Невская вспомнила рассказы Чопа о парусниках с эвкалиптовыми мачтами. В страшные штормы сороковых широт - эти штормы называются у моряков "гремящими" - мачты из эвкалипта ни разу не скрипнули ни на одном корабле. Они только звенели и были так же стройны и вытянуты вверх, как и в полный штиль. Должно быть, самый точный измерительный прибор не мог бы обнаружить в этих мачтах прогиба. А мачты из сосны штормы сороковых широт срезали, как бритвой.
"Москва, вымощенная эвкалиптом! Как это было бы чудесно!" - подумала Невская.
Листья эвкалиптов всегда повернуты ребрами к солнцу и потому в эвкалиптовых лесах нет тени. Эвкалипт - лучшее дерево для осушки болот. Его очень тяжелая, веская листва испаряет громадное количество влаги. Эвкалипт не боится фёнов и дождей и растет на любой почве.
Малярийные комары не выносят эфирного запаха эвкалиптовых листьев. Эвкалипт убивает малярию. Может быть, поэтому в тропиках его зовут "деревом жизни".
Стемнело. Невская подняла голову и посмотрела на ходики. Они скромно тикали в тишине маленького дома, взятого в плен морем растений. Было всего пять часов. Почему же так темно? Невская взглянула за окна. Сизая туча подымалась высоко над морем. В тяжелой духоте прогремел медленный гром. От тучи потянуло ветром. Блестящая, почти черная тропическая листва, покрытая тонким слоем воска, зашелестела и заволновалась.
- Будет ливень,- сказал за окном чей-то голос.
В ту же минуту из тучи ударила исполинская ветвистая молния, как будто треснуло и рассыпалось на тысячу осколков золотое стекло. Мгновенные бешеные огни сверкнули в зарослях лимонных деревьев. Невской показалось, что это не блеск огней, а гроздья необыкновенных, ослепивших ее лимонов.
Ветер влетел в окно, вздул занавески и снова умчался. Опять ударила молния, и явственнее и гораздо грознее, чем раньше, прокатился под небом гром.
Невская заторопилась домой. Ливень мог длиться сутки.
Она шла по улицам, где уже хозяйничал ветер, и вспоминала первый удар грозы. Молния как будто показала ей будущую Колхиду во всем великолепии ее золотых цитрусовых плодов.
Дома Чоп сказал, что приближаются ливни. Барометр падал.
Ночь прошла без дождя, а утром Невская решила съездить в Чаладиды. Она думала, что успеет вернуться до ливней.
Габуния читал Гиппократа. В свободные часы он писал научную работу о Колхиде и изучал для этого современных и древних географов - Страбона, Гиппократа и Гомера.
Габуния уверял, что в "Илиаде" блестяще разработана карта погоды времен Троянской войны. С торжественной точностью Гомер описывал день за днем движение ветров и облаков. Один из наших ученых, прочитав Гомера, составил сводку атмосферного давления в те баснословные времена и выяснил, что над Архипелагом проходил циклон, разметавший ахейские корабли.
"У народов, живущих на Фачисе (Рионе),- читал Габуния,- страна болотистая, жаркая, лесистая и полная сырости. Во всякое время года там бывают сильные, проливные дожди. Там люди проводят жизнь в болотах. Посреди воды они строят себе жилища из хвороста. Свою землю они объезжают по рекам и каналам, которых там множество, на челноках, выдолбленных из куска дерева. Они употребляют воду теплую, стоячую, гниющую от солнечного жара и набирающуюся от дождей. Там дуют южные ветры, но бывает и восточный сильный, знойный и неприятный. Его называют "кенхрон".
- "Они употребляют воду стоячую, гниющую от солнечного жара",повторил Габуния и выругался. Содовый вкус этой воды он знал прекрасно. Он был уверен, что лихорадку схватил именно из-за этой воды.
Габуния встал и распахнул настежь окно. Было душно. В воздухе запахло ванилью. Этот легкий запах всегда появлялся перед сильными ливнями.
"Где-то накапливается гроза",- подумал Габупия и перевернул страницу.
Вошел прораб Миха. Он беспокойно ерзал глазами и обдергивал рваную черкеску. Он мягко подошел к барометру и постучал по стеклу желтым ногтем. Глаза Михи сузились и потускнели: барометр шел вниз с упорством часовой гири.
- Будет ливень. Слышишь, как сильно пахнет? - сказал Миха и криво усмехнулся. У него была привычка улыбаться всегда, даже в самые неприятные минуты жизни. За это свое свойство Миха прослыл храбрецом.- Вода пойдет с гор, Шалико, и разнесет все на свете.
Габуния молчал.
- Рыжий англичанин не приехал,- сказал Миха и посмотрел на себя в стекло барометра.- От этой лихорадки я сделался желтый, как канарейка.
