Федор Достоевский - Том 10. Братья Карамазовы. Неоконченное. Стихотворения.

Фрагмент 2 содержит заготовки речи одного из персонажей для того же произведения. Что касается фрагмента 3, то его положение в тетради вслед за январскими записями 1877 г. позволяет предположить, что он создан позднее, чем фрагменты 1 и 2, скорее всего — в январе 1877 г. Хотя в тетради он находится на странице, предшествующей записям 1 и 2, это не может служить контраргументом: Достоевский, как мы знаем, вел свои записи не последовательно от первой страницы к последней, а хаотически, в разных местах тетради. По своему характеру фрагмент 3 представляет набросок каких-то двух диалогов, первый из которых имеет фразеологическое сходство с диалогом фрагмента 7, отнесенного предположительно к числу набросков романа «Мечтатель» (см. выше), второй — с диалогами, объединенными фигурой Слесарька (см. выше).

Мы не можем с уверенностью утверждать, что все три фрагмента — элементы одного произведения. Быть может, перед нами — наброски различных замыслов. Важнее всего то, что, как мы теперь знаем, после окончания «Подростка», в конце 1876-начале 1877 г., Достоевский предполагал написать новую повесть для некрасовских «Отечественных записок» и таким образом продолжить свое сотрудничество в этом демократическом органе.

По расположению в рабочей тетради приблизительно датируется второй половиной 1876 г. Диалог представляет собой фрагмент неизвестного художественного произведения, действующие лица которого принадлежат к мещанской среде.

Датируется (по содержанию других заметок на том же листке, а также на основании упоминания «Истории Карла Иванов<ича> в плане романа «Мечтатель») временем с апреля по октябрь 1876 г.

Имя рассказчика «Истории» — Карла Ивановича, по-видимому, не случайно совпадает с именем немца-учителя из «Детства» (1852) и «Отрочества» (1854) Л. Н. Толстого, — повестей, с которыми Достоевский познакомился впервые в 1855 г. и которые не раз перечитывал позднее, работая над «Подростком» и над «Дневником писателя» (см.: Дневник писателя, 1877. Январь. Гл. II. Подглавка 5: «Именинник»). Как видно из отрывка, Достоевский в какой-то мере имитировал в нем приметы стиля устного автобиографического рассказа этого толстовского персонажа (см.: «Отрочество», гл. VIII: «История Карла Ивановича»), стремясь воссоздать психологически близкий тип старого чудака-немца, коверкающего русский язык и обставляющего свой рассказ фантастическими подробностями.[96] Из плана романа «Мечтатель», датированного 6 ноября 1876 г., видно, что рассказ был задуман до этого времени: работая над планом романа о Мечтателе, Достоевский намеревался ввести в него «Историю Карла Ивановича» в виде особосо эпизода.

Кроме настоящей заметки, сюжет с «переменой голов» дважды зафиксирован в записных тетрадях Достоевского в 1874–1875 гг.

Отрывок следует предположительно датировать временем после 1873 г. Запись от лица персонажа, обратившегося к врачу из боязни «взбеситься» после пожатия чьей-то — видимо, «бешеного» человека, — потной руки, чем он вызвал саркастический вопрос врача, больно ли он искусан. Замысел имеет сатирический, пародийно-иронический характер. Возник скорее всего в пору редактирования Достоевским «Последней странички «Гражданина»«, для которой иногда и сам писал заметки. В определенной мере центральный мотив его может быть поставлен в связь со следующей гневно-сатирической заметкой в герценовском «Колоколе» — «Распространение антропофагии в России»: «Давно ли газеты рассказывали о попе, изгрызшем под волка убитого им солдата, а теперь нам пишут, что городничий в каком-то городе Московской губернии искусал купца. Мы сильно сомневаемся в этом развитии готентотских вкусов. Неужели оттого, что скоро помещикам нельзя будет высасывать кровь мужиков, — духовенство и полиция примутся кусать прочие сословия? Если этот факт справедлив, просим имя городничего и купца» (Колокол. 1860. 15 авг. № 79. С. 662).

Наброски диалога к художественному произведению. Фрагментарность записи не дает возможности ее датировать и связать определенно с каким-то замыслом.

Запись характерных выражений, которые могли быть использованы в художественных произведениях. Аналогичные записи встречаются и в других рабочих тетрадях Достоевского. Первая фраза использована в тексте «Братьев Карамазовых».

Датируется (по положению в рабочей тетради) декабрем 1876 — январем 1877 г.

Перечисленные в данной записи замыслы (кроме «воспоминаний», которые Достоевским написаны не были) влились в его «последний роман» «Братья Карамазовы».

