- Поддерживаемый тонкой лентой?
- Непременно. Но до сна мы старались больше не доводить. Оставляли, как вы выражаетесь, в щенячьем и цыплячьем возрасте. Вот Андрей Львович, наверно, помнит наш дек-лад, который мы делали весной.
- Еще бы. Впечатление на всех произвел. Огромное. Целый месяц потом только о вас и говорили. Вы, видно, так зазнались, что даже не дали статьи для нашего научного сборника. А ведь обещали.
- Просто мы считали, что еще рано публиковать какие-то результаты. Правда, сам Сильвер... простите - доктор Сильвестров...
- Вы зовете его Сильвером?
- Да. Он сам про себя часто так говорит третьем лице: "Старина Сильвер считает...", "Старина Сильвер вами недоволен...", "Не советую вам сегодня спорить со старым добрым Сильвером...". Добрым - вот уж не сказала бы. О нет, не подумайте, что я жалуюсь. Мне очень нравилось с ним работать. Почти каждый день - новая задача, и всегда приходится чуть переходить за грань известного, отработанного. И лично ко мне он всегда относился очень хорошо. Но все равно "добрый" не то слово. Не идет к нему совершенно.
- Вы сказали "нравилось". Почему в прошедшем времени?
Этери растерянно посмотрела на него, потом вдруг потупилась и умолкла. Но капитан сделал вид, будто не замечает ее смущения, и продолжал расспросы:
- Вы прилетели из "Карточного домика" позавчера, тридцатого декабря, верно? Вас послали по какому-нибудь делу?
- Нет, я сама. У меня накопились свободные дни, и я решила их использовать.
- Скажите, а не заметили вы чего-нибудь странного перед вылетом? Все было нормально? Никаких признаков тревоги, никаких аварий?
- Тревоги? Наоборот, все очень радовались. Елку украшали, рисовали плакаты, знаете - шаржи, послания в стихах и все такое. Репетировали шуточные номера. У нас там развлечений мало, так что к праздникам готовятся всерьез. И всегда бывает очень весело.
- Бывает так весело, а вы вдруг уехали. Почему?
- Мне было нужно, - тихо сказала Этери и, поежившись, снова ушла в свою шубку, как в раковину.
Капитан переглянулся с директором, потом посмотрел на часы и покачал головой.
- Послушайте, Этери, - начал директор.- Я вижу, что вы чего-то недоговариваете. И поверьте - в другой раз я бы не стал тянуть из вас клещами. Ведь вы меня знаете. Я хитрый. Дождался бы, когда вам самой захочется рассказать, дотерпел бы. Но теперь не могу. Дело слишком серьезное и срочное. Вы должны рассказать все, что знаете. Почему вы вдруг оставили "Карточный домик"? Что там произошло? Вы испугались чего-нибудь? Поссорились с Сильвестровым? Он вас обидел?
- Я испугалась... Да... Испугалась... - прошептала Этери.
- Но чего?
- Что он сам... Что он не послушается меня и сам начнет этот опыт... Без меня, в одиночку...
- Какой опыт? Что он задумал?
- Но я обещала никому не говорить.
- Он запугивал вас? Грозил?
- Нет, конечно, нет. Но если узнают у нас в Академии... Его могут совсем снять с этой работы, запретить всякие опыты.
- Этери, там в "Карточном домике" что-то случилось. Что-то очень скверное. Речь идет о жизни людей. В том числе и о жизни Сильвестрова. Поэтому говорите все, что знаете. У нас очень мало времени - поймите!
- Хорошо... Я расскажу... Понимаете, он спешил. Он очень спешил. Еще пять лет назад, когда он только начинал свою работу - он уже тогда страшно спешил. Потому что... про это мало кто знает, но мне он рассказал. У него погиб ребенок. Мальчик. В автомобильной катастрофе. Они собирались провести отпуск на Кавказе. Сам Сильвестров прилетел самолетом, а жена с сыном должны были приехать на машине. Жена очень хорошо умела водить. Но на повороте лопнула шина. А там сразу обрыв и камни. В больнице, когда она пришла в себя, ей долго не хотели говорить про мальчика. Уверяли, что он в соседней палате, что еще есть надежда. На самом деле он погиб сразу.
- Остаться жить и чувствовать себя виноватой в смерти собственного ребенка! - Тамара Евгеньевна всплеснула руками, будто отгоняла от себя что-то невидимое. - Даже услышать о таком, и то сердце сжимается.
- Сильвестров рассказывал, что с тех пор она изменилась неузнаваемо. То плачет часами по любому поводу. То начинает заговариваться и уверять его, что мальчик до сих пор в больнице, просит позвонить, узнать, когда его выпишут. Потом приходит в себя и вскрикивает, как от удара. Она говорит, что почти физически ощущает в мозгу то место, где засело страшное воспоминание. Не помогали никакие таблетки, никакие лечения. У него не было сил смотреть, как мучается любимый человек. Он чувствовал, что должен, обязан что-то предпринять.