Габуния поднял голову. На пятом пикете валы по берегам канала осели на метр. Надо немедленно их подсыпать. Люди, конечно, не справятся. Единственный экскаватор на пикете стоит без важной запасной части. Сема уехал за ней в город и не вернулся.
- Что сделают люди, когда они малярики? - пробормотал Миха и вытер пот.
Воздух громадной удушливой бани стоял над этой страной. Миха сплюнул на пол.
- Я слышу,- ответил Габуния. Он соображал. Леса за окнами изнывали в жаре и миазмах. Небо висело глухим свинцовым куполом. Явственно вздохнул далекий гром.
- Та-ак.- Габуния по старой привычке сделал карандашом быстрый подсчет на книге Гиппократа.- Через два часа начнется ливень. Через три часа вода пойдет с гор. За три часа надо сделать недостающую часть экскаватора в походной мастерской. Но из чего ее сделать, черт ее побери? Из чего? Нужна бронза.
Габуния чувствовал приближение малярии. Кровь ныла в теле, как комариный писк. Хотелось лечь, закутаться с головой и ни о чем не думать.
Первый порыв ветра прошел по лесам, и снова стало мертвенно тихо.
- Всех людей на пятый пикет, кацо! - сказал Габуния хрипло.- Всех до единого, даже женщин! И где хочешь, надо немедленно найти кусок бронзы.
- Хо! - Миха покачал головой.- До Чаладид семь верст, а там на станции есть бронзовый колокол. Прикажи. Я пойду. Так сниму колокол, что никто не заметит.
- Глупости! - махнул рукой Габуния.- Скорее! Всех на пятый пикет. Ну!
Миха выскочил, и тотчас же Габуния услышал торопливый звон и крики. Миха бил железной палкой о буфер, заменявший колокол, и кричал пронзительным голосом:
- Пятый пикет! Пятый пикет!
Через минуту рабочие-мингрелы бежали из бараков к каналу, накинув на головы мешки. Лианы разрывали в клочья их обмотки и бритвами резали сапоги. Лопаты звякали о стволы деревьев.
Габуния высыпал на язык мохнатые кристаллы хины, запил их водой и начал медленно натягивать одеревенелый брезентовый плащ. Лицо его горело.
Он взглянул в окно. Туча, как черная стена, надвигалась с запада и уже закрыла солнце. Край тучи дымился. Дым был похож на клочья грязной ваты. Леса молчали. Могильное безмолвие гудело в голове У Габунии, как тягучая и липкая кровь. Виски болели.
"От хины, что ли?" - подумал Габуния и потер лоб, чтобы прогнать вялые малярийные мысли.
"Что делать? Люди не справятся и с половиной работы. Помощников, кроме Михи, нет. Абашидзе ушел с рабочими и Гулией исследовать болота по берегам старого канала Недоард. Если их застанет ливень, они пропали".
Осталось двое - он да Миха. Миха - трус. Он прославился тем, что во время войны стрелял из заржавленного "смита-и-вессона" в немецкий крейсер "Гебен". "Гебен" подошел к порту и открыл огонь по городу из тяжелых орудий. На базаре, где Миха торговал табаком, началось смятение. Тогда Миха выхватил револьвер и выпустил семь пуль в бронированный крейсер. Пули даже не долетели до крейсера: он стоял в кабельтове от берега. Миха обезумел от страха. Он думал, что защищается.
Случайно после выстрелов Михи крейсер прекратил огонь и ушел. С тех пор все Поти считает Миху храбрецом, но Габуния знает, что он отчаянный трус. На него положиться нельзя. Он предложил украсть колокол на станции только затем, чтобы удрать из лесов на возвышенное место: станцию не затопит.
А этот чертов рыжий англичанин, должно быть, запил в городе и не привез запасную часть для экскаватора.
"Что же это я? - Габуния похолодел. Ему показалось, что прошел уже час, хотя на самом деле прошло только две минуты.- Надо идти в мастерскую, надо найти бронзу".
Длинная боль свела кости в ногах и тонкой дрожью прошла по позвоночнику. Шатаясь, Габуния вышел на крыльцо.
Он взглянул на запад. Непроницаемая мгла клубилась над лесами. Леса побледнели от испуга. Зелень ольхи стала совсем светлой. Далеко и глухо громыхала и вздрагивала земля. Приближался зловещий гул, как будто на Колхиду шли океаны. Белесая дикая молния хлестнула в болото.
Зубы у Габунии залязгали и голова затряслась. Ледяной холод медленно заползал под черепную коробку. Озноб! Этого он боялся больше всего.
Начало быстро темнеть, но в окнах бараков не вспыхнуло ни одного огня: все рабочие были на канале.
Габуния пошел к походной мастерской. Его окликнули. Он оглянулся. Сумрак густел. Вверху зарождался ветер и нес пряди серых облаков и сухие листья.
