Вы приходите въ протестантскую, въ жидовскую, въ католическую школу, въ малолѣтнюю, взрослую, женскую или мужскую, классическую или научную, промышленную, все равно – одну общую всѣмъ, неизмѣнную черту опредѣленности вы находите во всѣхъ этихъ школахъ. – Положимъ, въ первоначальной протестан[т]ской школѣ вы находите, что учитель имѣетъ предписаніе не только насчетъ той послѣдовательности предметовъ, которую онъ долженъ принять, числа часовъ, которые онъ долженъ посвятить молитвѣ, каждому предмету, и каждому упражненію, но вы видите, что даже тѣ руководства, т. е. пріемы, которые онъ можетъ употреблять, опредѣлены и назначены впередъ. Мало того, самъ учитель образованъ въ извѣстной школѣ, семинаріи, такъ что только эти извѣстные пріемы понятны для него. – Вы начинаете разбирать эти предписанія и утвержденныя руководства и находите для обученія чтенію и письму иногда методу складовъ, иногда новую Lauti[e]r-methode,[151] для обученія катехизиса и священной исторіи заучиванье наизусть, для исторіи и географіи заучиванье именъ и сокращенія, уничтожающія смыслъ, для обученія математики упражненія, направленныя преимущественно на самыя дѣйствія съ отвлеченными числами, а не на переведеніе чиселъ взятыхъ въ дѣйствительности въ отвлеченныя величины и т. д. Однимъ словомъ, вы находите недостатки (такъ вамъ кажется) и въ самомъ преподаваніи и въ послѣдовательности его. – Но вы не вѣрите своему сужденію. Вы говорите себѣ, что la critique est aisé[e] mais l’art est difficile,[152] что пріемы эти, руководства могутъ быть далеки отъ совершенства, но все же быть наилучшими возможными. Что они могутъ казаться несовершенными въ теоріи, но оправдываться въ практикѣ, результатами на учащихся. Вы обращаетесь къ учащимся, чтобы подтвердить свои сомнѣнія, и хотите прослѣдить за процессомъ восприниманія этаго преподаванія. Но здѣсь[153] вамъ трудно сразу понять эти результаты. Организація школы такова, что результаты ученія скрыты отъ учителя. Сто, двѣсти мальчиковъ въ извѣстный часъ входятъ, совершаютъ молитву, садятся по лавкамъ и всѣ двѣсти начинаютъ дѣлать одно и тоже. Мальчикъ нетолько не можетъ выразить въ школѣ того, что ему понятно или непонятно, пріятно или не пріятно то или другое, но онъ не можетъ выразить словомъ то, что онъ знаетъ или не знаетъ то или другое, или что ему[154] хочется. Все разнообразіе его мысли во время класса подведено къ выраженіямъ «могу» – «хочу», которыя онъ передаетъ подъятіемъ руки.
Итакъ, во время чтенія учителя вы не можете[155] слѣдить за воспринятіемъ преподаваемаго. Все, что вы видите, это скучающія лица дѣтей, насильно вогнанныхъ въ училище, нетерпѣливо ожидающихъ[156] звонка и вмѣстѣ съ тѣмъ со страхомъ ожидающихъ вопроса учителя, дѣлаемаго для того, чтобы противъ воли принуждать дѣтей слѣдить за преподаваніемъ. Здѣсь ничего ни под[т]верждаетъ ни разрушаетъ ваши сомнѣнія. Вы прибѣгаете къ другому способу – вопросовъ – и задачъ математическихъ и сочиненій. Но ежели вы при этомъ поручите веденіе вопросовъ учителю, то результаты ваши будутъ о[157]
–
Мнѣ кажется, что во время моихъ занятій воспитаяіемъ дѣтей вообще, и въ особенности русскихъ крестьянскихъ дѣтей, мнѣ пришли въ голову нѣкоторыя мысли, не вошедшія еще въ убѣжденіе правителъствъ и обществъ о значеніи[158] народнаго образованія въ наше время и о новыхъ основаніяхъ, которыя должны быть положены для него. Эти-то мысли я постараюсь изложить въ этомъ писаніи, въ той безсознательной связи, въ которой онѣ выросли во мнѣ.
