- Ну, насчет Политбюро ты уж слишком,- усомнился Трешкин.- Там сионистов нет.
- Сионистов нет, а масоны есть. А масоны управляются сионистами.
- Какое же от них спасение? - в ужасе спросил Трешкин.
- Никакого,- ответил Черпаков - Только что разве травить их по одному.
- По одному всех разве перетравишь! - вздохнул Трешкин.
- Всех не перетравишь, но хотя б некоторых.
- Фимка, скажи честно, неужели ты своей Кукуше ни разу не изменял?
Они сидели в узком коридоре перед обитой темно-зеленым дерматином дверью Лукина Ефим пришел по своему делу, а поэтесса Наталья Кныш надеялась получить характеристику для поездки в Португалию. Кныш была дамочка пухлая, сексапильная, говорила прокуренным голосом:
- Ты знаешь, что сказал Чехов о Короленко? Он сказал, что Короленко слишком хороший человек, чтобы быть хорошим писателем. Он сказал, что Короленко писал бы намного лучше, если б хоть раз изменил жене.
Ефим вежливо улыбался, но кокетничать был не настроен. Он думал, с какой стороны лучше подойти к Лукину, на что напирать, как добиться положительного разрешения дела.
Петр Николаевич Лукин был (и это значилось на вывеске - серебряные буквы на черном фоне) секретарем Московского отделения Союза писателей по организационным вопросам и относился к той породе людей, которая у нас уже вывелась. Где-то она еще существует и у нас тоже когда-нибудь возродится (я в этом, к сожалению, не сомневаюсь), но пока что, слава богу, практически вымерла.
В Союз писателей Петр Николаевич, как Андрей Андреевич Щупов, как многие другие, был передвинут из органов, где прошел путь от рядового надзирателя до генерала. Органы были его семьей, его домом, его школой, религией и идеологией. Всю свою жизнь и все здоровье он отдал органам. Он служил в органах, сажал от их имени, сам был ими посажен и ими же реабилитирован. После чего опять служил им верой и правдой, за что получил орден Дружбы народов, нагрудный знак "Почетный чекист" и звание заслуженный работник культуры, которое остряки, конечно, сократили и превратили в неприличную аббревиатуру ЗАСРАК.
И хотя сейчас он служил как будто по другому ведомству, он знал, что вся его жизнь, каждая клетка его тела, каждая частичка его души принадлежит только органам и еще, пожалуй, партии, впрочем, эти два понятия для него всегда сливались в одно.
Память у него была своеобразной, вернее, в голове его умещались две памяти: одна, полицейская, для текущих дел, а другая, генеральная, для охвата больших периодов и осмысления общего течения жизни. В молодости Петр Николаевич был романтиком, отчасти им и остался, его генеральная память была романтической. В ней сохранилась только смутная общая картина беспрерывного и жертвенного служения, а такие детали, как, например, то, что он сам лично, ради торжества высоких идеалов, выбивал кому-то зубы и даже, что ему самому выбивали зубы с той же целью, ушли на задворки сознания и растворились в помутневших красках общего фона. Дело было не в том, кому чего выбивал, а в том, что при всех поворотах судьбы он никогда, ни разу, ни на минуту не усомнился в партии и органах, не усомнился в правоте "нашего общего дела". Теперь, по ночам страдая от мучившей его бессонницы, он вспоминал свою жизнь, все страдания и унижения, падения и возвышения, и со слезами умиления думал о том, что он никогда, никогда...
Партия оценила его преданность, органы тоже о нем пеклись, они устроили его на работу к писателям, и он, трудясь здесь в сложной, несходной с прежним опытом обстановке, рассматривал свою миссию как засылку во вражеский тыл.
Роста он был высокого, худощавый, подслеповатый, с лошадиным лицом и улыбкой, делавшей его похожим на французского актера Фернанделя. Улыбка не сходила с лица, потому что органы, вставляя ему казенные зубы, сделали их чуть длиннее, чем они должны были быть. Волосы у него были светлые с рыжиной, поредевшие, но до лысины не дошло, тронутые (но лишь слегка) сединой.
Отстраненный от оперативной работы, он нашел свое призвание здесь. Оно состояло в составлении казенных бумаг и оформлении их наиболее желательным образом. По существу, в этих бумагах он никогда не писал неправду, но правду искажал до неузнаваемости. Он мог легко истолковать любое высказывание, или действие, или движение души как попытку подорвать основы нашего строя и изобразить это так, что уже можно зачитывать приговор. А в другом случае мог те же самые факты использовать для представления к ордену или записи в жилищный кооператив. Писатели его ценили за то, что он, умея составлять бумаги, сам не лез в писатели, а мог бы, потому что в своем жанре равных себе не знал и вообще был почти что гений.
