Ничего не поделаешь - Гоголь не только один из классиков новой русской прозы, но и основоположник демонической темы. Темы начала и конца света. Поэтому Толстой и поселяет в Лысых Горах семейство, которому потом кочевать по русской литературе. И еще неизвестно, кого через несколько десятилетий цитирует Булгаков - Гоголя или Толстого. Ведь что ему до малороссийских преданий - если они не подкреплены великоросскими... Это вам не братья Стругацкие, устраивающие на Лысой горе слет нечистой силы!
Да, переименовать Голгофу в Лысую гору - дивный ход. Ведь что такое Голгофа? Это почти не искаженное еврейское галголет - череп, самая лысая голова, какую только можно себе представить. Для Булгакова это даже не перенос Иерусалима в Киев, а демонстрация родства этих городов. Полное тождество он оставил для Москвы - быть может оттого, что именно там развернулось, в основном, действие "Войны и мира".
Ну, а что было делать Эко, вспомнившему, что бунтовщик и ересиарх Дольчин, сын интересовавшей его эпохи, вместе со своей армией обосновался... на Лысой Горе, где и выдерживал осаду в течение трех лет? Восхититься и немедленно вставить его в роман - авось кто-нибудь заметит.
В русском переводе эту Лысую Гору переименовали в Лысый Утес. Не знаем, законно ли - ибо в английском переводе это просто-напросто Болд Моунтаин. Итальянский оригинал - не говоря уже о вымышленных латинском, грузинском и французском - нам в руки не попадал.
Итак, пожар Москвы, Лысые Горы... Неужели заглянув в толстовское зеркало, мы ничего больше в нем не увидели? Даже если мы - это всего только Булгаков, Эко, а за компанию еще и Ильф и Петров?
Треугольная шляпа
Повторим: Булгаков написал всего один роман - "Белая гвардия" - который потом неоднократно пересочинял. И не обнаружить в нем толстовские цитаты может только ленивый.
Впрочем, к чему цитаты, если самые что ни на есть основные булгаковские герои заимствованы из "Войны и мира". Алексей Турбин - это Андрей Болконский с его ранениями, Лариосик - Пьер Безухов из первого тома, а Елена Турбина не много ни мало Элен Безухова собственной персоной. Любопытства ради попробуем обосновать хотя бы последнее утверждение.
Ну, во-первых, надо обладать немалым нахальством, чтобы, будучи русским писателем, назвать красивую рыжеволосую героиню Еленой Васильевной - как толстовкую Элен. Если, разумеется, это не прозрачный намек. Но чтобы он, не дай Б-г, не прошел мимо цели, Булгаков, как впоследствие Эко, подсыпает читателю соли. На хвост. Горькой соли.
Несчастный, вдобавок, больной сифилисом поэт Ив.Русаков, большой любитель Апокалипсиса, бормочет, рассматривая свое тело перед зеркалом:
"Боже мой... Ах, этот вечер! Я несчастлив. Ведь был же со мной и Шейер, и вот он здоров, он не заразился. Может быть, пойти и убить эту самую Лельку?"
Леьку. А, между прочим, близкие называли Элен Безухову не иначе, как Лелей. "Друг мой Леля", - обращается к ней отец. Или: "Послезавтра Лелины именины".
Из этого, разумеется, не следует, что Русаков заразился (а Шейер не заразился) сифилисом от Елены Турбиной (разве что от Елены Тальберг). Оттрахали они, разумеется, какую-то разнесчастную падшую Лельку. Но об отношении Булгакова к героине это родство, безусловно, кое-что говорит. Ведь и Алексей Турбин влюблен в типичную падшую женщину - Юлию Райс, одну из многочисленных любовниц красавца, поэта, авантюриста и заодно террориста Михаила Шполянского. Происхождением Шполянский из русской литературы. По словам Русакова, сходство Шполянского с Евгением Онегиным было просто неприличным. Поскольку самого Онегина никто, естественно, никогда не видел, имеет кое-какое значение и комментарий: "Это неприлично походить на Онегина. Ты как-то слишком здоров... В тебе нет блпгородной червоточины, которая могла бы сделать тебя действительно выдающимся человеком наших дней..."
Вспомним: все падшие женщины в русской литературе ведут свою родословную от двух толстовских красавиц: Наташи Ростовой и Элен Безуховой. Сонечка Мармеладова, Катюша Маслова, Настасья Филипповна и Груша были уже потом.
Ростову, как читатель, вероятно помнит, назвал падшей Андрей Болконский в ходе исторической беседы с Пьером, состоявшейся после неудачного ее побега с братом Элен: "Я говорил, что падшую женщину нужно простить. Я не говорил, что могу простить..." И все-таки простил, уже после Бородина, и даже чуть не женился, да только Б-г прибрал.
