- Мы!? Твои!? Ухи!? - они, ухмыляясь, показали большими пальцами сперва на себя: Мы-ы!? - а затем, подогнув его, указательным на Антона: Твои!? - и, схватив себя за мочки, - У-хи!? - Антон сразу приметил этот дешевый трюк с пальцами и улыбнулся про себя: "Чтоб мои собственные уши перехитрили меня нет уж!" Однако сам уже расстроился, что завел das Gebabbel.
- А Wunderhorn по лбу не хочешь? шутничок, Schleimbentel! - они оба угрожающе двинулись на Антона. Тому пришлось резко отскочить в сторону, чтобы не оказаться прижатым к стене - он на своем опыте знал, что это наихудший вариант. Выбежав из подворотни, судорожно натягивая шапочку, Антон затерялся в толпе. Мысли его лихорадочно суетились, в спешке падая и топча друг друга:
- Черт знает уже что такое творится. Нет, этого уж никак не может быть, и плевать на Гоголя. Вот светит вывеска - это amtlich, это реально. Это еще как может быть. Там внутрях скрыт неон, такой газ "из блаародных", который светится, если его ударять током. А вот то, что уши исчезают, а потом становятся poppen люмпенами какими-то, да еще и хотят избить своего хозяина - такого быть не может! Не может, и все! Die Scheisse! Вон машина остановилась - это нормально! По слогам повторяю: нор-маль-но! А уши-венедиктинцы - это не-нор-маль-но! Машина - нормально, уши - нет! Машина...
В этот момент Антон застыл на месте, с выпученными глазами уставясь на человека, вылезшего из остановившегося рядом длинного фиолетового Traunmaute, показавшегося Антону столь нор-маль-ным. Подбежав к машине, Антон глянул на свое отражение в тонированном стекле и ужаснулся, прикрываясь рукавом: так и есть, его дорогого носа, его любимого Riechorgan не было более на его лице! Оборотясь на водителя авто, он убедился в том, что не ошибся. Хотя внешне тот был типичным Aufsteiger, Антон-то видел, что на самом деле это был не кто иной, как собственный его нос, с порами, с шероховатостями, слегка кривой, но его!
- Мой ненаглядный нос, похоже, malochen сразу в пяти или шести банках, небось настоящий oberdoll Puderant, понимаешь... - подумал Антон, отступая на шаг. Он не знал, что сказать и как подойти к этому человеку, который на самом деле был его носом. Прислонясь к мокрому углу дома, он затравленно озирался вокруг, заметив, как нос уехал в своей тачке и обдал его напоследок грязью, растворяясь в большом городе. Теперь уж точно не видать ему носа... как своих ушей!
А кругом творилось несусветное. Бесстыдно улыбаясь Антону, к нему шло его сердце, принявшее облик отвратительной die Zunsel. Антон пробовал было схватить ее за пальто, но она вырвалась и, отбежав на безопасное расстояние, показала ему неприличный жест, сплюнув на слякотный тротуар: - Leck' mich am Arsch!
Видимо, пошел дождь, поскольку люди вокруг прикрывались зонтиками и глубже кутались в одежды. Влажный Flockenvollnahrung снег облепил плечи и голову. Похоже, что небесный кровельщик снова runterholen, sich einen вместо выполнения своих прямых обязанностей - конопатить небо. Антон не замечал непогоды и думал, думал:
- Вдруг это какое-нибуль колдовство, das Bereden, ведь нельзя же объяснить подобное научными причинами? Тогда и самому придется beschworen, чтобы спастись, пока не изчез совсем...
А вокруг него жили своей, не зависящей от него жизнью органы. Он, человек, не был нужен им. Мизинец давился текилой в ночном клубе; мочеточник подправлял стрелки на часах; голень напористо старалась втиснуться в отъезжающий троллейбус. Вечно бодрый язык, уверенный мозжечок, живот, указательный палец, щеки, пишевод и печенка, пятка и голень, селезенка, яичник! "Боже мой! - прибил над койкой / Лозунг я: Не божемойкай!"
Он в ужасе закрыл глаза, или совершил то, что раньше совершал, закрывая глаза, а когда через целую вечность открыл снова, кругом были и иные-прочие, усложненные, хотя точно так же никчемные. Системы. Дыхательная, шепчась о чем-то с мочеполовой системой, брезгливо морщилась, оглядываясь на Антона. Упругая скелетно-мышечная система плотно ступала по земле, прилегая к ней всею стопой, еще и еще раз сливаясь, совокупляясь с нею. Нервная же система ходила, колыхаясь от боли и страха. Ее рецепторные окончания ноют и потемнели от постоянного напряжения, и только солнечное сплетение гудит и тускло сияет в середине, словно говоря:
- Не хнычь, ingendwann ist alles ausgestanden.
Перевод жаргонных слов и выражений, встречающихся в тексте и относящихся к
разряду "цензурных"
Allerseits - "честной компании".
amtlich - крутой.
Arsch, der - жопа.
keine Attrappe - не для (одной только) красоты.
Aufsteiger - человек, преуспевающий в работе, в карьере.
beschworen - заговаривать, заклинать.
Bereden, das - сглаз.