Сидя перед глухой дверью, Ефим и подумать не мог, что там, внутри, уже идет некая работа, связанная с его появлением. Из железного сейфа вынута толстая папка на букву Р. А из нее извлечена тоненькая папочка с шифром 14/6. А в этой папочке всего несколько листков и, что ни листок, то золото. Конечно, Петр Николаевич мог затребовать досье любого писателя в отделе творческих кадров, но ему это было не нужно. У него были свои записи, короткие, деловитые, основанные на доступных данных, донесениях собственных осведомителей и на личных наблюдениях тоже.
Всегда, прежде чем принять человека, Петр Николаевич заглядывал в свои записи и сейчас сделал то же. И вот что прочел:
Рахлин Ефим Семенович (Шмулевич) 23.7.27, ж. Кукушкина Зин. Иван. (д. пр. Кукуша), с. Тимофей - аспрнт. д. Наталья - Изр. др. № 2/14. е. у. в, 5 мед. 11 кн. 2 с. 1 п. мел. пуб. ЛТЦНП. пум. женеув. порнанеул. скрмн. скртн. безврд. Инт. шхмт. пол (пас) СВР (бдв). мстенук. бнвпрст.
Если расшифровать указанные сокращения, то они означали:
ж.- жена,
д. пр.- домашнее прозвище,
с.- сын,
аспрнт.- аспирант,
д.- дочь,
Изр.- Израиль,
др.- друг,
№ 2/14 - под этим номером числился у него в картотеке Баранов,
е.- еврей,
у. в.- участник войны,
5 мед. 11 кн. 2 с. 1 п.- 5 медалей, 11 книг, 2 сценария, 1 пьеса.
мел. пуб.- мелкие публикации,
ЛТЦНП - литературное творчество ценности не представляет,
пум.- пьет умеренно,
женеув.- женщинами не увлекается,
порнанеул. - в порочных наклонностях не уличен,
скрм.- скромен,
скртн.- скрытен,
бзврд.- безвреден,
Инт. шхмт. пол (пас) - интересуется шахматами, политикой (пассивно),
СВР (бдв) - слушает враждебное радио (без дальнейших выводов),
мстенук - может сотрудничать с тенденцией к уклонению,
бнвпрст.- благонадежен в пределах страны (то есть за пределы страны выпускать не следует).
Если же оценить эти данные в соответствии со специфической шкалой человеческих достоинств, принятой у Лукина, то получится примерно вот что:
ж.- фактор положительный, в кризисной ситуации можно действовать через ж.,
д. пр - говорит о склонности к добропорядочности и стабильной семейной жизни,
с. и д.- хорошо, предохраняет от необдуманных поступков,
аспрнт.- то же,
Изр.- почва для потенциальной неблагонадежности,
др.- возможный (в данном случае ненадежный) осведомитель,
е.- смотри Изр.
у. в.- неплохо,
11 кн. 2 с. 1 п. мел. пуб.- говорят о благополучии и отсутствии причин для неожиданных действий,
ЛТЦНП - в сочетании с предыдущим пунктом факт положительный, не дает повода для излишних амбиций,
пум., женеув., порнанеул.- сочетание негативное, в случае чего не за что ухватиться,
скрмн.- хорошо, скртн.- тоже неплохо, если при этом бзврд.,
Инт. шхмт. пол. (пас) - пускай.
СВР (бдв.) - хорошо, при необходимости можно использовать вместо порочных наклонностей,
мстенук - без крайней нужды вербовать не стоит,
бнвпрст.- говорит само за себя.
Для того чтобы встретить посетителя должным образом, Лукину необходимо было знать, для чего тот пришел, и он почти всегда это знал. Сейчас тоже знал. У него было сообщение директора производственного комбината, и сосед Рахлина, сказочник Фишкин, тоже сообщим Лукину кое-что.
К достоинствам Петра Николаевича надо прибавить то, что он был большим знатоком человеческих слабостей и талантливым лицедеем. Прежде чем пригласить Ефима, он снял с вешалки свое дорогое пальто с пыжиковым воротником и пыжиковую шапку и унес в примыкавшую к его кабинету кладовку. А оттуда вынес и повесил на вешалку плащ с ватинной подкладкой и синий берет с хвостиком.
После этого он выглянул в коридор и, увидев Ефима, изобразил неподдельное удивление и даже радость.
- А, Ефим Семенович! - закричал он как бы возбужденно.- Вы ко мне? Да что же вы тут сидите? Вы бы сразу постучались. Ну, заходите, заходите. Стоп, стоп, только не через порог.
Затащив Ефима в кабинет, он его сердечно обнял и даже похлопал по спине и огорошил вопросами, из которых можно было понять, что он ни о чем, кроме как о Ефиме, не думает:
