Анна Перфильевна (дрожа, как лист, от внутреннего напора чувств). — Ах, вот как? Да пусть у тебя язык отсохнет, если это правда!
Макрида Семеновна. — Ну, после этого…после этого, матушка моя… я знаю, что мне делать… Ноги моей тут в этом доме не останется. Нынче же переезжаю! Не-ет, довольно-с! Да меня тут в этом вертепе удушат! (Встает, ураганом несётся в свою комнату.)
Анна Перфильевна. — Ах, дрянь этакая! Землемером попрекаёт! Я тебе покажу землемера. Ты у меня сама землю мерить будешь на паперти у собора. (Обращается к коту, мирно спящему на диване.) Вот вам и дружи с этими людьми! Вот и обращайся с ними по-великосветски! Вы подумайте! (Подходит к дверям.) Послушайте, вы, Макрида Семеновна! Вы мне там за полмесяца должны — так уж, пожалуйста, потрудитесь уплатить.
Макрида Семеновна (выходит: губы у нее прыгают, как доски ветхого мостика под колесами телеги, в руках все ее имущество: узел и клетка с канарейкой). — Сделайте такое одолжение. Нам вашего не нужно! Слава Богу — жили до вас, проживем и без вас. Вот, пожалуйста, — позвольте сдачу с 25-ти рублей.
Анна Перфильевна. — Сколько угодно! Сейчас Лукерью пошлю разменять. (Уходит, Макрида Семеновна подходит к столу, наливает рюмку наливки и, грозя сама себе пальцем, выпивает; заслышав шаги Анны Перфильевны, отпрыгивает от стола и равнодушно садится на стул в стороне. Анна Перфильевна, войдя, бурно прохаживается по комнате. Зловещее молчание. Потом подходит к окну, смотрит в него, постепенно оживляясь.) Боже мой, Боже! Ни стыда у людей, ни совести. (Макрида Семеновна обиженно молчит.) Только позавчера жена приехала, а он опять с этой рыжей под ручку идет.
Макрида Семеновна (подскакивая, как ужаленная). — Что вы говорите? Где, где?
Анна Перфильевна. — Да вот, видите, остановились, разговаривают.
Макрида Семеновна (подбегая к окну, жадно смотрит). — И впрямь разговаривают. Жена, дура, дома
сидит, а они под самыми окнами разговаривают! В подъезд вошли! (Оборачиваются друг к другу, в ужасе смотрят одна на другую.) Милочка, Анна Перфильевна, что же это такое будет?
Анна Перфильевна (возбужденно хватает Макриду Семеновну за руку). — Нет, вы подумайте только: к жене, к живой жене под ручку с рыжей идет! Что же это за времена такие, Макрида Семеновна? Куда мы идем?
Макрида Семеновна (оживленно). — Не иначе как сейчас скандал будет (ставит на пол клетку и узел. Примирительным тоном). Милочка, вы, надеюсь, разрешите мне подождать, чем это все окончится. А то я спать не буду и есть не буду, ежели всего, всего не узнаю.
Анна Перфильевна (радушно). — Да, сделайте одолжение. Садитесь! Послушайте, Макрида Семеновна… а может, она, жена-то, опять уехала?
Макрида Семеновна (горя ужасом и восторгом).
— Ни-ни! Никаким образом она этого не смогла сделать. Я целый день у окна смотрю… Ах, душечка! (Сладострастно.) Ведь это же что будет!
Анна Перфильевна (подходя к столу). — Ваш кофий совсем простыл.
Макрида Семеновна. — Ничего, Анна Перфильевна… я такой люблю. Похолоднее… А то в горле что-то першит от горячего.
Анна Перфильевна. — А вы рюмочку смородиновой выпейте, вот оно першить и не будет.
Макрида Семеновна. — Да уж не знаю, не знаю, не много ли будет?
Анна Перфильевна. — Ну, глупости! (Наливает. Подходит к окну.) Нет, все тихо пока. Наверное, еще ругаются… Как вы думаете, если выстрел — сюда будет слышно?
Макрида Семеновна. — Ох, будет! Ох, матушка моя, — будет (благоговейно пьет наливку). И чего, кажется, надо людям? Зря с жиру бесятся.
Анна Перфильевна. — Еще чашечку! Сделайте милость!
Макрида Семеновна. — Нет уж — увольте! Не могу больше. По горло сыта…
Анна Перфильевна. — Ну, я отставлю тогда… (убирает посуду). Знаете что, душечка? Я поставлю столик так, чтобы окно было видно, а чтоб скучно не было
— пока в шестьдесят шесть сыграем…
Макрида Семеновна (загораясь). — И очень просто. И очень даже просто! По две копеечки очко хотите?
Анна Перфильевна. — Сделайте одолжение (передвигают столик, садятся).
От только что налетевшей бури нет и следа. Небо чисто, в зеркальных лужах отражаются уличные деревья… Солнышко.
Макрида Семеновна (тасуя карты). — А сынок ваш тоже на службе?
Анна Перфильевна. — Нет, он на похороны к товарищу пошел.
Макрида Семеновна. — Редкий молодой человек! Сколько ему?
