том, что есть и что бывает у других и как часто это случается.
— Я здоров? Разрешите одеться?
— Конечно. Здесь же не солярий. На основании мною услышанного и увиденного могу констатировать, что в настоящее время ваше состояние ближе к удовлетворительному. Безусловно, необходимо стандартное обследование, полагаю, это много времени не займёт.
Заболел — лечись, выздоровел — передохни. Зачем сегодня обильный дождь, он необходим был вчера, а сейчас это только размышления о не принятых ранее решениях.
Человек — и удав, и лягушка. Упирается, пищит, не желает, но всё-таки лезет в горло страданий, болезней, лжи и грязи. Поглощать самого себя целиком. Заманчиво, ибо других уже сожрали.
— Какая скучная у вас работа — раздевайтесь, одевайтесь, убирайтесь. В конце концов, … в современном мире… мне хотелось просто поговорить по душам.
— В современном мире редко говорят по душам, чаще думают и делают без души, но это существенного значения не имеет. Реальность отечественной медицины — придёт человек и знатен, и богат, и похвалит за умение и смекалку и у него возникает твердая уверенность, что озолотил царским червонцем, и невозможно понять, то ли подобострастно кланяться, как нищий на паперти, то ли протянуть для пожатия руку, немного наклонив голову.
— Благодарствую. Весьма польщён.
Реальность Отечественной Медицины: в кабинет буквально влетела бледная перепуганная санитарка.
— Доктор!
— Что случилось? У кого-то начались стремительные роды, или кто-то забеременел в ожидании приёма.
— К вам пришли члены комиссии из столицы, — прошипела она.
— Проси, — громко и отчетливо сказал я.
В кабинете появились весьма напряженные своим величием и важностью … члены, вернее … господа проверяющие.
— Прошу вас, господа, можете чувствовать себя свободно, присаживайтесь без лишних церемоний, — не меняя тембр голоса, сказал я.
— Ты совершенно не изменился. Во всяком случае, наглости в тебе не уменьшилось, — сказал, насколько я понимаю, самый главный член.
— Приходит время и стабильность становится очень важным фактором нашей жизни, — ответил я члену.
Это был давно забытый друг давно ушедших лет.
— Уважаемые коллеги, прошу оставить нас одних, — сказал давно забытый друг.
Члены, немного уменьшившись в размерах, величии и важности, молча покинули кабинет. Остался только один человек, насколько я сумел понять, она не была членом, даже бывшим, хотя сейчас это стало весьма актуальной тенденцией в жизни общества.
— Мадам, сказал я, — вы тоже можете выйти.
— Будь с ней повежливей, это моя секретарша.
— Не стоит даже ради минутного успеха, лизать задницу тому, кто постоянно лижет чьи-то яйца.
— Выйди, — коротко сказал бывший друг. Не член молча вышла.
— Ты стоишь во главе этого маразма? — спросил я.
— Тебя прощаю, все-таки учились вместе, одна комната в общежитии, иногда даже одних женщин любили.
— Недавно твою Машку видел.
— Такая же блядь?
— Да нет, внешне практически не изменилась, да, видимо, и характер остался прежним. Не желаешь посмотреть хотя бы со стороны?
— Вопрос говно. Да мне по правде на неё плевать, да и на сына тоже. Но, здесь об этом никто не должен знать. Иначе, данной мне властью разгоню к херам собачим всю вашу медицину.
— Слушаюсь, никто не узнает.
— А ты всё по вызовам к бабкам бегаешь? Ну, ещё у тебя и кабинет в придачу…
— Мне хватает, я ведь на врача учился.
— Пойду я. Про Машку и сына ни слова, а то я здесь живого места не оставлю. Короче, у вас здесь кругом одни раздолбаи. А ты мне друг. В случае чего, помогу. Я добро помню.
— Слушаюсь! Как скажите.
Существует твердая самоуверенность в величии собственных слов и жестов при всей их незначительности и малополезности. Глава государства, имеющий вышколенный штат специалистов по протоколу, этикету, флористов и прочую армию умных и знающих людей, под прицелом фото- и видеокамер умудряется найти дефекты и изъяны в траурном венке, который и поставили-то без него. Вот сие и есть указующий перст земножителя.
У любого доброго поступка, есть своя частичка иудства.
Не скажу, что такая милость не для нас. Мы все появились на свет в очень быстротечных ельцыноидных родах. Смотрим, друг на друга в подзорную трубу с обратной стороны и диву даёмся нашим размерам интеллекта и мелочности.
Если вежливость расстилается вокруг тебя ковром, то он наверняка синтетический, с очень жёсткой щетиной.
И поели, и попили, а ничего не утолили. Скажем больше, оголодали. И милость, и милосердие, и братство, и богатство, и высокомерие, и подобострастие превратились в мутную лужу — ни напиться нельзя, ни помыться невозможно.
И вошёл человек, как спустился с постамента, с высоко поднятой головой и величественной осанкой, и вдруг оказалось, что слишком много значило для всех, как он вошёл. Никто раньше не знал, не мог предположить, что его никогда не пытало, не мучило, не ломало. Его только мутило и мучило с похмелья, все остальные проблемы он переживал при минимальной эмоциональной неустойчивости.
Вот такая быстро развивающаяся остроспёртость ума. Смердящий запах телесной свободы.
И после этого человек говорил долго, слушал мало и безмолвно, равнодушно смотрел на своё свободное падение. Он длительно малодушествовал.
Чем ближе к солнцу, тем больше грязи на руках.
Наклонился, посмотрел в колодец — глубоко. Понять, что на поверхности, тем более на дне, ума не найти, зато советников — дураков и высоколобых, и высокодипломированных клоунов — пруд пруди. Бросили ведро, что досталось, то твоё.
И заколбасило в великом похмелье всю огромную страну. Я всегда вспоминаю его с содроганием. Берите сколько захотите. Как на свадьбе, пейте, пейте, сколько… и многих убило, и многих покалечило.
Они два сапога пара: сегодня — рано, завтра — поздно. И у них всё время так.
Они познавали мир, напрягая свой единственный слуховой проход, другие анализаторы были или недоразвиты с рождения, или глубоко спали в то время, когда рождались и умирали другие. И пролетело всё, как в поверхностном сне, и глаза полуоткрыли, и реальность не чувствовали.
Сны бывают от Бога, сны бывают от дьявола и по немощи души нашей, но от Бога только святым, нам всё остальное. И возникло острое желание снизить остроту зрения и уменьшить поля зрения, чтобы не видеть, не мучиться безумием окружающего мира.
И был человек зачат в радости, а в муках рождён.
И был человек рождён, чтобы подниматься, а не возвышаться.
И был человек рождён, чтобы жить по внутренней стороне души, а не по внешней.
И был человек рождён для души, а не для тела.
И был человек рождён для болезней, и все они были одинаковы, только буквы и цифры у них были разные.
И проживет человек