- И придумал "Мнемозину"?
- Да. Сама идея появлялась у него и раньше, но среди многих других. Это не человек, а настоящая фабрика по производству идей. Тогда же, пять лет назад, он решил забросить все остальные проекты и заниматься одной "Мнемозиной". На новом месте работы, в Академии он никому не рассказывал о своем горе. Боялся, что его сочтут эгоистом, хлопочущем только о том, чтобы обеспечить покой в своей семье. Как будто мало на свете других людей, мечтающих освободиться от тяжелых воспоминаний.
- Но неужели время не вылечило ее? Ведь пять лет.
- Судя по тому, с каким лицом Сильвестров вернулся в последний раз из поездки к жене,- нет. Да он и сам стал ужасно нервным, взвинченным. Делался похож на себя лишь тогда, когда работа подвигалась вперед. Но стоило ей застопориться, и он снова впадал в какую-то мрачную ожесточенность. Вы тут вспомнили доклад, который он делал весной. Так вот: с тех пор мы не продвинулись вперед ни на шаг.
- Но вы же работали с утра до ночи.
- Все впустую. Мы получали широкую ленту с полной записью памяти животного, но прочесть-то ее мы не могли. И если мы стирали наугад какой-нибудь кусочек, а потом возвращали память обратно в мозг - пусть даже самой смышленой обезьянке, - она не могла объяснить нам, что она забыла.
- И тогда он решил?..
- Да. Попробовать на себе. Это был какой-то кошмар. Последние два месяца он являлся в лабораторию только для одного: уговаривать меня принять участие в опыте. Помочь ему. Он говорил, что все равно другого пути нет. Что без опыта на человеке нам не обойтись. Что пробы будут самые короткие - полминуты, минута.
- Да кто бы ему позволил?! - воскликнул Андрей Львович. - Даже пять секунд.
- Он знал, что ему не дадут разрешения. Поэтому и упрашивал меня помочь. Плакал... Грозился, если я не соглашусь, начать опыт в одиночку. Без ассистента.
- Но как же вы могли молчать? Нужно было приехать сюда, рассказать нам о его намерениях.
- Я думала, мне удастся образумить его Уговорить... Но в конце концов не выдержала. Просто сбежала. Хотела сразу ехать в Москву, просить о переводе в другое место. Даже билет вчера взяла в аэропорту. А потом сдала обратно...
- Да как можно колебаться и раздумывать в подобных ситуациях? воскликнула Тамара Евгеньевна.
Этери посмотрела на нее, и взгляд ее вдруг сделался ожесточенным и злым.
- А что бы вы хотели? Ведь он доверился мне - понимаете? А я? Должна была его предать? Лишить его последней надежды? Вы можете оценить меру его страданий? Страданий его жены? Нет. И никто не может. В конце концов он вправе распоряжаться самим собой. Может, я еще всю жизнь буду жалеть, что отказалась ему помочь.
- Самим собой - это бы еще ничего, - задумчиво сказал капитан, проглядывая записи в своем блокноте.
- Что вы имеете в виду?
- Скажите, как близко должно было находиться подопытное животное во время сеанса?
- Метр - не больше. Мы посылали довольно слабый сигнал, чтобы излучение не достигло лаборатории биоконтроля.
- А сами при этом находились?
- Рядом.
- И ничего?
- Конечно, ничего. Биочастоты человеческого мозга лежат совсем в другом диапазоне.
- Но если, скажем, включить этот человеческий диапазон, а сигнал дать на полную мощность, - какая получится дальность действия? То есть, на каком расстоянии от "Мнемозины" должен находиться человек, чтобы забыть папу, маму и все на свете?
- Точно не могу сказать... Ведь таких экспериментов еще никто не проводил. Но почему вы спрашиваете? Постойте, уж не думаете ли вы...
Этери на секунду даже онемела от гнева, но капитан упрямо кивнул головой:
- Да, думаю.
- Что такой человек, как Сильвестров, мог решиться на опасный опыт, не приняв всех мер предосторожности? Что где-то за стеной ни о чем не подозревающие люди могли попасть в зону облучения?
- Что в этом невозможного?
- Да поймите же: если бы я согласилась ему ассистировать, я бы находилась в той же комнате. Рядом, понимаете? И все было бы устроено так, чтобы я не подвергалась ни малейшей опасности.
- Этери, вы единственный специалист среди-нас. Мы обязаны вам верить. Каждому вашему слову. Но я прошу вас, продумайте сами эту версию до конца. Эту невероятную, невозможную ситуацию: "Мнемозина" включена в диапазоне частот человеческого мозга. Что должно случиться, чтобы мощность тормозящего сигнала внезапно возросла? А вместе с ней - и радиус опасной зоны. Если какой-то злоумышленник, знающий аппарат, решился бы на подобное преступление, что он должен был бы сделать?