Einwohner - обитатели, жители.
fisseln - моросит
Flockenvollnahrung - еда на основе хлопьев.
Gebabbel, das - пустой разговор, треп.
Gobelmasse, die - алкогольные напитки.
Hanfling - доходяга.
ingendwann ist alles ausgestanden - когда-нибудь все образуется.
Leck' mich am Arsch - поцелуй меня в задницу.
malochen - ишачить, горбатиться.
oberdoll - выдающийся, отменный.
Pappnase - дурак.
Pfirsich - репа, чайник, кочан, в общем, голова.
Riechorgan - орган обоняния.
Scheisse, die - дерьмо.
Tranmaune - автомобиль мечты.
Zig Heil - он и есть, Zig Heil.
БОЯЩИЙСЯ В ЛЮБВИ НЕСОВЕРШЕНЕН
Телефон только коротко взвизгнул, не успев разразиться неземными трелями - я поспешно схватил трубку, уже зная: она! это она! - Алло! Да!
- Здравствуй... Ты не мог бы ко мне приехать?.. Нам надо поговорить... - сказала она нерешительно, да, впрочем, я знал, отчего.
- Конечно!.. Уже выхожу!
- Жду... Пока.
- Бегу, бегу!
Небрежно бросив трубку, я мигом напялил ботинки и выскочил на улицу, из дверей подъезда заметил приближающийся к остановке троллейбус, рванул вперед, и только втиснувшись внутрь, прислонившись к дверям, расслабился.
Я не помню, как мы с ней познакомились, учились вместе с первого курса. Зато помню начало нашей любви. Ничего, то есть, "с первого взгляда" не было, уже годом (кажется) позже, на чьей-то даче, летом... в деревне покупали молоко, хлеб, так пошли вдвоем (с нею), сумерки, лесом, потом полем, болтали, смеялись, смущались (так, ниочем), в высоте скапливались и сталкивались грозовые тучи, картинка была: золотое поле, темно зеленеющий лес по краю, фиолетовое непрозрачное небо, три цвета, ничегошеньки больше на всем свете и никого. То есть, обратно шли, почти бежали, вверху все потяжелело, набрякло, хохотали громы, молнии, но гроза никак не могла начаться, темнота усиливалась с каждым мгновением и с каждым ударом, торопились изо всех сил, и только добрались до места, как небеса рухнули - а мы спрятались под навесом, полная темень, ночь уже, сплошная серебристая пелена воды, одни только частые молнии выхватывали из темноты неподвижные отпечатки мира, ставшего только одинаковыми яркими (черно-белыми) кадрами, все замерло будто, задержало дыхание, и только вода неслась, падала, бешено, нескончаемыми потоками. Я не знаю (не могу знать), отчего и как это произошло, да и, пожалуй, ниотчего именно и никак, но прижавшись друг к другу (тесно), мы... нас затянул сметающий поток (воды, любви), обрушившись дождем с неба, захлестнул и потащил.
Какая странная, божественная... механика! Огонь сменяется водой, еще мощнее, еще неудержимей пожара, как река и как прилив, то есть, не сравнил бы я это ни с ударом молнии, ни с финским ножом, это тучи, копившие влагу, полневшие, тяжелевшие, наливаясь, пока не набралась какая-то критическая масса - и прорвало.
- Скажи, почему мы всегда как-то стыдимся, стесняемся говорить друг другу о любви?.. - Я люблю тебя...
И все мысли только об одном, и сердце уже не стучалось, а вздыхало влажно и нежно, и руки дрожали, и дыхание тяжело. И счастье! Жизнь приобрела смысл, цвет, необходимость. Да не только жизнь - у всего мира появились смысл и цель. И смысл этот, и цель эта - все внимание мира сосредоточилось на искрящихся ее глазах, удивленно, восторженно и добро раскрытых навстречу ему.
Иногда я испытывал сильнейшее желание взять ее за плечи, встряхнуть хорошенько: "Ну, приказывай!.. Ты же можешь, ты, и только ты имеешь на это полнейшее право, только тебе одной дозволено! Помыкай же мной, вей из меня веревки!" Но иногда понимал, что она и сама все знает (без дураков), только для чего ей все такое?..
Жить надо не "зачем", а "для кого". Changin' my life with a wave of her hand.
Я уже не различал, где я и где она... не то чтобы мы стали одним целым (или что там еще), напротив, мы были разными, как... мужчина и женшина, белое и черное, верней, как фиолетовое и алое (причем алым всегда была она), но граница оказалась размытой, то есть, как если указательными пальцами слегка растянуть углы глаз, если вы понимаете, о чем я...
Так или примерно так утекли два года, когда мне пришлось уехать, надолго уехать, далеко (в армию, во флот, неважно), на два года... двадцать четыре месяца, семьсот дней, сколько же минут и секунд! Господи, помилуй!
- Я вернусь, жди...
- И отчитаешься мне за каждое мгновение, прожитое без меня!
Чтобы выжить, во имя ее, мне приходилось защищаться, то есть относиться ко всему, что происходило со мной, как к чему-то давно решенному и естественному, даже уже произошедшему. А замысел - долгая, почти бесконечная разлука - замысел этот оказался воистину чудовищен... тут и появилась чертова эта пословица.
