Если когда-нибудь на своем пути А. рисковал споткнуться, то это именно в Долинской.
Трудно представить себе дыру более глухую, чем Долинская. Расположенная на полпути между Кременчугом и Николаевым, эта станция находилась среди голой степи, вдали от культурных центров. Станция была небольшая, при ней оборотное депо, церковь, училище, 3-4 небольших лавчонки, с сотню небольших домишек - это все. Ни клуба, ни кинематографа и ни одного книжного магазина. А кругом, насколько хватит глаз, - голая степь.
Половина учеников была "с линии", т. е. это были дети начальников станций, дорожных мастеров, десятников, телеграфистов, сторожей, будочников и рабочих, живших на линии Знаменка - Николаев. Поэтому при училище было создано общежитие для таких учеников. А. получил место учителя и одновременно надзирателя в общежитии, за что получал добавочные 10 рублей в месяц. Он поместился в небольшой комнате при здании общежития.
За три года, которые А. провел в Долинской, я приезжал к нему раз 10. В Долинской А. почти ничего не читал, во всяком случае в его комнате я никогда не видел обычного обилия книг.
Тоску и скуку, которые царили в Долинской, топили в старом испытанном средстве - в вине. Почти каждый день А., Компанцев и другие преподаватели приглашались в гости то к одному, то к другому служащему, где компания засиживалась до поздней ночи. Если не было приглашений - шли к попу. Поп зарабатывал много денег, любил выпить, и у него стол был накрыт каждый день с утра до вечера. У попа оставались иногда до позднего вечера, ели, пили, слушали грамофонные пластинки, которых у него было, правда, много. Если, в крайнем случае, попа не было дома и не было никаких приглашений шли на вокзал в зал 1-2 класса и там объединялись у буфета. Это было единственное место, где было светло, тепло и уютно, где был какой-то признак жизни.
Во всяком случае, пить водку меня научили именно в Долинской.
К счастью для А., на летние месяцы, когда училище закрывалось, так же как и общежитие, он уезжал домой в Крюков. Здесь он снова попадал в привычную обстановку и снова обкладывался книгами. Но иногда он уезжал в Полтаву или в Киев, куда приезжала и Е. Ф.
В Долинской, конечно, А. тоже влюбился. У железнодорожного служащего Никитченко была красавица дочь Феня, стройная девушка лет 17 с длинной косой и огромными глазами. Она училась в Елизаветграде (теперь Кировоград), где за ней увивались томные юнкера расположенного там кавалерийского училища.
Я был очень дружен с ней, и однажды в саду она мне рассказала, что как-то А. пришел к ее родителям и просил у них ее руки. Но под благовидным предлогом ему отказали. Позже, в эмиграции, я случайно встретил ее в Перемышле, и мы вспоминали прошлое. Она была так же красива. Не знаю, что с ней стало потом. Жива ли? Я писал А. об этой встрече. Он в письме мне ответил: "Милая головка! Как я был влюблен в нее!"
(Смотри продолжение). Публикация по журналу "Советская педагогика" 1991,6,7.
Виталий Семенович Макаренко.
МОЙ БРАТ АНТОН СЕМЕНОВИЧ.
[ВОСПОМИНАНИЯ] часть 5.
ПОЛТАВА - УЧИТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ
В 1914 г. А. поступил в только что открывшийся Полтавский учительский институт. Для него наступил 3-летний период интенсивных занятий и в то же время бедной студенческой жизни.
Действительно, приходилось жить на 15 рублей стипендии, которую он получал. Прожить на эти деньги - это значило только не умереть с голода. 5 рублей он платил за бедную комнату, в которой даже не было отопления. Оставалось 10 рублей на еду, стирку белья, учебные пособия, бумагу, парикмахерскую, табак и пр. Этого было недостаточно.
К счастью, отец пришел к нему на помощь. Несмотря на то что их отношения продолжали оставаться натянутыми, он нашел в себе достаточно благородства и посылал ему ежемесячно 10 рублей. Он давал эти деньги мне для пересылки, но при этом требовал переслать их от имени матери. Таким образом он надеялся сохранить самолюбие, но я в первом же письме к А. написал ему о происхождении этих денег.
Кроме того, конечно, Е. Ф. иногда давала ему 5-10 рублей. Об этом он мне сам говорил, но добавлял:
- Это заимообразно, и эти деньги я ей обязательно возвращу.
Не знаю, сделал ли он это? При его идеальной честности, думаю, что он это сделал.
В ноябре 1914 г. я приехал к нему дней на 10. Холод в его комнате был что называется, собачий, и вода в кувшине замерзала. Я согревался тем, что сжигал в тазу пачку старых журналов. Но это давало мало тепла. И, кроме того, было опасно. В конце концов я проводил время у Е. Ф., где был почти всегда в одиночестве.
