всю свою жизнь, словно кинопленку, и, наконец, узнавший себя досконально, сделает все, чтобы вернуть свою дочь и зажить ответственной жизнью настоящего Человека…
Просветленный умственным переживанием, счастливый арестант проспал остаток ночи безмятежно, а наутро его навестил человек Едренкина, адвокат Рыков-Понарошкин, молодой и подающий надежды юрист. Илья оговорил с ним все детали сделки и дал ему свои номера банковских счетов и пароли. Тот победно ушел с высоким мнением о себе и своих выдающихся возможностях на поприще юриспруденции.
Глава 7. Евангелие от Еремы
1
Обеспокоенный Едренкин заперся в своей квартире на семь запоров, остерегаясь киллеров, которых напустил на него закоренелый враг Сусик, а может быть и другие злопыхатели. После операции, он возлежал на боку, как римский патриций, на кожаном диване и лихорадочно размышлял о прошлом, и мысли его скакали невпопад. Кто их разберет, думал он, обездоленных им в разборках и рэкетах, и откуда ждать следующий удар? Да, он крутой мужик,– играл по собственным правилам, оставив за бортом многих друзей,– выплыл, устоял и достиг всего, о чем и мечтать не мог в сопливом детстве. Как говорится, бизнес есть бизнес, ничего личного.
А вдруг Сусик не причем? Вдруг, это криминальный передел территории с новыми братками? Или еще того хуже,– сам Паук,– Петр Алексеевич Украинец, банкир и нефтяной магнат, методично обрывает и зачищает концы, связывавшие его с темным прошлым? Вот и настало время играть по чужим правилам, более голодных и дерзких, и несметно богатых, чем он.
Этот беспредел страшно раздражал Едренкина. Не привык он, когда кто-то был выше его понимания и расположения. На кону было поставлено все, а это грозило смертельной опасностью не только для него, но и для жизни всей семьи. В этом пиковом раскладе, никто ему не в состоянии помочь, и впредь надо полагаться только на свои силы, потому, что всякий хмырь заботится о своих интересах. А святой отец Иоанн? Он скорее озабочен судьбой церкви, чем душами таких, как он, Едренкин. Наверняка, старый священник считает его плевелом. Ведь говорится же в Писании, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому в рай…
При всем рвении к маниакальному обогащению, у Обмылка была маленькая, деликатная тайна. В далеком детстве, семикласснику Вовану досталась в наследство от деда Федора древняя книга на незнакомом языке.
– Храни энту библию!– сказал ему дед.– Может, доведется тебе перевесть ее, и выведать мудреную правду!..
– А откуда она у тебя, дед?– спросил юнец безусый.
– Оттуда!– многозначительно отбрил внука старик, отсидевший на полную катушку за то, что в Гражданскую войну сражался в армии Махно. Дед умер, про книгу Вован забыл,– оставил на чердаке, в расписном сундуке, среди старого хлама. Потом уже, спустя десять лет, после первых своих успехов в рэкете, он приехал в деревню (тогда Кондрахина гать была проезжей), на темно-синем «жигуленке» и устроил шумную попойку. Пили всем миром за столичного «бизнесмена», хвалили его за сметливый ум, и вспоминали, каким он был пронырливым мальчуганом. Дед Силантий пророчествовал в застолье:
– Уже тогда я приметил,– этот босоногий бесенок далеко пойдет!..
Все смущенно одернули бывшего власовца и зашикали на него, как на какого-то безродного щенка, а он, пострадавший за высказанную правду, послал односельчан куда подальше и пошел допивать с другом Кузьмой самогон бабы Нюры. Загулявший Едренкин не помнил, как оказался на чердаке в объятиях пышнотелой Катьки Буйновой. В разгар страстного тисканья, старый сундук проломился. В зад Вована что-то впилось, и он вытащил позабытую старинную книгу в кожаном переплете, истрепанную временем и насекомыми. В памяти возникли слова покойного деда, и Едренкин тогда подумал сдуру, а не дух ли покойного выкинул этот фокус? И он усмехнулся и сказал:
– Ну, дед! От тебя и после смерти не скроешься!..
– Ты о чем это?– спросила Катька, настойчиво добиваясь его ответной ласки.
– Да, так… ни о чем…– ответил Вован и утонул в жарких объятиях неутолимой женщины.
А на утро удачливый «бизнесмен» увез в Москву таинственную рукопись и, заодно, красавицу Катерину, обласкавшую его своей великой любовью.
В столице он нашел специалиста по древним инкунабулам и манускриптам. И тот определил, что редкая книга отпечатана еще во второй половине XIV века в средневековой Германии.
– … И возможно, судя по шрифту, чуть ли не в типографии самого Гуттенберга , в период его сотрудничества с ростовщиком Фустом в Майнце!– гадал специалист, но тут же поправил себя: – Хотя, велика вероятность, что это его ученик Ульрих Целль. У Гутенберга такого шрифта не было. Или Андраш Хесс? Впрочем, это не важно. Главное, такой книги ни в одном каталоге не значится, и поэтому она уникальна…
– Дорогая вещь?– гордо осведомился Вован.
– Необыкновенно!– предположил профессор-библиограф с мировым именем.
– А что за язык? Ни черта не понять!
Специалист неопределенно пожал плечами, заново водрузил на нос очки и, всмотревшись в потертые знаки, заявил:
– По все видимости,– древнесемитский, то есть, арамейский… Литеры сделаны вручную, весьма искусно, посему она выглядит, как рукописная…
– А можно ее перевести на наш… русский?– осторожно спросил обладатель бесценного раритета.
– Конечно можно!– охотно подтвердил профессор.– Есть у меня один знакомый, одержимый лингвист, еврей по матери. Он мечтает уехать в земли обетованные…
– Куда-куда?– переспросил Едренкин.
– Туда…– невнятно кивнув влево, произнес тихо специалист.– У нас, то бишь, и у них, одна земля обетованная – Израиль…
– А-а-а, ну это, пожалуйста! Поможем, чем можем, только сперва пусть переведет, а там – скатертью дорога!
– Это будет стоить… гм-м-м…энное количество «зеленых»! Он собирает их на дорогу…
– Договоримся!– хитро улыбнулся Едренкин и подмигнул, мол, свои люди – сочтемся. Профессор потер ручки и в последний раз трепетно прикоснулся к частной собственности уникального произведения…
2
Через месяц кропотливой работы, литературный перевод инкунабулы лежал в офисе «Экзотика», на столе новорусского «бизнесмена». Напротив кресла сидел щупленький переводчик Давид Травкин, симпатичный молодой человек, не имеющий ни чего общего с еврейским обликом,– курносый, веснушчатый и рыжий, как цирковой клоун. Он сидел тихо, с любопытством осматривая рабочий кабинет рэкетира и предпринимателя.
– Значит, Травкин?– спросил его Вован.
– Ой, вы меня спрашиваете?– спохватился знаток арамейского.
– А кого еще, не себя же!
– Да, я – Травкин Давид Игоревич! Единственный внук профессора Соломона Моисеевича Гибельмана! Его уже нет здесь…
– Помер, что ли?
– Да, не-е-т, что вы, бог с вами! Он живой, и преподает химию в Израиле!
И Травкин сиротливо вздохнул. Едренкин, по-хозяйски, откинулся в кресле:
– Значит, ты тоже хочешь туда?
– Как вам сказать…– замялся рыжеволосый юноша, но, тут же, встрепенулся и шепотом