Отдел открывают три стихотворения, написанные в 1854–1855 гг. в традиционном одическом жанре. Ими Достоевский, только что отбывший четырехлетний срок каторги в Омском остроге и после этого в соответствии с вынесенным ему по делу петрашевцев приговором проходивший солдатскую службу в Семипалатинске, пытался привлечь внимание правительства к своей судьбе, чтобы добиться хотя бы некоторого облегчения своей участи. Позднее Достоевский никогда не вспоминал об этих стихах, вызванных страстным желанием вернуться к литературной деятельности при почти полном отсутствии надежд на это до вступления на престол Александра I, вернувшего из Сибири декабристов и петрашевцев.

Иной характер имеют стихотворные замыслы и наброски 60-70-х годов.

Как свидетельствуют дошедшие до нас рукописи позднего Достоевского, дневник жены писателя и воспоминания его племянницы M A Ивановой, Достоевский любил импровизировать шуточные стихи. Публицистический же элемент, присущий таланту Достоевского, постоянная оглядка писателя в процессе обдумывания своих произведений на текущую злобу дня, на литературных друзей и врагов получили выражение наряду с его повествовательным художественным творчеством и публицистикой в полемических набросках стихотворного характера — пародиях и эпиграммах, которыми испещрены страницы его записных тетрадей.

Не имея самостоятельного художественного значения (и несоизмеримые в этом смысле с основным творчеством Достоевского — повествователя и романиста), его стихотворные шутки, пародии и эпиграммы интересны как своеобразная лаборатория, из которой впоследствии вышли генетически подготовленные ими гротескно-иронические «абсурдные» стихи капитана Лебядкина в «Бесах».

Некоторые наброски-пародии, эпиграммы, три рукописные редакции незавершенного стихотворного фельетона «Борьба нигилизма с честностью (Офицер и нигилистка)» (1864–1874) расширяют наше представление о Достоевском карикатуристе, сатирике, полемисте. Стихотворные послания к жене и детям — биографический источник, ценный при обрисовке быта семьи Достоевских в 70-х годах.

Стихотворение написано в апреле 1854 г. в Семипалатинске, куда, после отбытия четырехлетнего срока каторги Достоевский прибыл в марте 1854 г для прохождения солдатской службы в 7 Сибирском линейном батальоне. Оно было представлено 1 мая 1854 г. командиром батальона полковником Беликовым в Штаб отдельного Симбирского корпуса с ходатайством автора «о дозволении поместить оное в «С.-Петербургских ведомостях»«. В свою очередь, начальник штаба генерал-лейтенант Яковлев 26 июня 1854 г. препроводил стихотворение управляющему III отделением е. и. в. канцелярии Л. В. Дубельту. Разрешения от III отделения на печатание не последовало. Автограф стихотворения так и остался в деле III отделения «Об инженер-поручике Федоре Достоевском»

Создавая стихи, Достоевский преследовал прежде всего цель убедить правительственные сферы в своей благонадежности и сделать попытку напечататься. Они написаны в связи с обострившимся конфликтом между Россией, с одной стороны, и Англией и Францией — с другой, после того как Англия и Франция объявили России войну. 11 апреля 1854 г. в России был обнародован официальный манифест о войне. Непосредственным поводом к войне послужил спор с Турцией о «святых местах» в Иерусалиме и нежелание Англии и Франции поддержать в этом споре Россию. Газеты регулярно освещали ход событий, в частности «С.-Петербургские ведомости» имели постоянную рубрику «Восстание христиан на Востоке». Как установил Л. П. Гроссман, разрабатывая в стихотворении «На европейские события в 1854 году» тему Восточной войны, Достоевский перенес в него ряд образов, общих для патриотической поэзии 1854 г. Таковы стихотворения Ф. Глинки «Ура» (Сев. пчела. 1854. 4 янв. № 2), Н. Арбузова «Врагам России» (Там же 1 янв. № 25), Н. Леваршева «Святая брань» (Там же. 8 марта. № 54). Позднее Достоевский благосклонно отзывался о поэме А. Н. Майкова «Клермонский собор» из его сборника «1854-й год» (СПб., 1854), говоря о своем патриотическом воодушевлении в эпоху Крымской войны и о роли России «в нравственном» освобождении славян (XXVIII, кн. 1, 208). Несомненно, что писатель был захвачен общим патриотическим воодушевлением, которое переживали широкие слои русского общества; возможно, что именно в это время сложилось его убеждение об особой роли России в борьбе за освобождение славянских народов от турецкого владычества, которое позднее, в 1876–1877 гг., получило свое выражение на страницах его «Дневника писателя». Можно отметить также, что Достоевский обсуждал с братом возможность хлопот об его переводе на Кавказ (XXVIII, кн. 1, 173).