Анна Перфильевна. — Сорок первый.
Макрида Семеновна (сдавая). — Скажите, пожалуйста! Вот бы никогда не сказала! Вам ходить.
Анна Перфильевна (почесывая уголком карты бровь). — Ну… пойдем мы… с десятки, что ли?
Макрида Семеновна. — А мы ее тузиком. И вот вам — объявляю двадцать.
Анна Перфильевна (улыбается, скрывая боль); Ишь ты, как прет человеку! Ходите.
Макрида Семеновна. — А что вы скажете насчет этой девятки? (Старается заглянуть партнерше в карты. Партнерша спокойно, будто не замечая, прижимает карты к груди.)'
— А вот что я скажу. Вот-с! А теперь!..
В этот момент на сцене появляется новое лицо — кухарка Лукерья. Платье ее подтыкано со всех сторон так нескромно, что любой представитель сильного пола пришел бы в немалое смущение.
— Барыня! А я деньги разменяла!
Анна Перфильевна (успевшая уже позабыть о только что пронесшейся буре). — Какие там еще деньги?
— Да те, что давеча давали разменять — забыли, что ли?
Анна Перфильевна (нетерпеливо, вся погруженная в сладкие перспективы выигрыша). — Вот дура-то… Только зря мешает… (Встает, оборачивается к Лукерье. Макрида Семеновна прищуривает один глаз и с самым лукавым лицом смотрит верхнюю карту в колоде.)
Анна Перфильевна (оборачиваясь к ней). — Вот ваши двадцать пять рублей. Разменяла…
Макрида Семеновна. — Спасибо, миленькая. Спасибо, радостная. (Берет деньги, идет в свою комнату, на пути натыкается на свой брошеный узел. Забирает его, забирает клетку с канарейкой, пыхтя относит в свою комнату.)
В это время Анна Перфильевна быстро берет верхнюю карту, бросает на нее косой взгляд, сует в свои карты, вместо нее кладет другую.
Макрида Семеновна возвращается.
Макрида Семеновна (озабоченно). — Ну? Чей ход?
Анна Перфильевна. — Мой (сбрасывает карту).
Макрида Семеновна. — Ну, это мы возьмем (дрожит от тайной радости). Теперь моя первая карта. Так-с. (Берет верхнюю карту — вдруг с гневным удивлением.) Позвольте! А где же козырный туз?
Анна Перфильевна (невинно). — Какой козырный туз?
Макрида Семеновна. — А-ва такой! Который тут сверху лежал!
Анна Перфильевна (тон у нее очень солидный). — Да он у меня, он уже давно у меня!
Макрида Семеновна. — Как давно! Да он только сейчас тут сверху лежал, я сама видела!
Анна Перфильевна. — Как, вы видели? Да это кто же в карточную колоду заглядывает?
Макрида Семеновна (вскакивая). — Ну, матушка, — это две больших разницы! Я только заглядываю, а ты из колоды чужие карты таскаешь! А за это, матушка, и к мировому можно!
И снова небо нахмурилось, и снова ползут зловещие тучи, снова погромыхивает гром…
Лазури и спокойствия как не бывало.
Анна Перфильевна. — Меня? К мировому?!.. А это видела? (Показывает ей тощий, сложенный из непослушных старческих пальцев кукиш.)
Макрида Семеновна. — А-а-а! Мне, титулярной советнице — кукиши сучить? Да ноги моей не будет в этом вертепе… Да что же это такое? Еще ограбят тут!
Анна Перфильевна. — Пожалуйста! Никто вас не держит!
Макрида Семеновна (уперев руки в бока грозно). — Да попробовали бы вы меня удержать! Я бы вам такую тютю поднесла (дрожа от негодования). Не-ет! Скорей бежать из этого зловонного дома…
Быстро убегает в свою комнату; через минуту на сцене снова появляется то же имущество — узел и канарейка.
Макрида Семеновна. — Вот, пожалуйста, ваши деньги получите и — адью-с!.. Воть вам шесть рублей, вот еще три… рубль… два полтинника…
Анна Перфильевна (случайно взглянув в окно).
— Ах! Все трое вышли! И инженер, и жена, и рыжая! Ей- Богу! Он их под руки ведет. Обеих! Обе-их!!
Макрида Семеновна (ослепленная, уронив узел).
— Под руки обеих? Ну, это не иначе — в участок! (С криком бурной радости.) Передрались!..
Анна Перфильевна. — Не знаю, как вы, а я побегу на них смотреть… Ужасно интересно, какие у них лица.
Макрида Семеновна (с неожиданным приливом самой трогательной заботливости). — Да куда же это вы без платка? Ни за что не пущу! Вот вам платочек… Дайте я поправлю… Ну вот! И я вслед за вами… (восторженно). И ох, как же это все интересно!..
И комната опустела.
Только канарейка в клетке встревоженно возилась да жирный кот тихо посапывал.
Луч солнца, заползший сюда отдохнуть, тоже как-то весь покраснел, помутнел, потерял всю свою позолоту, съежился…
Может быть, он устал от всех этих старухиных передряг…
