми, бытом. Много лет прошло с тех пор, когда она в последний раз крутилась как белка в колесе, чувствуя себя полезной, усталой, загнанной и деловой одновременно.

Не замечая, что в это время она упускает то, что находится прямо у нее перед носом. Грейс закусила губу и переключила внимание на мальчика. В картонной коробочке не осталось ни сока, ни воздуха, и та окончательно сплющилась. Мальчик подергал маму за подол ее пальто.

– Допил? Выкинь в мусорку, – бросила женщина, едва взглянув в его сторону.

Машин в парке, конечно, не было, но мимо все равно то и дело проносились велосипеды, скутеры, а иногда и большие собаки, и Грейс нервно наблюдала за тем, как мальчик, не глядя по сторонам, побежал по аллее в направлении мусорного ведра, установленного рядом с ее скамейкой. В голове пронеслись мысли об исцарапанных коленках, разбитых носах и ободранных локтях.

Нормальные, правильные детские травмы – такие, которые можно залечить антисептиком, пластырем и поцелуями.

Она хотела поймать взгляд мальчика и улыбнуться ему, но тот уже тянулся к мусорному ведру, зажав коробочку из-под сока в одной руке и поезд в другой, всецело сосредоточенный на своей задаче. Ведро было расположено слишком высоко для него, и мальчику пришлось встать на цыпочки, вытянув руку на манер подъемного крана, после чего он разжал ладонь и коробочка упала на груду остального мусора.

– Какой хорошенький у тебя поезд, – отважилась заговорить с ним Грейс. Мальчишка, по виду лет трех, не старше, напоминал ангелочка, и только по его подбородку было что-то размазано – скорее всего, остатки завтрака. Возможно, капли яйца всмятку или засохшего йогурта. Трудно сказать. Грейс пожалела, что у нее с собой нет салфетки, чтобы стереть грязь, но, конечно, она не стала бы этого делать, даже если бы очень захотела. Она была просто посторонней женщиной в парке.

– Он очень быстрый, – деловито сообщил мальчик. – И колеса крутятся во все стороны.

– Это благодаря выталкивающему механизму, – сказала Грейс. – Внутри шасси.

Он нахмурился, переваривая эту новость, а затем несколько раз довольно грубо протащил поезд задом наперед по забетонированной дорожке. Он отпустил поезд, и тот, проехав еще несколько сантиметров, тоскливо застрял на месте.

– Сломался! – воскликнул мальчик.

Грейс посмотрела на него, потом на поезд. Ребенок был на грани слез. Она поколебалась. Это было вовсе не ее дело. Но все же…

– Позволь взглянуть, – попросила она. – Может,