Е. Ф. жила на той же улице, что и Антон (Пушкинская). Она снимала отдельный дом с двумя учительницами из той школы, где она работала сестрами Верой и Катей Костецкими. У каждой была отдельная комната, а две больших комнаты и кухня были общими. Одна комната была столовая, другая гостиная, где стоял рояль Е. Ф.
Все вечера мы проводили у Е. Ф., где после чая с Е. Ф. давали концерты - я на скрипке, Е. Ф. на рояле.
Сестры Костецкие были изящные, тонкие, хрупкие девушки с огромными глазами. Я не замедлил влюбиться в скромную, тихую Веру, а А., несмотря на Е. Ф., был влюблен в Катю (Катусю).
Е. Ф. смотрела на это, как на шутку, сквозь пальцы. Впрочем, может быть, в душе она и ревновала, но никогда этого не показывала. Я до конца не мог понять отношений А. и Е. Ф. - скорее это были хорошие друзья, чем любовники.
Этой Катусе в альбюом А. написал единственные стихи, которые я запомнил:
К надеждам
Голубым туманом из-за сереньких
туч,
Улыбнулись вы в небе, как сон
золотой.
Отчего же призыв ваш так
слаб, не могуч,
Отчего встали призраки жизни
былой?
Отчего в ясном море бездонных
очей
Светит грустная дума бессонных ночей?
Леденит настоящее ветром с
дождем,
А грядущая жизнь смотрит пасмурным
днем
(К этому принадлежали еще четыре строчки, которые я забыл).
Я рассмеялся, когда прочел это стихотворение:
- Это какая-то метеорология - здесь все есть: голубой туман, серые тучи, ясное море, леденящий ветер с дождем и, вообще, пасмурный день.
А. вспыхнул, в сердцах вырвал лист со стихами из альбома и порвал его на мелкие клочки.
- Ты прав - поэтом я никогда не буду. Даю честное слово никогда больше стихов не писать.
Но через 10 минут все уже смеялись, и А. первый.
Засиживались довольно поздно - обыкновенно до 12.
Перед диваном на полу лежал большой меховой ковер, и А. обыкновенно лежал на нем у ног Катуси.
- Катуся, поймите, это преступно иметь такие глаза, как у вас. Вы мужчин с ума сводите и заставляете их бесцельно мучиться.
Катуся смеялась:
- А вы смотрите в другие глаза, а моих не замечайте.
- Да, это легко сказать - ведь ваши глаза настоящие магниты.
Потом, по пустынным улицам, по деревянным тротуарам возвращались в его трущобу, где старались возможно скорее залезть под одеяла.
Обедали в вегетарианском ресторане, где было дешево, но не сытно. Обед стоил 25 копеек, но через час снова уже чувствовался голод. Кормили постным супом, картофельными морковными котлетами, простоквашей... Обед чисто студенческий.
Через 10 месяцев, когда я окончил военное училище и получил довольно большие "подъемные" деньги (1200 рублей), я предложил А. маленькую дружескую помощь - 200 рублей. Он был и смущен и страшно рад:
- Для меня - это целое состояние. Теперь мы переменим квартиру довольно мерзнуть.
И вдвоем с товарищем по институту, которого звали Митрофаном, они сняли большую, теплую комнату в Важничем переулке N 5, где и оставались до окончания учительского института.
ВОЙНА
Шла война. Скоро мне должно было исполниться 20 лет и, следовательно, угрожала мобилизация. Я решил предупредить события. 1 марта 1915 г. я поступил в ближайшую к нам военную школу - Чугуевское военное училище, - и через 6 месяцев вышел оттуда с чином прапорщика. При разборе вакансий я взял Киевский округ.
В штабе Округа я подсунул главному писарю, распределявшему назначения, 20 рублей и получил назначение в 27-й запасной батальон, в Полтаву. Таким образом, 5 сентября 1915 г., я приехал в тот же Важничий переулок, N 5, и поселился в одной комнате вместе с А. и его товарищем Митрофаном. Своего денщика Степана я устроил на кухне. Так прожил я с ними в течение двух месяцев.
Конечно, в течение двух месяцев мы каждый вечер проводили у Е. Ф., но теперь уже ехали туда на извозчике, с хорошим вином от Лемэра, хорошими закусками и шоколадом от Пока (Деньги были!)
Я и сейчас вспоминаю эти чудные вечера, которые никогда не забуду.
Но надо было воевать. Через 2 месяца я уехал на фронт. С А., Верой, Катусей, Е. Ф. мы расстались. Вера плакала, и я утешал ее как мог.
Больше года я почти не видел А. Встречались мы только во время посещений А. госпиталей, где я находился после ранений. Однажды я даже попал в госпиталь в Полтаву, но ранение было тяжелое, и я не мог никуда выходить. Затем меня перевели в Кременчуг.
