Тюрьма страшно интересовалась:
- Ну, что?
И, слыша, что "стихи отличные, хоть сейчас печатать можно", тюрьма расцветала и гордилась:
- Вот, какие у нас люди есть!
По форме это по большей части подражание Кольцову.
Вот истинный русский народный поэт. Грамотность сказывается. Каторга поет, как песни, массу кольцовских стихотворений. И, когда человек хочет вылить свои думы и чувства, кольцовская форма и кольцовский дух оказываются самыми подходящими к его душе.
По содержанию это масса обращений "к ней", к далекой "родне", к "друзьям и братьям", к своей "будущей могиле".
Страшная масса жалоб на судьбу, на людей, на окружающих, на несправедливость. Масса жалоб на утрату веры, надежды, любви. Почти никогда - самобичевание.
Это то же содержание, что и содержание всех разговоров всех каторжан.
Сахалин "создан", - и ради этого истрачена страшная уйма денег, - для исправления преступников.
Девиз этого "мертвого острова":
- Возрождать, а не убивать.
Если исправление и возрождение немыслимы без раскаяния то Сахалин не исполняет, не может исполнять своего назначения.
Все, что делается кругом, так страшно, отвратительно и гнусно, что у преступника является только жалость к самому себе, убеждение в том, что он наказан свыше меры, и, в сравнении с наказанием, преступление его кажется ему маленьким и ничтожным. Чувство, совершенно противоположное раскаянию!
В его уме живет эта мысль, конечно, не так только формулированная:
- Велика изобретательность человеческая по части преступлений, но до сих пор еще не изобретено такого преступления, которое заслуживало бы такой каторги, как сахалинская.
И только жалобы слышатся и в стихах.
Замечательное дело. Среди невероятной массы сахалинских стихов нет ни одного, написанного на тему о побегах. Нет ни одной каторжной песни, написанной на эту тему. Старая, теперь совершенно забытая, острожная песня:
"Звенит звонок. На счет сбирайся.
Ланцов задумал убежать.
С слезьми с друзьями он простился,
Проворно печку стал ломать".
Эта песня осталась единственной.
Я собрал, кажется, все, что написано в стихах на Сахалине, и напрасно искал:
- Нет ли чего про побеги?
"Побег" - это затаенная мечта каторжника, последняя надежда, единственное средство к избавлению, для тюрьмы "самая святая вещь", о побегах не только не пишут, о них не говорят.
Самая оживленная задушевная, откровенная беседа в тюрьме моментально умолкает, как только вы упомянули о побегах.
Об этом можно только молчать.
Это слишком "священная" вещь, чтобы о ней говорить даже в стихах.
VII
Сахалинская каторга создала свою особую эпическую поэзию.
Это - цикл "Онорских стихотворений", разбросанных по всем тюрьмам. "Илиады" Сахалина.
Это отголоски онорских работ, знаменитых, бессмысленных, бесцельных, нечеловеческих по трудности, сопровождавшихся ужасами, массой смертей, людоедством.
По большей части такие стихотворения носят название: "Отголоски ада".
Часто неуклюжие по форме, они полны страшных картин.
Я приведу вам отрывки такого "отголоска", принадлежащего поэту многократному убийце, отбывавшему каторгу на онорских работах.
Это стихотворение написано левой рукой: работы были так тяжки и смерть в тундре так неизбежна, что автор этого стихотворения взял топор в левую руку, положил правую на пень и отрубил себе кисть руки, чтобы стать "неспособным к работе" и быть отправленным обратно в тюрьму. Такая страшная форма "уклонения от работ" практиковалась на онорской просеке нередко.
Вот отрывки из этих "отголосков ада". Картина при рубке тайги.
"Там, наповал убит вершиной,
Лежит, в крови, убитый труп...
С ним поступают, как с скотиной,
Поднявши, в сторону несут.
Молитвы, бросив, не пропели...
На них с упреком посмотрел
Лишь ворон, каркнувший на ели,
На зов собратий полетел..."
А вот другой отрывок, описывающий людоедство среди каторжных, случаи которого были констатированы на онорских работах официально:
"И многие идут бродяжить,
Сманив товарищей своих.
А как устал, - кто с ним приляжет,
Того уж вечный сон постиг.
Убьют и тело вырезают.
Огонь разводят... и шашлык...
Его и им не поминают.
И не один уж так погиб".
Таких картин полны все "отголоски ада".
VIII
Юмор - одна из основных черт русского народа.
"Не гаснет он и среди сахалинского житья-бытья, воспевая "злобы дня"".
