свидетелем выступал актуарий, который привел расчеты на нужды Уиллоу и общий счет в зависимости от ее продолжительности жизни.
— Сколько он назвал?
— Тридцать тысяч в год.
— Нет. Сколько она проживет?
Пайпер замешкалась:
— Не хочу думать об Уиллоу в цифрах. Будто она лишь единица статистики.
— Пайпер…
— Нет причин думать, что ее продолжительность жизни будет короче нормы, — сказала Пайпер.
— Но далека от нормы, — договорил я.
Пайпер прислонилась к стене. Я не включал свет — не хотел, чтобы о моем местонахождении тут узнали. В тени ее лицо казалось уставшим, с четкими морщинками.
— Прошлой ночью мне снилось, как мы впервые пригласили тебя на обед, чтобы познакомить с Шарлоттой.
Я помнил тот вечер, как вчерашний день. Тогда я заблудился по пути к дому Пайпер, потому что нервничал. Меня еще никогда не приглашали в гости, после того как я выписал штраф за превышение скорости. Я не пошел бы, но за день до этого я остановил Пайпер, поскольку она ехала пятьдесят миль в час вместо положенных тридцати, а я как раз заглянул домой к другу — еще одному копу — и застал в его постели свою девушку. Мне было нечего терять, когда Пайпер позвонила в участок неделю спустя и пригласила меня. Импульсивный, глупый поступок, полный отчаяния.
Когда я добрался до Пайпер и меня представили Шарлотте, она протянула руку, и вдруг между нашими ладонями пробежала искра, удивившая нас обоих. Две маленькие девочки ели в гостиной, а взрослые сидели за столом. Пайпер положила мне кусок торта с карамелью и пеканом, который испекла Шарлотта.
— Что думаешь? — спросила Шарлотта.
Начинка еще была теплой и сладкой, корочка растворялась на языке, словно воспоминание.
— Думаю, нам стоит пожениться, — ответил я, и все рассмеялись, но я шутил лишь отчасти.
Мы говорили про первые поцелуи. Пайпер рассказала историю о мальчике, который соблазнил ее в рощице за детской площадкой, сославшись на то, что за ясенем прячется единорог. Роб рассказал о том, как семиклассница заплатила ему пять баксов за то, чтобы потренироваться. Шарлотта, как оказалось, не целовалась до восемнадцати лет.
— Не верю, — сказал я.
— А что у тебя, Шон? — спросил Роб.
— Я уже не помню.
На тот момент мир померк, осталась лишь Шарлотта. Я мог бы сказать, в скольких дюймах от ее ноги стояла под столом моя. Мог бы сказать, как ее локоны ловили свет. Я не помнил свой первый поцелуй, но знал, что с Шарлоттой он будет последним.
— Помнишь, как Амелия и Эмма остались в гостиной? — сказала сейчас Пайпер. — Мы так хорошо проводили время, что никто не догадался проверить, чем они занимаются?
Я вдруг увидел эту картину — мы столпились в крошечной ванной на первом этаже, Роб кричал на дочь, которая подговорила Амелию помочь ей выбросить сухой собачий корм в унитаз.
Пайпер расхохоталась:
— Эмма все повторяла, что они бросили всего чуть-чуть.
Но корм впитал воду и забил унитаз. Удивительно, как быстро все вышло из-под контроля.
Смех Пайпер вдруг дошел до следующей стадии, эмоции переступили черту, и она разрыдалась:
— Боже, Шон! Как мы здесь оказались?
Я неуклюже встал и спустя мгновение обхватил ее руками:
— Все хорошо.
— Нет, вовсе нет! — всхлипнула Пайпер и зарылась лицом на моем плече. — Я никогда в жизни не была злодейкой. Но каждый раз, когда захожу в зал суда, чувствую себя именно так.
Я и раньше обнимал Пайпер Риис. Так поступали супружеские пары: ты приходил в гости, приносил традиционную бутылку вина и целовал хозяйку дома в щеку. Отдаленно я осознавал, что Пайпер выше Шарлотты, что от нее пахло незнакомым парфюмом, а не грушевым мылом с ванильным экстрактом, как от Шарлотты. В любом случае объятия выходили по касательной: ты прислонялся щекой, потом отстранялся.
Но сейчас Пайпер прижималась ко мне вплотную, на шее я ощутил ее слезы. Я чувствовал изгиб ее тела, ее вес. И уловил тот миг, когда она ощутила то же самое.
И вот она целовала меня, а может, я целовал ее губы со вкусом вишни. Закрыл глаза и тут же увидел перед собой Шарлотту.
Мы оба отстранились друг от друга, отвели взгляды. Пайпер прижала ладони к щекам. «Я никогда в жизни не была злодейкой», — сказала она.
Все бывает в первый раз.
— Прости, — произнес я, и Пайпер тоже заговорила:
— Мне не стоило…
— Ничего не было, — перебил ее я. — Давай просто договоримся, что ничего не было, хорошо?
Пайпер с грустью посмотрела на меня:
— Если ты не хочешь чего-то видеть, Шон, не значит, что этого не существует.
Я не понимал, говорила она об этом моменте или об иске, а может, сразу обо всем. Мне хотелось сказать Пайпер много всего, но все начиналось и заканчивалось извинениями, и вместо этого с губ сорвалось другое:
— Я люблю Шарлотту. Я люблю свою жену.
— Знаю, — прошептала Пайпер. — Я тоже ее любила.
Фильм, который сняли, чтобы показать день из твоей жизни, был последним козырем, который предложила Марин жюри присяжных. Эмоциональный ответ холодным грубым фактам, представленным актуарием касательно того, во сколько обходится содержание ребенка с ограниченными возможностями в стране. Казалось, прошли годы с тех пор, как съемочная бригада ходила за тобой по школе, и, честно говоря, я волновалась за результат. Что, если жюри посмотрит на наш обычный день и не найдет никаких отличий от всех остальных?
Марин сказала, что позаботится о том, чтобы презентация была в нашу пользу. Как только на экране появились первые кадры, я поняла, что мне не стоило волноваться. Обработка творила чудеса.
Все началось со снимка твоего лица, отраженного в окне, сквозь которое ты смотрела. Ты не говорила, но этого и не требовалось. В твоих глазах застыла самая настоящая тоска.
В кадре появилось окно, потом камера нацелилась на твою сестру, катавшуюся на коньках по пруду.
Затем раздались первые аккорды песни, когда я села на колени, чтобы перед школой пристегнуть твои ортезы, потому что ты сама не могла дотянуться. Спустя мгновение я узнала песню: «I Hope You Dance».
В кармане у меня завибрировал телефон.
В зал суда не разрешалось приносить телефоны, но я сказала Марин, что мне нужно быть на связи на всякий случай — на этом мы и договорились. Я сунула руку в карман и посмотрела на экран, узнать, кто звонит.
«ДОМ», — прочитала я.
На экране проектора ты была в классе, другие дети обходили тебя, словно косяк рыб, выполняя что-то вроде паучьего танца в кругу, пока ты
