- Богохульник! - внезапно тихо, но резко прозвучал из палатки голос Сатанды.
Джемогул сжался, подал мне в руки фонарь, замахал на меня руками, чтобы я уходил.
Но на следующее утро Сатанда все же исчез. Видимо, уехал на рассвете, когда легли последние дежурные.
* * *
Несколько дней мы еще искали, но ничего интересного не обнаружили.
Рыбников говорил, что нефтяные структуры отсутствуют. Аристов говорил, что мастерских с обсидианом нет.
За эти последние дни на Солонкуле особых происшествий не произошло. Все было тихо. Только приезжали пограничники и обшаривали все вокруг. К нашему удивлению, с ними была дама. Солидная и решительная. По слухам - жена какого-то из самых больших начальников. Дама сидела у нас в лагере, говорила, что интересуется геологией и археологией. Но так как Аркадий с первых же слов выяснил, что она не знает разницы между археоптериксом и архиереем, какие-либо научные разговоры ей пришлось прекратить и она большую часть времени проводила с Кирой, на все лады расхваливая ей Николаева.
Как это у нас часто бывало, первым смекнул, в чем дело Дима, который и заявил этой даме, что костюм, который она носит, ей не идет. Когда же она обидчиво поинтересовалась, что ей носить, то Димка посоветовал ей носить костюм вагоновожатого.
- Удивляюсь, как Николаев не снабдил вас им, отправляя сюда,- добавил он.
- Глупо и пошло,- сказала дама, но видимо, не понимая.
Тогда Дима принес из палатки книгу "Двенадцать стульев" и раскрыл ее на главе, посвященной театру Колумба.
На следующий день еще до рассвета военная дама исчезла, а Димка явился к завтраку с толстой тетрадью, на которой было крупно выведено: "Книга жалобных предложений".
В эту книгу были записаны Гошка, Виктор и Николаев, и были такие графы: когда познакомился, когда потерял аппетит, сколько дней страдал, когда сделал предложение в первый раз, сколько вообще сделал предложений и т. д.
В эту ночь дежуривший первым Аркадий, как только все улеглись, заорал так, что мы все, кто в чем был, повыскакивали из палаток.
- Что ты визжишь, как свинья, которую режут? - не особенно вежливо осведомился Димка.
- Свет! Смотри, отблеск!
Действительно, почти точно на севере на фоне темного неба был виден свет. Казалось, что где-то высоко-высоко в горах, километров за пятнадцать-двадцать, на вершине хребта горит большой костер.
Свет был виден минут двадцать, а потом исчез. Радостные стояли мы, ожидая, не покажется ли снова, но нет, мы ждали напрасно.
- Что же ты болтал, что видел свет на западе,- накинулся Димка на Кара-бая.- Он же, видишь, где? На севере, точно на севере.
Но Кара-бай равнодушно, пожав плечами, сказал:
- А я видел на западе, и повыше на небе, и не такой свет.
В это же утро, десятого сентября, мы сняли лагерь и пошли на север. Ушли и пограничники, им ничего не удалось обнаружить. Вечером следующего дня наш лагерь был разбит уже на Сюттатыр-сае.
Поиски продолжались и здесь. Археологи обнаружили две стоянки первобытных людей, но здесь первобытный человек обрабатывал не обсидиан, а доломит, филит, даже горный хрусталь.
Несколько раз появлялись у нас колхозники с Тахта-рабата, они привозили молоко, айран. Хотели, видимо, помочь. Но даже охотники, бывшие не раз в этих местах, не могли сообщить ничего интересного.
Мы же с Димкой день за днем обшаривали склоны хребта, стараясь не пропустить ни один камень, ни одну щелку. Мы знали точно направление из той точки, с которой мы видели свет, но в том дьявольском переплетении хребтов, в который упирался наш азимут, разобраться было чертовски трудно.
Шел сентябрь, с каждым днем становилось все холоднее. Ведь это был Памир, высокогорья, по ночам уже всегда был мороз и у того ключа, где мы разбили лагерь, пожелтела трава, и каждую ночь замерзали лужицы.
Не успели мы разбить лагерь на Сюттатыр-сае, как появился Сатанда. Он поправился, был опять прежним. Опять он выстаивал свои намазы с каменным лицом фанатика, забывающего все на свете. Опять был строг, и нашего Кара-бая, как-то раз хлебнувшего чуть-чуть, так пугнул, что тот несколько дней ходил как потерянный.
Сережа привозил нам продукты и опять ехал на базу. Мы питались сносно, но он сам из экономии форменным образом голодал. Он ел только хлеб да лук.
Через несколько дней в нашем лагере появился опять корреспондент. Димка, первый определивший специальность вновь прибывшего, сказал Кире:
- Кирка, сматывайся, сейчас снимать будут!