Служащие презирают каторгу.
Каторга также относится к служащим.
Пищей для юмора поэтов-каторжан являются разные "события" среди служащих.
Жизнь сахалинской "интеллигенции" полна вздоров, сплетен, кляуз, жалоб, доносов. Там все друг с другом на ножах, каждый готов другого утопить в ложке воды. И изо всякого пустяка поднимается целая история.
История обязательно с жалобами, кляузами, часто с доносами, всегда с официальной перепиской.
Эта переписка в канцеляриях ведется писарями из каторжан же. И, таким образом, каторга знает всегда все, что делается в канцеляриях, знает и потешается.
Из массы юмористических "злободневных" стихотворений я приведу для примера одно, описывающее "историю", наделавшую страшного шума на Сахалине.
"История" вышла из-за... курицы.
Курица, принадлежащая жене одного из служащих, пристала к курам, принадлежавшим жене священника.
Жена служащего и ее муж увидели в этом "злой умысел" и обратились к содействию полиции.
Полицейские явились во двор священника и отнесли "инкриминируемую курицу" на место постоянного жительства.
Священник в таких действиях полиции, конечно, усмотрел оскорбление для себя.
И пошли писать канцелярии.
Жалобы, отписки, переписки посыпались целой лавиной, волнуя весь служащий Сахалин.
Я сам слышал, как господа служащие по целым часам необычайно горячо обсуждали "вопрос о курице" и ждали больших последствий:
- Еще неизвестно, чем курица кончится!
Тюрьма немедленно воспела это в стихах. Вот отрывки.
Супруга служащего жалуется своему супругу:
"Ах, мой милый, вот беда!
Я вчера курей смотрела;
И та курица, что пела,
Помнишь, часто петухом,
Ведь пропала! И грехом,
Как потом я разузнала,
Прямо к батюшке попала.
И теперь уж у попа
Куриц целая копа..."
Служащий "обратился к содействию полиции", и та поспешает "водворить курицу на место жительства":
"Пот ручьем с них лил, катился,
И песок как вихорь вился
Из-под их дрожащих ног...
Знать, досталось на пирог!!!"
Священник в это время выходит из дома и...
"И лишь он ступил во двор,
Что же видит? О, позор!
Снявши фраки, сбросив сабли,
Руки вытянув, что грабли,
Полицейский с окружным
Словно пляшут перед ним!
И, нагнувшись до земли,
Ловят курицу они..."
Чем кончится история, вы знаете:
Канцелярии пишут.
Служащие волнуются и ждут "от курицы последствий".
Тюрьма потешается, читает стихотворение поэта-каторжника.
А в курятнике, по словам стихотворения, происходит следующее:
"А в тот миг на куросесте,
Сидя с курицами вместе,
Так беглянка говорила:
- И зачем меня родила
В белый свет старуха-мать!
Не дадут и погулять!
И что сделать я могу?
Чуть что выйдешь к петуху,
А глядишь, - тут за тобой
Вся полиция толпой!"
Так развлекают каторгу.
Преступники душевнобольные
В посту Александровском вы часто встретите на улице высокого мужчину, красавца и богатыря - настоящего Самсона. Длинные вьющиеся волосы до плеч. Всегда без шапки. На лбу перевязь из серебряного галуна. Таким же галуном обшит и арестантский халат. В руках высокий посох.
Он идет, разговаривая с самим собою. Выражение лица благородное и вдохновенное. С него смело можно писать пророка.
Это Регенов, бродяга, душевнобольной.
На вопрос:
- Кто вы такой?
Он отвечает:
- Сын человеческий.
- Почему же это так?
- Мой отец был крепостной. Его все звали "человек" да "человек". Отец был "человек", значит, я сын человеческий.
В те дни, когда Регенову не удается удирать из-под надзора в пост Александровский и приходится сидеть в психиатрической лечебнице, в селе Михайловском, он занимается целые дни тем, что пишет письма "к человечеству".
Первым вопросом его при знакомстве со мной было:
- Вы из-за моря приехали?
- Да.
- Скажите, да есть ли там человечество?
- Есть!
Регенов с недоумением пожал плечами.
- Странно! Я думал, что все померли. Пишу, пишу письма, чтобы водворили справедливость, - никакого ответа!
"Правды нет на свете" - это пункт помешательства Регенова.
- Оттого даже французский король пошел бродяжить! - поясняет он.
- Как так?
- Так! Нет нигде правды, он и сделался бродягой. Сказался чужим именем и бродяжит.
- Да вы это наверное знаете?
