Самоубийство Макаровых
После провала путча и запрета КПСС в городе началась чистка увольнение с работы всех, заподозренных в сочувствии путчистам, и аресты тех, кого специальные комиссии сочли участниками подготовки путча в Партграде (ныне — в Царьграде). Газеты сообщали о многочисленных случаях самоубийства бывших работников партийного аппарата и КГБ, а так же идеологических работников — нераскаявшихся сталинистов и потенциальных путчистов, как их определила демократическая пресса.
Среди покончивших с собою было упомянуто имя бывшего преподавателя марксизма-ленинизма в университете профессора Макарова и его супруги. Прочитав это сообщение, Чернов немедленно направился к дому, где жили Макаровы. У дома стоял милиционер. Он сказал Чернову, что квартира Макаровых опечатана, что никаких похорон не будет, что мэр (милиционер сказал мера) города приказала всех путчистов, покончивших с собой, сжечь, а прах выбросить на помойку.
Макаров был прав, подумал Чернов. На смену коммунизма в России может придти только еще худший режим. Этих гадов вроде Маоцзедуньки надо убивать. Убивать любыми доступными средствами! Убить хотя бы одну эту гадину, и жизнь будет оправдана!
На другой день Чернов получил письмо от Макарова. В нем было написано следующее: Вас, быть может, это удивит, но Вы оказались для меня в конце моей жизни самым близким человеком, не считая моей жены. Я желаю Вам найти верный путь в этой чудовищной смуте. Какой — я не знаю сам. Я остался верен своим идеалам. Наш коммунизм разгромлен превосходящими силами внешних врагов и внутренних предателей. Коммунистический эксперимент не провалился. Наоборот, он оказался успешным и потому породил такую злобу у врагов. Пройдут века, и человечество оценит наш эксперимент как величайшую попытку отстоять свой оригинальный путь эволюции и спасти человечество от гибели, которую ему несет Запад. Но сейчас жизнь для меня стала невыносимой. Искренне и навечно Ваш, Макаров. 30 августа 1991 г.
В пешеходной зоне Чернов встретил Лаптева. Тот явно сдал, зарос, обносился. Он брел, игнорируя толпу, которая тоже была к нему равнодушна: такого вида существа стали обычным явлением в городе. Лаптев пригласил Чернова в частную Чайную.
— Расходы беру на себя, — сказал он. — Я начал лечить одного новоиспеченного миллионера от импотенции. Денег — куры не клюют. Баб — отбою нет. А вот силенок не хватает. Наслышался от кого-то, будто я необыкновенную сексуальную мощь в человеке любого возраста пробудить могу. Обещает миллион, если смогу это сделать для него. А пока в качестве аванса выдал сумму, на приличный обед в ресторане не хватит. Все люди, становясь богатыми, превращаются в жмотов.
— Ну и как, пробудите Вы в нем сексуальную мощь?
— Я сказал ему, что пробужу ровно настолько, насколько он мне будет платить заранее. Знаете, тут дело не в моей алчности. В нашей профессии целителей есть свои правила: пациент должен всецело отдаваться во власть целителя и быть с ним абсолютно честным, иначе лечение не удастся. А почему Вы оказались без работы?
— Перестройка. Наше предприятие превратили в совместное с немцами. Практичные немцы уволили семьдесят процентов сотрудников.
— И набрали, надо думать, новых, которые оказались хуже старых.
— Верно. Как Вы догадались?
— Это банально. То, что у нас было до перестройки, было наилучшим из того, что возможно в наших условиях и с нашим народом. Немцы как западные люди не понимают, что любые улучшения у нас могут только ухудшить то, что было.
— Наши реформаторы этого тоже не понимают.
— Поскольку пляшут под дудочку Запада. А скорее всего — им наплевать на все это. Они думают лишь о том, как бы себе урвать побольше благ, славы, власти, почестей.
— Но немцы не дураки. Они не рассчитывают на бешеные прибыли у нас и за наш счет. У них другой расчет.
— Любопытно! Какой же?
— Хотя мы плохо работали, но за долгие годы так или иначе сделали целый ряд ценных изобретений и открытий. Один Горев у нас работал за целую лабораторию. Немцы это, очевидно, знали и на все наши труды наложили лапу. Скоро это совместное предприятие лопнет. А немцы наживут не один миллион на наших изобретениях.
— Грустно.
— Как Ваши дела? Я читал о Вас статьи в газетах. По телевидению видел. Вроде как признание?