А Элен назвал "низкой женщиной" собственный супруг, Пьер, и ей, по меткому замечанию Льва Николаевича, уже ничего не оставалось, кроме как помереть.
Так что Булгаков всего лишь восстановил справедливость.
Елене Этерман мы обязаны еще одним глубоким наблюдением. Она отметила в свое время, что образ Элен не оставил равнодушным не только Булгакова, но и авторов "Двенадцати стульев". Конкретнее, с нее вчистую списана Эллочка-людоедка. Замужняя (за беззубым интеллигентом), глупая, требовательная и корыстная. Дабы усилить сходство, авторы спародировали одно из основных отличительных свойств Элен - ее лаконичность. Разумеется, доведя его - свойство - до абсурда.
Предоставим читателю отгадать, с кого из героев "Войны и мира" списан Николка Турбин.
От Андрея Болконского Алексей Турбин унаследовал, помимо изящества манер, по меньшей мере три с половиной черты: некоторую отрешенность от окружающего мира, честолюбие, пытливый ум и лояльность. Болконского эти похвальные качества довели до Аустерлица, законодательных комиссий Сперанского, социальных реформ в Богучарово и, наконец, смертельной раны, полученной в Бородинском сражении. Ну а Турбина?.. Да до того же самого. С той только разницей, что булгаковский роман не пошел дальше Аустерлица. До Бородина - разгрома Деникина и Врангеля - дело не дошло.
Как сообщается в финальной сцене пьесы "Дни Турбиных", с вступлением Красной армии в Киев наступил эпилог. Булгаков, в отличие от Толстого, точно знал, что угроза сильнее исполнения.
Но если все прочие романы Булгакова суть лишь переложения "Белой гвардии", то где, к примеру, в "Мастере и Маргарите" Алексей Турбин? Или спросим лучше - где разместились в "Белой Гвардии" герои "Мастера и Маргариты" - хотя бы Иешуа и Пилат?
Как ни странно, ответ на эти вопросы лежит прямо на поверхности.
Диалог - единственный диалог - философа с прокуратором начался очень эффектно.
"Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал говорить:
- Добрый человек! Поверь мне..."
Как известно, на это последовало "...кентуриона Крысобоя ко мне" - и избиение. Виноват - бичевание. И все это за доброе слово, которое и кошке приятно.
Однако даже бич Крысобоя не излечил арестованного от навязчивого словечка. Мало того, что он несколько раз пытается назвать "добрым человеком" Пилата, - добрые люди у него и все те, кто свидетельствовал против него, и некие Дисмас, Гестас и Вар-равван, и даже Крысобой. Разумеется, оттого, что "злых людей нет на свете", есть только несчастливые.
Теперь нам остается только обратиться к столь же единственному диалогу между коллегами - доктором (по венерическим болезням) Турбиным и поэтом-сифилитиком Русаковым.
- Кто направил вас ко мне?
- Настоятель церкви Николая Доброго, отец Александр.
...
- Вы что же, знакомы с ним?..
- Я у него исповедался, и беседа святого старика принесла мне душевное облегчение, - объяснил, глядя в небо.
...
- Сколько, доктор, вы берете за ваш святой труд?
- Помилуйте, что у вас на каждом шагу слово "святой"...
- Нельзя зарекаться, доктор, ох, нельзя, бормотал больной, напяливая козий мех в передней, - ибо сказано: третий ангел вылил чашу в источники вод, и сделалась кровь.
Итак, у Русакова на каждом шагу святые, подобно тому, как у Иешуа добрые. Мало того: за Иешуа ходит следом Левий Матвей с "козлиным пергаментом" и "непрерывно пишет". Ну, а Русаков - сам по себе обладатель козьего меха, который он то напяливает, то снимает.
Но с кем же беседует Русаков? С милым, интеллигентным, прогрессивных взглядов человеком, врачом, вдобавок? Да нет, все это наносное.
Конкретнее:
- Тут, видите ли, доктор, один вопрос... Социальные теории и... гм... вы социалист? Не правда ли? Как все интеллигентные люди?..
- Я, - вдруг бухнул Турбин, дернув щекой, - к сожалению, не социалист, а... монархист. И даже, должен сказать, не могу выносить самого слова "социалист".
Ну, а что произошло между Иешуа и Пилатом?
- В числе прочего я говорил, - рассказывал арестант, - что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесаря, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.
На эту прекрасный, прямо-таки социалистический прогноз Пилат реагирует так:
- На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной власти, чем власть императора Тиверия! - сорванный и больной голос Пилата разросся.
