дороге, но Рекс преодолел их с трудом. Обратный путь шли с передышками, и поводок под грудью уже мало помогал. Он ложился и не хотел идти, а я несмотря на то, что понимал – это происходит не от лени, а от старости и боли в суставах, всё же злился на него. Старость катастрофически быстро одолевала организм собаки. После этого похода, больше Рекс уже не ходил никуда со мною. Теперь его жизненное пространство ограничилось дорожкой за домом, до трансформаторной будки или магазина, где я привязывал его к берёзе, а сам шёл за покупками. Подниматься на четвёртый этаж без моей помощи он уже не мог. А когда Наташа выгуливала его, случилось несколько раз, что он упал на ступеньках и скатился вниз, негромко взвизгнув от боли. К осени у него открылся понос, и как я не принуждал его испражняться в ведро, он не желал, выл, скулил, перебирал лапами, и никакие уговоры не помогали. Мочиться по команде он умел, я говорил: «Гуляй», – и это значило и то, что можно мочиться. Он многое делал по команде, ел, пил, лежал на месте. Я с первых дней решил, что или пёс будет со мною, или я умерщвляю его, но не бросаю на произвол собачьей судьбе. А при переезде в квартиру и Наташа, и её подружки уговаривали, отдать знакомым. Рекс, конечно, был воспитан и стал бы любимцем в чужом доме, а жить на улице он не боялся. Хотя те, кто просили, говорили, что с вечера до утра он будет в доме. Я отказал категорично и твёрдо.
С поносом с конца лета и до начала зимы, как не боролся, успехов не было. Каких только лекарств мы не испробовали, стихало на день, два, а ночью опять начиналось скуление и просьба во двор на прогулку. Но когда мы шли, порой на четвёртом этаже, порой на втором, порой и два раза, он не сдерживал позывы, как не силился и всё загаживал. И ночь, полночь, я набирал в ведро воды, добавлял хлорного дезинфектора и мыл, прежде в резиновых перчатках в специальную ёмкость собрав то, что растекалось и не собиралось. Да, и как, проснувшись по второму разу, а то и по третьему, не разозлиться, а иногда трудно сдержаться, трудно укротить свой гнев. Бедный старичок, не сладкими были его последние месяца. За несколько недель я привык вставать в любое время и уже не пытался, как бешенный, добежать до выхода из подъезда. Теперь, не спеша одевал мочеприёмник, брал ёмкость для поноса, и, придерживая за хвост, выводил Рекса за двери. Так он перестал доставлять мне проблемы с мытьём лестничных маршей, а в октябре, понос прошёл сам по себе, и теперь наоборот наступило время запоров.
С первым выпавшим снегом, всего-то десять, пятнадцать сантиметров, Рекс не мог ровно ставить задние лапы, они не слушали его, и вставали на внешнюю покрытую шерстью сторону. Волоклись сзади, вместо того чтобы помогать идти. Вскоре от такой ходьбы когти и пальцы задних лап стерлись до крови, смазав их йодом, я следил, чтобы Рекс не ставил так лапы. Его организм умирал, старился, животное смирилось с этим. Всё что приходило со старостью, воспринимал и приспосабливался. Незаметно вся морда из чёрно-рыжей, стала седой, тело из крепкого и мускулистого, превратилось в худое. Собака смирилась с тем, что спускаясь по лестницам держу за хвост. Теперь у него всегда капельками выбегала моча и за ночь и днём, на дорожке темнело мокрое пятно в диаметре около тридцати сантиметров.
9
Пролежал до трёх часов ночи, закрывал и открывал глаза, неизвестно о чём думая. В три часа ночи поднялся и вышел к собаке. Он тоже не спал, положив морду на передние лапы, водил за мною глазами, наблюдая, что же я делаю. А я готовил «лекарства»: первое было, вероятно, наркотик, и наркотик сильного действия. Недавно судили ветеринаров, не то за хранение, не то за использование для животных этого наркотика. Вещество было в жидком состоянии, и было его около пятнадцати миллилитров, в тёмном флакончике. Второе вещество из двух компонентов, жидкого и порошкообразного, жидкое имело в содержании бром. Два флакончика сухого и два жидкого. А третий – пять ампул, по пять миллилитров. И, хотя те, кто помог нам приобрести «лекарства» сказали, что все три ставить в мышцу, я имел сведения, что последние нужно в вену. Пять минут четвёртого, не давая себе времени думать, присев возле своего верного друга, набрав в шприц первое вещество, взял мышцу задней лапы в пальцы, и, воткнув иглу, впрыснул содержимое.
Рекс доверял мне. Два месяца назад, также ставил уколы, и ветеринар заверяла, что пёсик поднимется на ноги. Увы. Теперь он не дёрнулся, ни одним движением не выказал сопротивления. Лишь немного поднял голову, взглянув на то место, куда произведён укол. Я вынул иглу и помассировал место укола, чтобы не было больно. Всё что я делал, я делал казалось не сам, а кто-то во мне или рядом. И этот же кто-то следил за правильностью процесса. А процесс шёл быстро. После укола, Рекс поднял голову, взглянув, опустил, хотел прилечь, почувствовал, что-то происходит не так. Опять поднял голову, силясь понять, но уже ничего не видел. Стал часто, часто моргать глазами. Я помахал у него перед мордой рукой, а он уже не видел и не реагировал. Тогда, поглаживая пёсика, помог ему лечь на бок, попытался прикрыть глаза. Но он, часто моргая, не хотел их закрывать, и, лёжа на боку, переднюю лапу поднял, как бы расставив для устойчивости. А может наркотик приводил мышцы в напряжение. Я опять прикрыл глаза, и он вздрогнул от прикосновения, как от неожиданности. А еще через две минуты, Рекс положил голову на бок, пасть приоткрылась, и у морды набежала лужица слюны. Глаза полузакрыты и совершенно отрешены.
Второе «лекарство» поставил с другой стороны, приподняв задние лапы, в такую же мышцу, и где-то про себя отметив то, как высохли мышцы, я ставил в них уколы и помнил, насколько они были объемистей. Пёсик обмяк. Я дунул ему в морду, проверяя глубину наркоза, потрогал, позвал, чуть кольнул подушечки лап иглой – наркоз глубокий. И набрав в шприц третье, последнее «лекарство», на передней лапе попытался попасть в вену. Вены спали, попав во что-то, думал вена, попробовал вобрать крови в шприц – нет, значит мышца или сухожилие. Попытался ещё, нет, не попадаю. Вколол в мышцу передней лапы, поближе к сердцу.
Рекс,
