- Gregoire! - воскликнула вдруг она, соскучившись молчанием кузена. Девица, которую я определила по твоему ходатайству, n'est elle pas la bien-aimee de ton coeur?[90].
- Это с чего вам пришло в голову? - спросил, сколько возможно насмешливым и даже суровым голосом, князь. Но если бы в комнате было несколько посветлее, то Анна Юрьевна очень хорошо могла бы заметить, как он при этом покраснел.
- А мне казалось, - воскликнула она, - что тут есть маленькая любовь... Ты знаешь, что из учительниц я делаю ее начальницей?
- Будто? - спросил князь как бы совершенно равнодушным голосом.
- Решительно! Elle me plait infiniment!..[91] Она такая усердная, такая привлекательная для детей и, главное, такая элегантная.
Анна Юрьевна хоть и бойко, но не совсем правильно изъяснялась по-русски: более природным языком ее был язык французский.
- Я совершенно полагала, что это одна из твоих боковых альянс, продолжала она.
- Одна из боковых альянс?.. - повторил насмешливо князь. - А вы полагаете, что у меня их много?
- Уверена в том! - подхватила Анна Юрьевна и захохотала. - Il me semble, que la princesse ne peut pas...[92], как это сказать по-русски, владеть всем мужчиной.
Князь нахмурился еще более. Такой разговор о жене ему, видимо, показался не совсем приятен и приличен.
- Je crois qu'elle est tres apathique[93], - продолжала Анна Юрьевна.
- Et pourquoi le croyez vous?[94] - спросил князь, уже рассмеявшись.
- Parce qu'elle est blonde![95] - отвечала Анна Юрьевна.
- Mais vous l'etes de meme![96] - возразил ей грубо князь.
- Oh!.. moi, je suis rousse!..[97] У нас кровь так подвижна, что не имела времени окраситься, а так красная и выступила в волосах: мы все - кровь.
Князь покачал на это только головою.
- Новая теория!.. Никогда не слыхал такой.
- Ну так услышь! Знай это. A propos, encore un mot[98]: вчера приезжал ко мне этот Елпидифор Мартыныч!.. - И Анна Юрьевна, несмотря на свой гибкий язык, едва выговаривала эти два дубоватые слова. - Он очень плачет, что ты прогнал его, не приглашаешь и даже не принимаешь: за что это?
- За то, что он дурак и подлец великий! - отвечал князь.
- Но чем? - спросила Анна Юрьевна, уже воскликнув и настойчиво.
- Всем, начиная с своей подлой рожи до своих подлых мыслей! - сказал князь.
- Fi donc, mon cher![99] У всех русских, я думаю, особенно которые из бедных вышли, такие же рожи и мысли.
Анна Юрьевна не совсем, как мы видим, уважала свою страну и свой народ.
- Подите вы: у всех русских! - перебил ее князь.
- Елпидифор, по крайней мере, тем хорош, - продолжала Анна Юрьевна, что он раб и собачка самая верная и не предаст вас никогда.
- Ну, я до рабов не охотник, и, по-моему, чем кто, как раб, лучше, тем, как человек, хуже. Adieu! - произнес князь и встал.
- Ты уж едешь? - спросила Анна Юрьевна с неудовольствием.
- Еду, нужно! - отвечал князь и при этом, как бы не утерпев, еще раз взглянул на "Ревекку".
- Головой парирую, что ты едешь не домой! - сказала Анна Юрьевна, пожимая ему руку.
- Не домой, - ответил князь.
- Но куда же?
- Куда нужно!
- Если мужчина не говорит, куда едет, то он непременно едет к женщине.
Князь не без досады усмехнулся.
- У вас, кажется, кузина, только и есть в голове, как мужчины ездят к женщинам или как женщины ездят к мужчинам.
- Нет! - отвечала Анна Юрьевна с презрительной гримасой. - Надоело все это, так все prosaique[100], ничего нет оригинального.
- Но чего же бы вы желали оригинального?
- Любви какого-нибудь философа, медвежонка не ручного, как ты, например!
- Я? - произнес князь и захохотал даже при этом.
- Ты, да! - подтвердила Анна Юрьевна.
- В первый раз слышу! - проговорил князь и явно поспешил уйти поскорей от кузины.
- И в последний: женщины двух раз подобных вещей не говорят! - крикнула она ему вслед.
Князь на это ничего не ответил и, сев в карету, велел себя везти на Кузнецкий мост. Здесь он вышел из экипажа и пошел пешком. Владевшие им в настоящую минуту мысли заметно были не совсем спокойного свойства, так что он горел даже весь в лице. Проходя мимо одного оружейного магазина и случайно взглянув в его окна, князь вдруг приостановился, подумал с минуту и затем вошел в магазин.
- Дайте мне револьвер, пожалуйста! - сказал он каким-то странным голосом, обращаясь к красивому а изящному из себя приказчику.
- Большой прикажете? - спросил его тот.