Я говорю, что мысли эти выросли во мнѣ, потому что какъ сознаніе о новомъ значеніи народнаго образованія, такъ и о новыхъ пріемахъ и основаніяхъ, не пришло мнѣ вслѣдствіи размышленія и изученія, a вслѣдствіи самаго факта, что, сознавъ для себя лично несостоятельность прежняго рода образованія, почувствовавъ новое, зависящее отъ времени значеніе его, я принялся за народное образованіе и потомъ только опредѣлилъ себѣ тѣ пріемы и основанія, которыя оказались успѣшными. —
Мысль о опредѣленіи и изложеніи[159] этихъ началъ пришла мнѣ вслѣдствіи разговора съ однимъ Нѣмцемъ, который всерединѣ моего разсказа о пріемахъ, опытахъ и результатахъ моей школы прервалъ меня вопросомъ: имѣлъ ли я систему, теорію воспитанія, прежде чѣмъ я приступилъ къ дѣлу. Я отвѣтилъ ему, что единственная система, которую я имѣлъ, состояла въ томъ, чтобы не имѣть никакой системы. Нѣмецъ принялъ меня за забавника, или пустомелю; но дѣйствительно вся система моя состоитъ въ томъ, чтобы не имѣть системы, и эта-то мысль, кажущаяся такимъ вычурнымъ парадоксомъ, составляеть сущность всего послѣдующаго.
Въ самомъ дѣлѣ, какъ и во многомъ другомъ, такъ и въ дѣлѣ воспитанія, мы, Русскіе, находимся въ исключительно счастливомъ положеніи. —
Ежели въ моихъ мысляхъ о народномъ образованіи найдется хоть малая доля истины, которая войдетъ въ сознаніе человѣчества и послужитъ основаніемъ дальнѣйшему развитію новыхъ время-сообразныхъ идей образованія, я, не увлекаясь самолюбіемъ, знаю, что большей долѣ того, что я сдѣлаю, я буду обязанъ не своей личности, но тому обществу, въ которомъ я долженъ былъ дѣйствовать. —
Начиная учить дѣтей въ Русской деревнѣ, я не могъ, не бывши набитымъ дуракомъ, принять въ основаніи ни нѣмецко-протестан[т]скую лютеровскую систему, ни классическую, ни езуитскую, ни новѣйшую теоретическую систему воспитанія.[160] Еще менѣе могъ я серьезно принять за систему славянской курсъ букваря, часовника и псалтыря и связанные съ этимъ курсомъ семинарскіе пріемы. – Не русскія теоріи были чужды, невозможны для русскихъ учениковъ, несостоятельность ихъ на мой взглядъ была доказана для самихъ себя, самими иностранцами; русская же система была, на мой взглядъ, также невозможна для меня, какъ бы обученіе дѣтей игрѣ на инструментѣ, котораго уже не существуетъ. – На мнѣ не лежало ни историческихъ школьныхъ узъ Европы, ни религіозныхъ и философскихъ авторитетовъ своего отечества. Безъ всякаго исканія новыхъ путей, безъ противодѣйствія или подчиненія извѣстнымъ направленіямъ, безъ всякой зависимости отъ общества и правительства, я безсознательно и свободно долженъ былъ идти и пошелъ своимъ особеннымъ путемъ, руководствуясь однимъ изученіемъ потребности тѣхъ учениковъ, съ которыми я имѣлъ дѣло.
«Тѣмъ легче мнѣ было ошибаться!» Безъ сомнѣнія. Я даже твердо убѣжденъ, что я непременно бы ошибся въ основаніяхъ, ежели бы изъ того пути, въ который я былъ вовлеченъ условіями моего развитія и моихъ учениковъ, я бы сталъ дѣлать общій выводъ о тѣхъ началахъ, на которыхъ должна основываться вся наука образованія; но я этаго не стану дѣлать. Я, напротивъ, попытаюсь доказать, что всякой частной пріемъ въ образованіи вѣренъ относительно и что всякій общій выводъ не можетъ быть вѣренъ, потому уже, что онъ общій выводъ.
