районе всегда было незначительным, и агентура отличалась фанатичной преданностью Франции. Остается местный пробританский элемент, видимо получавший инструкции – в вакууме, образовавшемся после ухода высшей расы, – от какого-нибудь местного резидента, обретавшегося, скажем, в Бейруте. Ностальгия, если угодно; надежда на возврат империи. Так или иначе, отнюдь не новизна русского варианта неверных была причиной того, что в 1950-х годах этот район чуть было не достался Советскому Союзу. Причиной была созданная возможность.
31
Представьте себе этот проект на чертежной доске в Москве тридцать пять или сорок лет назад. В нем написано: на Ближнем Востоке с уходом англичан образовался вакуум. Заполните его. Оказывайте поддержку новым арабским лидерам – либо поодиночке, либо сведя их в какую-нибудь конфедерацию – например, в Объединенную Арабскую Республику или Лигу. Дайте им оружие, дайте им все, что они захотят. Загоните их в долги. Скажите им, что они смогут с вами расплатиться, вздув цены на нефть. Скажите, что они могут действовать без оглядки, что вы всегда их поддержите и что у вас – боеголовки. В кратчайший срок Запад кричит караул, арабы богатеют, а вы контролируете арабов. Вы командуете парадом, как и подобает первой в мире стране социализма. Что же касается самого первого шага, здесь все уже на мази. Вы чудно найдете общий язык с этими ребятами – они тоже не любят евреев.
32
И представьте себе, что проект этот придуман не вами. Ибо это просто исключено. Чтобы такое придумать, нужно знать этот мир до мельчайших подробностей. Нужно знать, кто там – кто, к чему клонит тот или этот шейх или полковник, его родословную и подноготную. В Москве и ее окрестностях обладающих подобного рода данными нет. Кроме того, нужно разбираться в таких вещах, как государственные доходы от добычи нефти, колебания рынка, курс акций, ежегодная потребность той или иной индустриальной демократии в неочищенной нефти, тоннаж танкеров, тарифы на перевозки и все прочее. У вас нет штатной единицы, знакомой с подобными вещами, да и внештатной нет тоже. И даже если представить себе, что такой человек существует – марксист-начетчик и книжный червь с допуском в спецхран для чтения западной периодики, – даже если бы такой человек существовал и составил бы подобный проект, ему потребовался бы минимум крестный в Политбюро, чтоб проект этот оказался на вашей чертежной доске. Что обеспечило бы крестному этому значительное преимущество, чего остальные члены Политбюро не потерпели бы ни секунды. И наконец, этот проект не мог бы прийти в голову русскому человеку хотя бы уже потому, что у России и у самой есть нефть – и в избытке. А то, что разбазариваешь, не рассматриваешь как источник энергии. Возникни этот проект в России, белого света он бы не увидел. Слишком уж близко к воображаемой возможности. Но основная причина того, что проект оказался у вас на рабочем столе, как раз в том, что он не имеет ничего общего с отечественным воображением. Одного этого достаточно, чтобы характеризовать его как возможность созданную. Ибо он пришел извне, и его главная притягательная сила – в заграничности. Для членов Политбюро в 1950-х годах проект этот был, как джинсы для ихних отпрысков. Он им очень понравился. Тем не менее они решили проверить ярлычок. И у них был способ.
33
А пока они там проверяют ярлычок, дорогой читатель, вот тебе чистые – без авторского вмешательства – факты. Гарольд Адриан Рассел Филби, которого приятели в Англии и особенно в России звали Ким (в России это прозвище ассоциаций с Киплингом не вызывало, будучи популярным – особенно в 1930-х годах – нововведением в советских святцах в качестве акронима Коммунистического интернационала молодежи), родился в Амбале, в Индии, в – как справедливо утверждает та самая марка – 1912 году. Его отец – Гарри Сент-Джон Филби, выдающийся английский арабист и путешественник, обратившийся впоследствии в мусульманство, был советником короля Ибн Сауда (угадайте, какой страны!). Малыш поступил в Вестминстер, а потом в Тринити-колледж в Кембридже, где изучал историю и экономику и был членом студенческого братства «Апостолы». После Кембриджа он работал внештатным сотрудником нескольких лондонских газет, в этом качестве в 1937 году отправился в Испанию освещать Гражданскую войну и через некоторое время был взят в «Таймс», став ее военным корреспондентом. Вот вкратце, что было известно об этом 26-летнем молодом человеке к 1940 году, когда его взяли на службу в МI-6 – отдел контрразведки легендарной британской «Интеллидженс сервис», где ему поручили вести дела, связанные с антикоммунистическим контршпионажем. По-видимому, по его собственной просьбе. За годы войны он быстро продвигается по службе, получает назначение в Стамбул и в 1946 году становится во главе отделения контрразведки по Советскому Союзу. Это высокая должность, но уже через три года он ее оставляет, поскольку его назначают первым секретарем в посольство Великобритании в Вашингтоне – то есть он становится главным связующим звеном между «Интеллидженс сервис» и ЦРУ; в этом последнем среди прочего он становится близким другом Джеймса Энглтона – главы отдела контрразведки ЦРУ. В целом – великолепная карьера. За заслуги во время войны он произведен в кавалеры ордена Британской империи, пользуется глубоким уважением в британском Министерстве иностранных дел и в журналистской среде; предполагается, что он вскоре станет во главе «Интеллидженс сервис». Вот вкратце, что было известно коллегам и начальству об этом 39-летнем мужчине в 1951 году, когда происходит нечто непредвиденное. Двое его старых приятелей еще по кембриджским временам – Гай Берджесс и Дональд Маклейн – оказываются советскими шпионами и сбегают в Советский Союз. Хуже то, что в головах осведомленных лиц по обе стороны Атлантики мелькает подозрение, что предупредил их об опасности Филби. Начинается расследование, доказательств нет, сомнения остаются, и его просят уйти в отставку. Жизнь несправедлива, и самые лучшие друзья могут подвести человека под монастырь. Так решили многие, в том числе в Министерстве иностранных дел. Филби возвращается к журналистской деятельности – в конце концов, ему чуть больше сорока, – расследование, однако, продолжается. Есть же люди, которые никогда не унимаются! Но в 1955 году Гарольд Макмиллан, тогдашний министр иностранных дел Великобритании, в заявлении, зачитанном в палате общин, полностью освобождает Филби от подозрений в каких-либо неблаговидных поступках. Обеленный таким образом Филби, с подернутого легкой дымкой грусти благословения Министерства иностранных дел, становится корреспондентом «Экономиста» и «Обзервера» в Бейруте, куда и отплывает в 1956-м, чтобы уже никогда больше не увидеть белых скал Сассекса.
34
Проходит три года, и московские товарищи в восхищении прищелкивают языком над представленным проектом. Но все равно они хотят проверить ярлычок. Ибо то, что безупречная репутация для одних, огненные буквы на стене – для других. Они догадываются, что британцы не обнаружили компромата на данного англичанина, потому что доискивались его у англичан; они были обречены,