Корреспондент пробыл в лагере шесть дней и был записан в книгу "жалобных предложений", несмотря на то, что предложений не делал. В той графе, где в книге стояло: "когда сделал предложение" Димка написал: "Был совершенно готов, но предложения не делал, так как я показал ему книгу за несколько минут до объяснения, и он, убоявшись сраму, ретировался".
В самом конце сентября с Сережей в лагерь прибыл молодой парень в красноармейской форме. Был он высокий, плечистый и даже, пожалуй, красивый. Он бодро представился нам по фамилии и сел обедать. Пришли опоздавшие археологи, грязные и усталые. Кира плюхнулась на кошму, взяла свою чашку с супом, съела несколько ложек и вдруг, неожиданно разинув рот, просияла:
- Костя... ты?! - тихо и радостно сказала она.
Прибывший оказался Кириным женихом. Вечером влюбленные гуляли вместе. Весь следующий день жених провел на раскопках с Кирой. На третий день Костя не выдержал и вернулся среди дня в лагерь, лежал в палатке, читал. Вечером он был душой общества, пел под гитару "Васильки", "Ты одессит, Костя, а это значит..." и рассказывал об Одессе. На следующий день он, правда, пошел с археологами на раскопки, но лопатку не брал, а сказал, что будет проводить с ними массовую работу и целый день рассказывал анекдоты.
Мы выслушали этот поток красноречия спокойно, Кира с восторгом, но Димка с явной злостью. С одной стороны, Димка сам был краснобай, любил, чтобы его слушали, и конкуренции не выносил. С другой стороны, хвастливые рассказы Кости об его роли в обороне Одессы начинали злить многих.
Вообще в нашей экспедиции Костя пришелся не ко двору. Когда зашла речь о том, что он собирается делать дальше, не хочет ли он идти в геологию или археологию, то он, сморщившись, сказал, что это все "больно пыльная работенка".
Кире же он как-то заявил, что вряд ли она себе "своей археологической лопаткой хорошую жизнь накопает".
Через несколько дней он с Сережей, отправляющимся за продуктами, уехал. Костя собирался поступать в институт торговли.
На следующий день вслед за его отъездом все небо заложило тучами. Уже после обеда начало все больше холодать. Ветер, шедший по долине с запада, становился все резче, все острее. С ранними сгущающимися сумерками в воздухе заплясали снежинки. Они шли, наступая с запада, их становилось все больше, и они все летели, все летели, не ложась на землю.
Я с тревогой вглядывался в темноту, мы ждали Димку с Васей, которые были в очередном маршруте по хребту. Мы разожгли для них большой костер. Наконец, из метели появились две полузанесенные снегом фигуры.
- Спасибо за огонь,- сказал Дима, залезая в палатку,- а то мы совсем было в сторону взяли.
- Есть что-нибудь новое? - спросил я.
- Да нет, все решительно прочесали, нет ни черта. Только вот у одной вершины нашли следы костра и большой бак из-под керосина. Не ржавый.
- Костер? Бидон керосиновый? Занятно.
- Да, интересно,- подтвердил Дима,- и, судя по направлению, этот костер мы могли бы в том, в предыдущем лагере видеть.
- Ты думаешь?
- Я, конечно, не уверен,- сказал Дима,- сейчас метель, плохо видно.
Мы задумались. А метель все усиливалась, и когда я выглянул из палатки, то увидел, что исчезли вершины гор и склоны. Исчезло все, только сплошной белый ток снежного воздуха жесткими потоками летел над нашим лагерем, трепал, хлестал палатки, сквозь малейшие щели врывался внутрь.
Кира весь вечер молчала и рано ушла спать.
- Да, не повезло девке,- задумчиво сказал Дима,- выбирала, выбирала и выбрала какого-то затейника из дома отдыха.
- Ну и что же, что затейник, затейники тоже люди! - сказал Аркадий.
- Что-о-о? - сказал Дима.- Ты с ума сошел. Нет! Нет! Такой Кирке не подходит, ему в ларьке пивом торговать и строить из пены дачи. И она ему не подходит, идей много, хватки мало,- и Дима вытащил свою книгу "жалобных предложений" и сделал там отрицательную запись.
- Четыре минус один,- заключил он.
Шел буран, ночью снег покрыл все, несмотря на сильный ветер, гнавший его в воздух. Исчезли склоны гор, небо, земля. Бело-бело кругом и хлещет, хлещет ледяной ветер, режут снежинки.
Утром буран продолжался. Кара-бай с огромным трудом вскипятил чай. Но сварить обед уже не удалось.
Накрывшись всем, что только у нас было, мы лежали в спальных мешках и каждый думал про себя свое. Но это свое, наверное, у всех было общее. Мы думали о том, что скоро зима, что лето прошло, что надо кончать. И что мы ничего не нашли. Аркадий говорил, что здесь опять нет мастерских с обсидианом, что обсидиана больше всего в районе Курумды, но что там мы, несмотря на самые тщательные поиски, ничего не нашли. Рыбников на вопрос о нефтяных структурах пожимал плечами - их ни здесь, ни там - нигде не было.