- Чтобы человека мог убить! - ответил князь, не совсем искренно улыбаясь.
- О, это всякий убьет! - подхватил с гордостью приказчик. - Voici, monsieur, - прибавил он, показывая шестизарядный револьвер.
- Кажется, хорош? - произнес князь.
- Превосходный! - воскликнул приказчик и, как бы в доказательство того, прицелился револьвером в другого приказчика, который при этом усмехнулся и отодвинулся немного.
- Вам, вероятно, револьвер нужен для дороги, monsieur? - присовокупил первый приказчик.
- Да-а! - протянул князь. - Я еду в деревню, а теперь там без револьвера нельзя.
- О, да, monsieur, многие помещики берут с собой револьверы. Зарядов прикажете?
- Непременно-с! - отвечал князь.
Приказчик, уложив револьвер и заряды в один общий ящик, подал его князю. Тот, расплатившись, вышел из магазина и велел себя везти в гостиницу Роше-де-Канкаль.
- Номер мне особенный! - сказал он, входя туда.
- В какую цену? - спросил было его лакей.
- В какую хочешь! - отвечал князь.
Лакей ввел его в богатейший номер с огромными зеркалами в золотых рамах, с шелковой драпировкой, с камином и с роскошнейшей постелью.
- Чернильницу мне и все, что нужно для письма! - сказал князь.
- Сию секунду-с! - отвечал лакей и, сбегав, принес что ему было приказано.
- Ты мне больше не нужен, - сказал ему почти сердито князь.
Лакей поспешно стушевался.
Князь - выражение лица у него в эти минуты было какое-то ожесточенное сейчас же сел и принялся писать:
"Несравненная Елена! Я желаю до сумасшествия видеть вас, но ехать к вам бесполезно; это все равно, что не видеть вас. Доверьтесь мне и приезжайте с сим посланным; если вы не приедете, я не знаю, на что я решусь!"
Запечатав эту записку облаткой, князь позвонил. Вбежал тот же лакей.
- Кучера мне моего позови! - проговорил князь.
Лакей вышел, и через минуту вошел кучер, красивый мужик в длиннополом лисьем суконном кафтане и в серебряном широком кушаке. Водкой и холодом так и пахнуло от него на всю комнату.
- Ты поезжай к Жиглинским, - слышишь?.. - заговорил князь. - Отыщи там барышню непременно, - слышишь?.. Отдай ей в руки вот это письмо, только ей самой, - понимаешь?.. И привези ее сюда.
- Понимаю-с! - протянул кучер.
Он, кажется, в самом деле понял, в чем тут штука.
- Если ее дома нет, то отыщи ее там, куда она уехала, хоть бы на дне морском то было, - понимаешь?.. - продолжал князь тем же отрывистым и почти угрожающим голосом.
- Отыщу-с, только бы сказали где, - отвечал кучер, потупляя несколько глаза перед князем.
- Ступай!
Кучер вышел и, проходя коридором, видимо, соображал, как ему все это хорошенько сделать для барина.
Оставшись один, князь принялся ходить по номеру. Шаги его были беспорядочны: он шел то в один угол, то в другой. Не прошло еще и десяти минут после того, как кучер уехал, а князь уже начал прислушиваться к малейшему шуму в коридоре, и потом, как бы потеряв всякую надежду, подошел к револьверу, вынул его, осмотрел и зарядил. Глаза у него в эти минуты были почти помешаны, руки дрожали... Но вот послышался, наконец, щелчок замка в двери номера; князь поспешно спрятал револьвер в ящик и вышел на средину комнаты; затем явно уже слышен стал шум платья женского; князь дрожал всем телом. Вошла Елена, несколько сконфуженная и робеющая.
- Здравствуй!.. Что это тебе так вздумалось прислать за мною?.. говорила она.
- Да так уж, извини!.. - сказал князь, беря и целуя обе ее руки. - Мы, впрочем, здесь совершенно безопасны, - прибавил он, подходя и запирая дверь.
Елена сняла шляпку и подошла к зеркалу поправить свои волосы. Некоторое смущение и конфузливость были заметны во всей ее фигуре, во всех ее движениях.
- Ну, садись! - сказал ей князь, тоже как-то неловко и несмело беря ее за руку и сажая на стул.
Елена повиновалась ему.
- А что мать твоя? - спросил он.
- Она, как нарочно, в гости сегодня уехала, - отвечала с улыбкою Елена.
- А если бы не уехала, так, пожалуй бы, и не пустила тебя?
Лицо Елены мгновенно нахмурилось и приняло какой-то решительный вид.
- Вот еще! Послушалась бы я!.. Взяла да ушла, - сказала она.
- А скажи, отчего это она, - продолжал князь, - двух слов не дает нам сказать наедине?
Елена затруднилась несколько отвечать на этот вопрос. Она отчасти догадывалась о причине, почему мать так надзирает за ней, но ей самой себе даже было стыдно признаться в том.