— Не будьте таким наивным. Обозначили внимание для гласности и бросили во власть дельцов. Эти жулики хотели большое дело развернуть за мой счет. Реклама. Большие помещения для выступлений. Деньги за вход драли большие, а мне платили мизер. И вырваться из их цепких лап было невозможно. Грозились убить, если буду артачиться. Пришлось пойти на хитрость: решил читать скучные проповеди и лечить плохо. Дельцы утратили интерес ко мне и отпустили с миром.
— Что Вы думаете о происходящем?
— То же самое, что и Вы. Бессовестные демагоги, используя разочарование людей в нашем образе жизни, пробудили в них надежду на то, будто стоит лишь поломать то, что было, как сразу наступит рай земной. Поломать — поломали, а вместо улучшений — ухудшения. Люди понадеялись на то, что кто-то другой за них сделает то, что нужно для восстановления нормальной жизни. И никто пальцем не шевельнул для этого. Активные негодяи воспользовались этим. Теперь люди почувствовали, что они в ловушке, и в отчаянии готовы крушить все до конца.
— На что же теперь надеяться?
— Надеяться?! Вот не ожидал от Вас услышать это глупое слово!
— Почему глупое?
— Что такое надежда? Последняя соломинка, за которую цепляется утопающий в помойке бытия. Надежда есть самообман. Ничто так разрушительно не действует на сознание, как надежда. Надежда обычно не обоснована. А если она обоснована, она не надежда, а нечто другое — уверенность. Она чаще не сбывается. А когда сбывается, она не приносит ничего неожиданного и не радует так, как если бы то же самое случилось без нее. Осуществление надежды приносит временное удовлетворение. То, что приходит без нее, дает радость навечно. Отсутствие надежды не есть состояние безнадежности. Это — свобода как от состояния надежды, так и от безнадежности. Надежда делает жизнь тревожной и тоскливой. Отсутствие ее успокаивает. Надежда есть лишний груз. Сбросьте его! По жизни надо идти налегке.
— А если идти некуда?
— В таком случае уходить из жизни надо налегке, сбросив груз надежд. Выход, Чернов, есть из любой безвыходной ситуации: исчезнуть. Наше появление не было необходимым. Его могло и не быть. Зато наше исчезновение неизбежно. От него нельзя уклониться. Мир игнорирует наше существование. От нас не зависит ничто, кроме одного: исчезнуть. Я должен с Вами попрощаться. Меня ждет очень важная персона. Страдает наростами в заднем проходе. Как это символично для России! Человек с задатками и претензиями творца новой религии должен ковыряться в заднем проходе одной из гнусных тварей, рожденных нашим народом.
— Что это за персона?
— Маоцзедунька.
Известие об убийстве Маоцзедуньки явилось сокрушительным ударом для Чернова. Он столько лет жил мыслью о покушении на нее, мучался социальными и моральными проблемами, не спал ночей, ища обоснование и оправдание своему предполагаемому преступлению, обдумывал способы его технического исполнения, отрекся от научной карьеры и от семейной жизни, лишил себя всех радостей обычной жизни. Он колебался, отрекался от изначальной цели, возвращался к ней вновь и, наконец, принял окончательное решение. И вот эту гадину, владевшую его мыслями и чувствами всю его сознательную жизнь, убили без него! Убили без всяких трагических идей и переживаний. Убили самым заурядным и пошлым образом, по-русски, кирпичом по голове, т. е. так как много лет назад предлагал циник Белов. Не потребовалась никакая группа с фанатиком-террористом во главе. Не потребовался его, Чернова, мозговой расчет. Просто два или три пропойцы увидели подходящий случай, схватили первый подвернувшийся под руку кирпич, тюкнули по голове эту жирную корову, схватили ее пузатый чемодан и сумку с документами и деньгами, сбежали с трофеями куда-нибудь в Атом. И все! И никакого небесного грома! Никаких душевных драм и трагедий!
Что дальше? Как теперь жить? Мир померк для Чернова. Жизнь утратила смысл. В сознании зашевелилась мысль о самоубийстве как об единственном способе решения всех его проблем. Не будет его не будет и мучивших его проблем. Это банально просто! Просто, но живем-то лишь один раз. Неужели он, Человек, так просто капитулирует перед жестокой по отношению к нему, но единственной и неповторимой жизнью?!
В таком состоянии его застал Белов. Узнав об убийстве Маоцзедуньки, он немедленно помчался к Чернову, опасаясь, как бы тот не наделал глупостей и не запутал в случае чего в это дело его, Белова. Разговор с Черновым он решил построить в полушуточном тоне, чтобы снизить эмоциональный шок Чернова.
