— Отличный способ, — сказал я.
Нема подвинул мне рюмку, но я не выпил. Противна мне была эта изнемогающая от смеха компания.
— Есть еще один способ, — напористо продолжал парень. — Известно, что в этот город часто приезжают девушки из Москвы и Ленинграда для того, чтобы рассеяться после сердечных неудач. И вот здесь они встречают меня, приветливого и галантного старожила. Ну, снова прогулки, беседы… Совершенно случайно я даю им понять, что не ел уже шесть дней…
— Опять хороший способ, — сказал я.
— Что делать? — развел он руками. — Но все же такой образ жизни имеет и теневые стороны, накладывает на человека свой отпечаток.
— Какой же, Витя? — угасающим шепотом спросила Татьяна.
— В лице появляется нечто лисье, — таинственно сообщил он.
Стол задрожал от хохота. Честно говоря, я тоже не выдержал. Парень растерянно огляделся, потом бегло улыбнулся и снова приготовился что-то рассказывать, но Нема и Потанин собрались уходить, и он тоже встал вместе с ними.
— До завтра, друзья, — сказал он. — Как всегда, в баре?
Он пошел к выходу с Потаниным и Немой, худой, высокий, с коротким ежиком волос, действительно с кожаной папкой под мышкой. Беспомощно вертящаяся на тонкой шее голова, блуждающая улыбка — как-то не похож он был на такого уж ловкача.
— Параноик какой-то? — спросил я Таню.
— Смешной тип, — сказал один из тех троих. — Уже прозвище получил.
Парень вдруг вернулся, подбежал к нам.
— Смотрите, — воскликнул он, показывая на людей, облепивших стойку, — здорово, правда? Как они взвиваются, а? Завинчиваются! Еще бы каждому пистолет на задницу, a? Техас! Ну, пока!
За столиком все снова скисли от смеха.
— Ну, так какое же прозвище? — спросил я.
— Кянукук, — сказал один из тех троих. — По-эстонски — «Петух на пне».
— Так ликер какой-то называется, — вспомнил я.
— Правильно. Он нам уже все уши прожужжал с этим ликером. Рекламирует этот ликер, как будто мы сами не знаем.
— Да уж в этом-то вы, должно быть, разбираетесь, — сказал я, нехорошо улыбаясь. — Небось уже по уши налились этим ликером?
— Валя… — сказала Таня.
— Подумать только, — сказал один из троицы, — приключений приехал искать из Свердловска! Потеха, правда?
— А вы зачем сюда приехали, козлики? — спросил я его. — Тоже небось для своих козлиных приключений, а? По своим козлиным делишкам, верно ведь?
— Ну-ну, ты! — сказал один из них и вскинул руку, с запястья которой вниз, к локтю, сразу же упал браслет.
А тут еще перстень-печатка, и брелок на поясе под расстегнутым пиджаком, и усики, и шевелящиеся под усами губы, и угрожающая усмешка.
— Валя, мне надо сказать тебе пару слов, — сказала Таня.
Я встал вместе с ней.
— Еще увидимся, наверное, — сказал я тем троим.
Они переглянулись:
— Это мы тебе обещаем.
Мы пошли к выходу. По всем зеркалам отражалось наше движение, мое с Таней, тоненькой, высокогрудой, немного растрепанной. Волосы ей покрасили для съемки в неестественно черный цвет. Таня кивала направо и налево, потому что весь творческий состав нашей группы сейчас прохлаждался в этом кафе. А я никому не кивал, потому что я — технический состав.
— Автор приехал, — сказала Таня, — вон сидит с Павликом.
Я сразу узнал его, как-то в Москве мне показывали его на улице. Крепенький такой паренек, с виду не скажешь, что писатель.
Мы вышли на улицу. Резкий холодный ветер с моря был так прекрасен, что я стал глотать его, раскрыл рот, поднял голову. Готический силуэт города и верхушки деревьев поплыли вокруг нас.
— Ну, чего ты набросился на этих ребят? Милые интеллигентные мальчики, — сказала Таня.
— Живешь уже с кем-нибудь из них? — спросил я.
— Дурак, балда стоеросовая! — засмеялась она.
Мы пошли через площадь.
— Просто у нас подобралась очень веселая компания. Днем я работаю, ты же знаешь, а вечерами сижу с ними, смеюсь. А вон идет Борис, — сказала она. — Ты знаешь, он физик. Умопомрачительная умница. Тоже живет в нашей гостинице.
Навстречу нам лениво шел, закинув голову, кто-то высокий. Белела в темноте его рубашка, рассеченная галстуком.
— Можно с вами погулять? — спросил он медлительно не вызывающим возражений тоном.
Дальше мы пошли втроем. В какой-то церкви были открыты двери. Там перед алтарем темнело что-то массивное. Гроб, догадался я, когда мы уже прошли.
— Вы физик, да? — спросил я Бориса.
— Вроде бы так, — ответил он лениво, не глядя на меня.
— Ну как там, сделали еще какую-нибудь бомбу? — спросил я опять через голову Тани. — Нейтронную, позитронную, углеводородную?
Он глухо посмеялся в кулак:
— У нас другие дела. Более сложные, чем эта муть.
