- Помните меня, тарищ генерал?
- Помню, когда служил в Германии, и капитан Аслан Чечен-Оола был у меня в полку лихим комбатом!
- И я вас, тарищ генерал, не забыл. Многому хорошему я у вас научился... Сейчас пригодилось.
- Змей! Подкалываешь меня?.. Да-а, Аслан, наломали мы дров с этой танковой атакой на город...
- Мысль, тарищ генерал, была неплохая. Вы думали, что, увидев танки, мы разбежимся...
- Что же вы не разбежались, сукины дети?
- Говорят, в России два полководца: генерал Расстояние и генерал Мороз! Они, в основном, и выигрывают все битвы... У нас таких генералов нет, вот и пришлось нашим воинам расстрелять ваши танки в упор.
- Да-а... Подставились мы, Аслан, крепко. Много гробов...
- Что, тарищ генерал?
- Много гробов, говорю, сюда от вас поступает... Мы ожидали, что будет поменьше.
- А-а... Я, тарищ генерал, звоню вам как раз по этому поводу.
- Что такое? Слушаю внимательно, Аслан...
- Да вот такая, как у вас говорят, петрушка... Помните, вы к нам группу "черных беретов" заслали...
- "Черных беретов"?.. Каких "черных беретов"?! Никого я не посылал! Впрочем, продолжай...
- Нам тут удалось захватить двоих...
- О-о, черт!
- Что, тарищ генерал?..
Да это я на телефонную связь... Что-то плохо слышно...
- Алло! А как сейчас слышно?
- Сейчас хорошо...
- Значит, к нам в плен попал подполковник Лазарев, по кличке Хук, и лейтенант Иванов, по кличке...
- Ничего не пойму, Аслан, ты о чем? Ты хочешь мне всех, кого вы в плен забрали, перечислить?
- Нет, только этих двоих "черных беретов"...
- Аслан, Аслан...
- Тарищ генерал, мы хотим обменять Лазарева и Иванова на наших разведчиков, которых вы арестовали в Москве!..
- Ничего не понимаю, о чем ты? Послушай, Аслан, сегодня воскресенье, у меня выходной. Я сейчас на рыбалку собирался... Вдруг - телефонный звонок! "Кто бы это такой, - думаю, - с утра пораньше меня беспокоит?" А это ты... Так что я сейчас отправляюсь прямо на рыбалку! А ты, Аслан? Чем думаешь заняться?.. Ты, от всей души тебе советую...
Щелчок клавиши.
У заместителя начальника шариатской безопасности бледное, изглоданное бессонницей лицо. Он словно с трудом держит свои глаза открытыми. Сверху глухо, но уже гораздо отчетливее, чем раньше, доносятся удары ногами в дубовую, покрытую искусной резьбою дверь.
- Итак, лейтенант?..
- Ответ прежний.
- Салман, - пошевелившись, вполголоса роняет кто-то из сидящих, - может быть, немного пыток?
На лице Салмана раздумье. Он вопросительно смотрит на медсестру.
- Из человека, - равнодушно произносит она, - вытекло около трех литров крови... Странно, что он вообще еще жив.
Салман прерывисто вздыхает.
- Ну что ж, - вздыхает и кто-то из сидящих, невидимый мне, - подождем, подождем...
Спецназовцы отступают, меняют направление движения, путают след. Бывает, чтоб вырваться из западни, рубят себе руки. Тем из них, кто попадает в плен, вспарывают животы и вешают пленников на их собственных внутренностях. Чаепитие с пленными спецназовцами не практикуется.
Саша, Леня, Петя, Алик, Андрей - каждый из них взял за свою - тридцать, пятьдесят, сто жизней...
Я поднимаюсь со своего ложа, голый, запеленутый в бинты. Я могу двигаться! Я направляюсь к двери, это недалеко, каких-нибудь двадцать километров хода... И вот я возле нее. Дорога-то, оказывается, шла все время в гору, черт знает как, на какую я забрался высоту, и вот теперь не хватает кислорода, пот градом, ноги дрожат... О, чудо! Дверь не заперта. Налегаю на нее всем телом, наконец приоткрываю эту толстую, снабженную специальными штурвалами, выдвигающими засовы, бронированную заслонку и через щель выползаю в коридор.
Там, справа в углу, за освещенным настольной лампой столом, сидит, уронив голову на руки, медсестра Оля. На столе блестят металлическая коробочка со шприцами, стеклянные пузырьки, ампулы. Рядом с ними брошено вязанье...
- Оля, что ты вяжешь?
- Свитер себе вяжу. Скоро в горы. А там холодно.
- И что ты будешь делать в горах?
- То же, что и здесь: перевязывать раненых, ухаживать за ними...
- Для чего?
- Такая у меня работа. Я выучилась на медсестру и вот...
Мимо спящей крадусь на цыпочках к двери в дальнем конце коридора.
Чудеса продолжаются. И эта дверь не заперта... Комната за нею пуста. Ярко, слегка помигивая, горит лампочка в стеклянном колпаке под потолком, освещая висящие на стенах наглядные пособия по действиям населения при ядерном взрыве, желтый кафельный пол, железную койку, стоящую посередине комнатки. У койки, на табурете - динамо-машина.
