Настоящая история мадам Баттерфляй - Рей Кимура

Иногда по ночам необъятный, непредсказуемый Тихий океан начинал безобразно капризничать. Швырял, словно детский мячик, тушу белого лайнера, всю последнюю неделю мирно бороздившего воды на пути из Сан-Франциско в Японию.

Это нескончаемое швыряние вызывало тяжесть в животах и душах двухсот с лишним человек на борту. Им было страшно сознавать, насколько непрочен на самом деле большой океанский лайнер, поэтому они сидели сгрудившись по каютам, пока на палубе сутками бушевал шторм.

Но один молодой человек не желал оставаться в каюте. Сражаясь с качкой и яростным ветром, он поднимался на палубу, осторожно добирался по мокрому скользкому полу до борта и хватался за ограждение. По какой-то причине ему казалось, что он должен покидать комфорт безопасной каюты и наказывать себя, подвергая этому еженощному ритуалу.

Молодой человек содрогался при одной мысли о том, каким маленьким кажется огромный океанский лайнер и как легко гневливый океан может поглотить его под влиянием прихоти. Внезапная молния и раскат грома, разносящийся над палубой при вспышке света, только усиливали это ощущение и наполняли его сердце еще большей тревогой.

Кен Пинкертон знал: следует остерегаться ударов молний, как и того, что корабль может сильно накрениться, и тогда он упадет за борт, навеки исчезнув в безжалостных бушующих волнах. Но он не боялся, потому что могучая смесь тревоги и боли заглушала в нем все остальные эмоции, особенно страх.

Судно быстро приближалось к Японии — уже через несколько дней он ступит на землю, с которой, как выяснилось, связаны его гены и корни. Кен нервничал, потому что не знал, чего ожидать и как изменится его жизнь.

Мимолетные видения не исчезли. Они преследовали его с самого детства, сколько он себя помнил. Иногда, испуганный, он просыпался по ночам и с плачем звал мать:

— Мама! Мама! Опять она!

Во снах ему отчетливо являлась женщина — она смотрела на него блестящими от гордости и сдерживаемых слез глазами. Иногда она с превеликой нежностью брала его на руки, и каждый раз в воздухе витал сладкий аромат незнакомых цветов. Перед тем как исчезнуть, она пела ему нежным мелодичным голосом юной девушки. Но какими бы нежными и прекрасными ни были эти видения, они тревожили и смущали Кена: ведь он был всего лишь ребенком и не понимал их.

Когда Кен спрашивал мать, что означают эти неотступные образы, отголоски давних воспоминаний, сохранившихся в его мозгу, Хелен резко обрывала разговор, отвечая, что это всего лишь сны. Но Кен всегда подмечал странную замкнутость, появлявшуюся в ее взгляде, и быстроту, с которой она меняла тему, как будто тем самым могла заставить эти видения исчезнуть и не возвращаться. Это было совсем не похоже на Хелен, обожавшую все объяснять и обычно отвечавшую на его вопросы с большим удовольствием и множеством подробностей.

Но несмотря на надежды матери, видения не исчезали, и по мере того как Кен рос, в нем крепла смесь любопытства и беспокойства. Кто была эта дама и почему она так настойчиво преследовала его столько лет? Может быть, она пыталась что-то открыть ему?

Иногда он желал, чтобы дама просто сдалась и больше никогда не появлялась, потому что ее образ погружал его в глубокие размышления, а он пребывал в том возрасте, когда хотелось просто веселиться и ни о чем не думать всерьез, как его беззаботные друзья. Пока Кен вспоминал об этих подростковых переживаниях, ему в лицо яростно плеснула вода, ослепив на мгновенье.

Были и другие тревожные вопросы, что снедали его, отказываясь уходить. Иногда у него возникало ощущение, будто эта незнакомая дама — его мать, но он гнал эту безумную мысль: ведь у него уже была мать, Хелен Пинкертон!

Кульминация наступила как-то за ужином, когда Кен внезапно выпалил:

— Помните ту даму из моих снов? Вчера она снова приходила и сказала, что она моя мать. Ну не бред ли? Ты моя мама, не может же у человека быть две матери! Кто эта женщина, почему она никак не оставит меня в покое?!

Внезапно их тихий семейный ужин нарушили громкие клокочущие звуки — Хелен, явно разнервничавшись, подавилась едой.

— Что случилось, мама? Тебе плохо? — в тревоге спросил Кен.

Ни слова не говоря, Хелен убежала в примыкавшую к комнате гостевую ванную, чтобы восстановить равновесие, и, даже переживая за мать, Кен успел заметить, как его отец Бенджамин Пинкертон покраснел до самых кончиков ушей, что всегда случалось с ним при сильном волнении.

Когда мать, успокоившись, вернулась к столу, непонятные эмоции улеглись и Кен почувствовал, что ему больше не следует поднимать эту тему, которая по какой-то причине сильно расстраивает его семью.

За прошедшие годы, полные юношеских забот, эти детские видения и вызываемое ими любопытство отошли на задний план, перестали так сильно волновать его. Но, будучи честен с самим собой, Кен признавал, что никогда о них не забывал.

Корабль резко качнулся, и на этот раз Кена отбросило от борта с такой силой, что он чуть не сломал себе ребра. Кен решил, что пора возвращаться под кров каюты — ведь если он хочет получить ответы на свои вопросы, ему нужно добраться до Японии целым и невредимым!

Ночью он снова достал маленькую стопку пожелтевших писем, перевязанных выцветшей красной нитью, одну из нескольких, что хранились у него в чемодане.

Эти маленькие связки писем Бенджамин Пинкертон передал сыну на смертном одре, и Кен долго не мог заставить себя их открыть.

— Не говори о письмах матери, — перед смертью прошептал отец. — Мне удалось держать их в тайне от нее все эти годы! Старина Шарплесс из американского консульства привозил мне связку каждый раз, как возвращался домой в Америку…

Безжизненные глаза Бенджамина Пинкертона устремились куда-то вдаль, взгляд был подернут туманом, и Кен понял, что отец неосознанно вернулся в те места и к тем людям, которых он, возможно, никогда не узнает.

Ему хотелось спросить, кто написал эти письма и почему отец передал их ему, но негоже тревожить умирающих вопросами. На следующий день Бенджамин Пинкертон преставился, унеся с собой в могилу тайну писем, и Кену пришлось разгадывать ее самому.

Медленно, дрожащими руками Кен достал из связки первое письмо и перечитал его.