— Ты знаешь, Борис мне такие вещи интересные рассказывал, — сказала Таня. — Черт знает что делается в науке.
— Муть эта ваша наука, — сказал я.
— То есть? — заинтересованно спросил Борис.
— Муть с начала до конца. Вы, например, знаете, что такое Луна?
— Нет, не знаю.
— Пижоните. Знаете прекрасно и ужасно довольны тем, что знаете. А я вот не знаю, ничего вы мне не доказали. Луна и Солнце — это одно и то же, на мой взгляд, просто ночью из-за холода это светило светит иначе.
— Ну-ну, — сказал он. — Любопытно.
— Бросьте вы ваши «ну-ну». Тоже мне небожители.
— А вы психопат, — так же лениво сказал он, повернулся и пошел назад.
Мы пошли с Таней дальше, и больше никто уже к нам не цеплялся.
— Не знаю, зачем ты с этими ребятами связался, — проговорила Таня.
— Терпеть не могу таких, как они.
— Каких? Они такие же, как все. Чем ты от них отличаешься? Тоже любишь джаз и все такое…
— Я всю жизнь работаю! — почти закричал я.
Непонятно, почему все это меня так сильно задевало, еще вчера я бы только хихикнул и смолчал, а сегодня вот ругаюсь, кричу.
— Я всю жизнь работаю, — повторил я, останавливаясь у какой-то витрины. — Всю жизнь работаю, как ишак, и только тех люблю, кто работает, как ишаки. Я ишаков люблю, чудаков, а не таких умников!
— Работаешь ты только для пижонства, — сказала она, поворачиваясь лицом к витрине.
— Молодец! — засмеялся я. — Умница!
— А для чего же еще?
— Чтобы жить, понимаешь? Чтобы есть! Ням-ням мне надо делать, понимаешь?
— Мог бы спокойно работать в газете.
— Кабы мог, так и работал бы, — сказал я и тоже повернулся к витрине.
На витрине в левом углу красовался Рубинштейн, вырезанный из фанеры. Отличный такой Рубинштейн, с гривой волос, с дирижерской палочкой. А в правом углу — лупоглазый школьник, похожий на Микки-Мауса, с карандашами и тетрадками в руках. Это был магазин культтоваров и канцпринадлежностей.
— Ну чего тебе от физика-то нужно было? — спросила Таня.
— Ничего, просто чтобы он отшился.
На самом деле я ругал себя за ссору с физиком. Я тоже оказался пижоном, проявляя свой дурацкий снобизм, прямо выворачивался весь, куражился, вроде Барабанчикова. Но мне действительно хотелось, чтобы он ушел. Хороший ты или плохой — уходи, физик!
Мы замолчали и долго молча разглядывали витрину, она — Рубинштейна, а я — мальчика. Вдруг она прикоснулась к моей груди. Я посмотрел: оказывается, рубашка у меня была грязная.
— Что это? — прошептала она. — Улица Лабораториум, да?
— Глупости какие, — громко сказал я. — С чего ты взяла?
— Ты так же пачкался тогда, когда лазал в башню.
— Нет, это в другом месте. — Я застегнул пиджак. — Что ты мне хотела сказать?
— Ах да! — Она поправила волосы, глядя в витрину. — Ты подал на развод?
— Да. А ты?
— Я тоже.
— Прекрасно. — Я шутовски пожал ей руку. — Встречный иск. А что ты написала?
— Ну что? — Она пожала плечами. — Как обычно: не сошлись характерами. А ты?
— А я написал, что меня не устраивает твой идейный уровень, что ты не читаешь газет, не конспектируешь и так далее.
— Ты думаешь, это сработает? — засмеялась она.
— Наверняка, — ответил я, и она опять засмеялась.
— Скажи, — сказала она, — а зачем ты поехал в эту экспедицию?
— Во-первых, я понятия не имел, что попаду в вашу группу. Мне просто надо было уехать из Москвы, а во-вторых, почему бы мне не быть здесь?
— Понятно, — вздохнула она. — Проводишь до гостиницы?
— Вон физик возвращается. Он и проводит.
Я долго смотрел, как удалялись физик и Таня, в конце улицы, под фонарем он взял ее под руку. Потом я повернулся к Рубинштейну.
Сыграй что-нибудь, Рубинштейн. Сыграй, а? Когда же кончится эта ночь?
Мне надо было возвращаться на базу, надо было искать такси, еще выкладывать не меньше чем рубль сорок; автобусы уже не ходили. База наша размещалась за городом, в сосновом лесу, в здании мотоклуба. Там жили все мы, технический состав, а творческий состав, естественно, занимал номера в «Бристоле». Киноэкспедиция — это не Ноев ковчег.
Из-за темной громады городского театра вынырнул и остановился зеленый огонек. Я побежал через улицу. На бегу видел, что с разных сторон к такси устремились еще двое. Я первый добежал. Открывая дверцу, я вспомнил наши с Таней поездки в такси. Как пропускал ее вперед и она весело шлепалась на сиденье, а потом рядом с ней весело шлепался я, как мы торопливо обнимались и ехали, прижавшись друг к другу плечами, ехали с блуждающими улыбками на лицах и с глазами, полными нетерпеливого ожидания, как будто там, в конце маршрута, нас ждал какой-то удивительный, счастливый сюрприз.