Стон...
Оборачиваюсь. Стон повторяется... В углу, слева, замечаю чернеющую в полу дыру. При ближайшем рассмотрении она оказывается закрытой грубой решеткой, сваренной из прутьев арматуры. К ней, тем же пьяным "сварным", присобачены вырезанные из пятимиллиметровой брони торчащие, словно заячьи уши, петли. В них просунут болт, закрученный гайками.
Ложусь на живот. Всматриваюсь в темноту за решеткой. Из царства подземного короля несется зловоние, слышится отдаленный шум какой-то реки... И - вновь стон.
- Тарищ подполковник, - тихонько зову я.
Длинная пауза. И - так всплывают со дна к поверхности пруда громадные карпы - в темноте проявляется чье-то лицо...
Но это не Лазарев. Голова неизвестного обмотана колючей проволокой, отчего сдается, будто на нем шипастый колпак.
- Не правда ли, - шепчет гость из тьмы и, подняв вверх, показывает мне лохматую крысу, - на белочку похожа?
- Товарищ подполковник, - повторяю я, не в состоянии отвести глаз от звезд, вырезанных на плечах незнакомца. - Это я, лейтенант Иванов...
- Видишь ли, - не слушая меня, продолжает обитатель подземелья, любовно поглаживая крысу обрубками пальцев, замотанными в белоснежные бинты, - мне нужно выбрать для моей белочки имя. Ах, на свете столько имен! Я, признаться, нахожусь в затруднении. Элла, Марта, Виолетта, Полина, Роза... Какие имена, какие имена! Послушай, ты не мог бы помочь мне? Как, ты говоришь, тебя зовут? Лейтенант Иванов? Звучит неплохо... Кажется, я знал одного Лейтенанта Иванова. Давно... Забыл... Впрочем, он всегда был середняком. Не самым храбрым, не самым сильным, не самым умным среди остальных... Почему же все наши парни умерли, а ты остался жив? А, Лейтенант Иванов?..
- Не знаю, тарищ подполковник.
- Ну и не ломай себе голову этим, не мучайся... Однако я здесь заболтался с тобой, а между тем моя белочка зевает. Ей пора спать... Пожалуй, я нареку ее Лаймой Вайкуле. Помнится, была на свете такая певица рыжая, толстая и большая! Пока, дружок...
Забинтованный карп, вильнув обрубленной мужской кистью, начал растворяться во тьме. Я попытался его изловить - да, дотянуться до него сквозь прутья решетки, но от этого неистового усилия окончательно изнемог и, рыдая, опрокинулся в сон...
Мне тотчас начинают сниться огнеглазые юноши, волокущие меня мимо железной кровати и динамо-машины - по коридору. Далее: будто бы я вплываю на их руках в широко распахнутую, украшенную штурвалами дверь, торжественно направляюсь к знакомым до боли нарам. Меня с размаху швыряют на мой черный, кажущийся с высоты крохотным, тюфяк...
Кружась, я лечу к нему из своего поднебесья, а голос Оли звучит на фоне идущих надо мной облаков:
- Ребята, осторожней! Вы же его убьете...
Голоса ребят раздаются из воробьиной, на берегу Москвы-реки ночи:
- Ничего этой свинье не будет!
Я не знал, сон это был или явь, и мучительно размышлял над этим, когда лампочка под потолком, мигнув, погасла.
Заскрипела дверь, в комнату, держа перед собой горящую керосиновую лампу, вошла медсестра. Поставив лампу на вмурованный в стену металлический лист, заменяющий стол, девушка отошла в сторону, остановилась, прислушиваясь к топоту того сумасшедшего, который плясал над нами в чугунных ботфортах.
Замечаю, что на Оле вязаный свитер.
Вдруг - шаги, голоса. Ближе, ближе... Появляются давешние огнеглазые юноши из сна. Их одежда в известковой пыли, лица закопчены, руки грязные и покрыты ссадинами. У каждого на груди автомат.
- Вставай! - кричит мне один из вошедших, в кожаной куртке, опоясанной офицерским ремнем. - Пошли!..
- Надень это, - приказывает другой, в синем "адидасе", и швыряет мне под ноги засаленное тряпье.
Поднимаю с пола невообразимо грязные джинсы, изорванную солдатскую куртку с желтым танчиком на груди.
- Пошевеливайся, - топает ногой третий и ласково просит медсестру: Олечка, помоги ему...
Кое-как одевшись с помощью девушки, сунув ноги в кирзовые, с обрезанными голенищами бахилы, покидаю свой закуток.
Следуя командам "прямо", "налево", "направо", спотыкаясь, бреду по изгибам лабиринта, освещаемого фонариками в руках моих провожатых, и вот впереди забрезжил свет. Мы входим в просторное, с высокими потолками, убежище. Ряды солдатских двухъярусных коек, на которых лежат люди в бинтах. Повсюду кучи битого кирпича. Через заплетенные искореженными прутьями арматуры дыры в стенах свободно врываются солнечные лучи, грохот взрывов и треск пулеметных очередей... Раненые лежат и на полу, рядами вдоль стен. А вон, в уголку, вповалку - промерзшие, пропитанные вишневым соком щепки от дерева, которое сейчас рубят.
